Я то ли краснею, то ли зеленею, но в любом случае я для тебя не такое интересное зрелище, как ты для меня, и через полминуты ты отворачиваешься и больше не смотришь в мою сторону, более того, ты снова не двигаешься. А когда служба заканчивается, ты, твои родители и сестра так умело смешиваетесь с толпой, что тут же исчезаете из моего поля зрения. Может быть, вы не такие уж и чужаки?

Мы возвращаемся домой не так быстро, как пришли в церковь, но все же довольно скоро. К этому времени температура на улице поднимается до девяноста градусов[2], если не больше. Но, несмотря на жару, родители собираются в магазин за покупками. Я остаюсь в доме за главного. Перед уходом папа дает нам с братом массу поручений: вымыть посуду, протереть пыль, помыть машину, полить цветы и покосить траву. Газонокосилку, конечно, доверяют только мне, так как Пит еще маленький, хотя он каждый раз уверяет меня в том, что непременно с этим справится.

Как только родители уходят, мы принимаемся за работу, чтобы сделать все побыстрее. Наша главная цель – успеть до обеда, потому что потом станет невыносимо жарко. Мы быстро справляемся с посудой и пылью, а потом идем на улицу, где палит нещадно. Пит берется поливать цветы, а я – мыть папину машину (мы счастливые обладатели данного чуда, ведь папа работает на фабрике). Все это время мы не говорим друг с другом, хотя обычно болтаем без умолку. Я сегодня необыкновенно задумчив. Может, из-за тебя, а может, меня просто сморило на жаре.

– Кто эта девчонка? – спрашивает Пит, поливая из шланга мамины гортензии, растущие вдоль забора.

– Какая девчонка? – отзываюсь я таким незаинтересованным тоном, словно понятия не имею, о ком речь. Провожу ярко-желтой вспененной губкой по капоту, не глядя на Пита, но слышу, как он усмехается.

– Ну, та, на которую ты пялился сегодня в церкви.

Я прекращаю мыть машину, но и на него взглянуть не осмеливаюсь. Веду себя более чем странно, будто совершил что-то противозаконное.

– Понятия не имею, – отвечаю я, возвращаясь к машине.

– Да ладно, она ж тебе понравилась. Думаешь, я совсем тупой?

– Ну как тебе сказать? – сардонически интересуюсь я.

– Эй! – возмущается он с наигранной обидой, обливая мои ноги водой.

– Но они ведь, кажется, только недавно приехали? – как бы невзначай интересуюсь я после неловкого смешка.

Он молчит. Скорее всего, просто не знает, и тогда он обычно пожимает плечами.

– Так она тебе нравится? – вдруг спрашивает он серьезно. И кто тут старший брат?

– Нет! – тут же протестую я. И почему так рьяно? – С чего ты взял? И вообще… не буду я с тобой об этом говорить.

– Ну и не надо, – обижается он. – Только она рано или поздно снова тебя засечет. Сегодня же засекла.

– Ничего не засекла. Что мне, и посмотреть нельзя?

– Не отрываясь целых два часа, – иронично продолжает он.

– Я смотрел не два часа, – заявляю я, поворачиваясь к нему, – я ее даже не сразу заметил. А если и два часа, то что? Это не преступление!

– Так она тебе не нужна?

– Вот пристал, – бурчу я недовольно. Снова возвращаюсь к мытью машины.

– Да не переживай ты так, если она тебе не нравится, то я возьму ее себе.

Я удивленно пялюсь на него через плечо, пытаясь сдержать смех.

– Естественно, я ей больше приглянулся… – рассуждает он серьезным тоном, поливая цветы. – Ты же так себе…

Я кидаю губку в ведро и живо подбегаю к нему. Брат не успевает опомниться, как я вырываю у него шланг и направляю на него. Пит пытается защититься и при этом отобрать его, но у него не получается. Я смеюсь и продолжаю поливать его водой. Он тоже заходится от смеха, причем так сильно, что падает на траву.

– И кто из нас так себе? – спрашиваю я.

Мы уже оба на земле, он подо мной. Но вдруг Пит умудряется ловко схватить мои руки и направить воду прямо мне в лицо.

– Конечно же, ты, – отвечает он, еле дыша.

И мы снова заходимся, продолжая борьбу за шланг. А потом возвращаются родители и, видя всю эту картину, хотят заставить нас разбирать с ними покупки. Но нам все равно, даже после их прихода мы еще долго валяемся на траве, поливая друг друга водой.

Как только мы приехали в Корк, к нам пришла знакомиться миссис Пибоди, старушка лет семидесяти, что жила по соседству. После смерти мужа она жила одна. Детей у них никогда не было. Соседка узнала Джейн, хотя та не появлялась в Корке более десяти лет, и рассказала ей, что за это время ее здоровье пошатнулось, из-за чего она редко выходит на улицу и не может долго гулять со своим псом. Джейн вызвалась помочь миссис Пибоди с собакой, которую старуха непонятно по какой причине назвала Тритоном.

Именно поэтому мне пришлось выгуливать Тритона каждый вечер. Мы гуляли у школы. До здания старшей школы Корка от нашего дома ровно двадцать три минуты, или две тысячи пятьсот семьдесят три средних шага, – я считала. Тритон, к слову, совсем не походил на Тритона, это был всего лишь лабрадор. Довольно раскормленный лабрадор. Миссис Пибоди купила его после смерти мужа, видимо, чтобы не чувствовать себя одиноко, и по доброте душевной закармливала пса без меры.

Повернув чуть налево, не доходя до школы, можно сразу же упереться в магазин под названием «У Барри», где продаются всякие хозяйственные мелочи и еда. Ярко-красная светящаяся вывеска «У Барри» работает не полностью, поэтому «у» иногда гаснет. Увидев магазин, я решила, что могу побаловать Молли, купив ей мороженое. Но купить его оказалось не так просто – на стеклянной двери магазина виднелись три запрещающих белых знака в красных рамках, зачеркнутых опять же красным: ролики, сигарета и собака.

– Тебе сюда нельзя, – обратилась я к Тритону.

Он лениво поднял на меня грустный взгляд, но ничего не ответил.

– Ты же не будешь просто так стоять здесь? – спросила я, а после обернулась, но не увидела ни одного забора или столба, к которому могла бы его привязать.

Вообще Тритон был таким толстым и неуклюжим, что вряд ли убежал бы куда-нибудь, но я все равно боялась оставлять его одного. Миссис Пибоди никогда не простила бы, если бы с ним что-то случилось.

– Ладно. Попробуем, – сказала я сама себе, потянув Тритона за собой. Открыв дверь, я пропустила его вперед. Колокольчик над дверью тут же оповестил о нашем приходе.

– Сюда с собаками нельзя, – предупредил чуть хрипловатый мужской голос, как только мы с Тритоном переступили порог.

Магазинчик оказался еще меньше, чем я представляла, так что дверь, а соответственно, и всех входящих можно было увидеть сразу же. За кассой стоял лысоватый мужчина лет пятидесяти пяти в клетчатой рубашке.

Услышав его предупреждение, я покосилась на Тритона, а Тритон, будто тоже все понял, покосился на меня.

– Это собака-поводырь, – ответила я серьезно.

Мужчина приподнял щетинистый подбородок, сузил светло-голубые глаза, чтобы, видимо, получше рассмотреть, и упер левую руку в бок.

– Не больно ты похожа на слепую, – заметил он вполне справедливо.

– У меня зрение минус девять.

На самом деле минус три, и я надела линзы. К счастью, он не додумался спросить, почему я не ношу очки, – на этот вопрос у меня не нашлось бы ответа.

Он прекратил допрос, и я восприняла это как разрешение пройти.

– Я не видел тебя здесь раньше, – пробурчал он, не став приветливее.

– Мы недавно переехали.

– Дай-ка угадаю, в дом на перекрестке с фиолетовой крышей?

– Угу, – только и смогла хмыкнуть я. В последнее время этот вопрос задавали слишком часто.

– Чем могу помочь, девушка из дома с фиолетовой крышей?

– Флоренс. Я Флоренс, – представилась я. Еще не хватало, чтобы ко мне прицепилось подобное прозвище.

– Чем могу помочь, Флоренс из дома с фиолетовой крышей? – переспросил он с серьезным лицом, явно издеваясь.

Я тяжело вздохнула, но не стала его поправлять и подошла к холодильнику, стоящему возле кассы.