Рядом с каждым взводом шел прапорщик или лейтенант. Командиры были не старше своих солдат. Чужой, сладковатый запах повис в воздухе. Он был смешан с запахом затхлых и сырых гимнастерок, солдатского пота и этим бессмертным привкусом восточногерманского аромата, состоявшего из дыма угольных печей и выхлопных газов "Трабантов". Это был невероятный момент – чужие люди и запахи в чужом месте.
Когда они прошли, я сделал глубокий вдох. Фредди с открытым от удивления ртом стоял рядом. Я кратко его спросил: – Мне это не приснилось? Пораженный, он ответил: – Это было как привидение. Как будто они организовали этот парад специально для нас. Ведь они же все еще дети. Боже мой, а мы ведь всегда их боялись. Злой враг со злого Востока. Да они же, бедняги, прыгают от радости, когда их регулярно кормят. Дружище, какое же испорченное представление было у нас об этих людях.
Потом мы сделали перерыв в наших дискуссиях и, перейдя улицу, молча выпили кофе.
В душе у меня был ледяной холод и, когда мы снова стояли у наших машин, я еще раз настойчиво повторил Фредди: – Все равно, кого бы мы ни уговорили работать для нашей лавки, мы с каждым будем вести себя по-честному. Открыто, уважительно и серьезно. Никакой подлости, шантажа или чего-то подобного. Никто из них такого не заслужил. Если нам кто-то помогает, то и мы ему поможем. Все на равноправной основе.
Под сильным впечатлением этого задевшего за живое соприкосновения с чужеземными солдатами мы поехали дальше по прекрасным местам, через Нойштрелиц в Нойбранденбург. Там мы свернули в боковую улочку, чтобы снова в тишине все обсудить. Человек, которого мы ждали, был из Вюнсдорфа. Он был полковником, прекрасно говорившим по-немецки без акцента и постоянно соприкасавшимся по работе с немецкими властями и учреждениями. Несколько последних недель он, по поручению главкома ЗГВ Бурлакова много раз вел различные переговоры с Бундесвером.
Через одного тогдашнего офицера генерального штаба Бундесвера я и узнал об этом человеке. С этим офицером я был знаком еще со времен моей активной службы в армии. Тогда он был капитаном и командовал ротой в соседнем батальоне. Ловкий и жесткий офицер, которого его солдаты именовали не иначе как боевой свиньей, за это время не просто сделал карьеру. Теперь его ожидал новый взлет – перевод в Ведомство военной разведки Бундесвера – АНБ (Amt fuer Nachrichtenwesen der Bundeswehr, ANB) в Ойскирхене. У него было много интересных контактов с русскими офицерами, даже приглашал делегацию ЗГВ в Бонн. Он хотел было, чтобы и из БНД кто-то присутствовал на этой встрече, но Пуллах его предложение отверг. По воле случая мы однажды встретились снова, после чего и началась вся эта история.
Русский полковник для БНД
Теперь пришло время предпринять что-то с контактным лицом этого немецкого офицера. Русский полковник, назовем его здесь Владимиром Абрасимовым, ничего не знал о том, что его ожидало. В обычном случае он получил бы сначала в БНД внутренний оперативный персональный номер "ОППА-номер" (Operative Personen-Abfrage – OPPA). Каждый потенциальный информатор получает его, стоит лишь раз сделать запрос, касающийся его личности. После вербовки этот номер превращается в агентурный номер – т.н. "фау-номер" (V-Nummer), а сам он получает агентурный псевдоним.
В Берлине это все проходило совсем по-другому. По причине большого количества информаторов, маленького рабочего штаба и постоянной нехватки времени, агентуристу приходилось отступать от этого правила – с согласия мюнхенского Центра. Потому были некоторые агенты и информаторы, которых долго вели без номеров "ОППА" и "Фау". Некоторых из них внесли в досье и регистры через много месяцев или лет после вербовки. Этот факт и объясняет, почему в данном случае наш источник зарегистрировали и проверили в Пуллахе только в июле 1992 года. Тогда ему и присвоили ОППА-номер 12YA000100692. Мы сами дали нашему объекту вербовки Абрасимову агентурный псевдоним "Мюнхгаузен". Он оставался за ним в течение всего времени его агентурной работы.
Подобный подход без внутренней проверки личности в БНД нельзя было назвать некорректным, потому что на чиновников стран Восточного блока, а особенно на офицеров ЗГВ в досье БНД никаких данных, по сути, не было, потому ни о какой серьезной проверке в любом случае не могло быть и речи. При проверке мы получали ответ всего на два вопроса. Первый: подвергалось ли данное лицо уголовному наказанию на Западе? Второй: не занимается ли данным лицом уже какой-то другой разведчик БНД? Вероятность того, что мы найдем хоть какую-то зацепку, была меньше чем вероятность выигрыша в лотерею. Поэтому проверка носила бы исключительно формальный характер.
Такое отклонение от принятых в БНД норм могло бы показаться постороннему человеку несущественным, но много лет спустя тогдашний начальник следственного реферата перед земельным судом Мюнхена весьма бурно подчеркивал "преступный" характер этих наших действий. Совершенно нормальная в годы, о которых идет речь, процедура в 12 YA, имела для меня опустошающие последствия.
Первый контакт с объектом "Мюнхгаузен" я планировал установить в одиночку. Фредди получил задание наблюдать за окрестностями дома. Прежде всего, мы хотели выяснить, когда и как интересующий нас человек приедет и уедет.
Дело пошло. Сначала Фредди поехал в сторону нойбранденбургского управления Ведомства федерального имущества. Это учреждение располагалось прямо на федеральном автобане. Там он припарковал свою машину. Я двинулся вслед за ним через пять минут и остановился у входа. Справа от него уже стоял русский джип. В нем я увидел водителя в российской военной форме. Через зеркало заднего вида я увидел, как из машины вышел русский полковник, взял портфель и пешком направился к зданию. Я оставил машину неподалеку от учреждения и быстро вошел в дом. На первом этаже я встретил моего посредника, который тут же провел меня в свой кабинет. На сегодня у русского полковника уже не было никаких общих дел с моим знакомым. Он должен был просто забрать какие-то документы.
На маленьком столике у "уголка" для меня уже приготовили кофе, чай и немного печенья. Потом все произошло очень быстро. Через немного приоткрытую дверь я мог наблюдать, как русский полковник вытащил из портфеля одни документы и взял другие. Немецкий посредник дружелюбно его поприветствовал и пригласил в свой кабинет. – Я сейчас подойду, если вы сами захотите познакомиться, – сказал он и закрыл за собой дверь. Полковник Абрасимов положил свою фуражку и коричневый портфель на маленький столик. – Меня зовут Шрадер, Вернер Шрадер, – представился я ему. Русский полковник был приветлив, но смотрел немного скептически. Потому что ситуация была, согласимся, несколько необычной. Мы выпили чаю и начали трудный разговор.
Тут я и решился, выпустить кошку из мешка. – Вы, наверное, удивились, увидев здесь незнакомое лицо. Мне очень хотелось бы с вами побеседовать. Но сначала я выложу на стол все карты. Я сотрудник Федеральной разведывательной службы.
Русский тут же стал белым как мел. Я продолжил: – Я хочу, чтобы вы раз и навсегда знали следующее. Если вы сейчас или позже не захотите со мной разговаривать, я приму это полностью. Через пять минут после этого мы оба выйдем, и никто ничего не узнает о нашей встрече. Но вы понимаете, что мне нужно воспользоваться этим шансом.
Я говорил все это ему для того, чтобы утихомирить его страх. Медленно его лицо приобрело нормальный цвет. Потом он рассказал мне о себе много очень личного, что меня снова поразило. Казалось, он доверился мне. Я почувствовал, что между нами есть что-то общее. Абрасимов сначала был под сильным впечатлением. Его руки дрожали. Я чувствовал, как в его мозгу проносятся самые разные мысли.
Мы выпили еще по чашке чаю. Я попросил дать мне возможность еще раз встретиться с ним на нейтральной и безопасной территории. Потом мы договорились сказать нашему посреднику, что мы со всем справились. Кроме него, никто здесь не знал о встрече. Я назначил русскому две встречи в Берлине и одну в Бад Фрайенвальде. В столице я, как и раньше в истории с прибором "свой-чужой", выбрал "Европа-Центр", в этот раз – место у больших водяных часов. Эта точка превосходно подходила для незаметных встреч, и я хорошо запомнил ее после истории с С55. Кроме того, ее было легко найти и удобно до нее добираться.
