Стенли, конечно, был непомерно богаче Роджера, но и тот времени не терял, став в конце концов антрепренером большого бокса. Увы, личная жизнь у него не ахти как сложилась, да, впрочем, у кого из необузданных мужчин она ахти как складывается? Подруги сменяли одна другую, в разных городах росли дети, одни с выраженным негритюдом, другие почти белые. Горько плакала Линн Вайсаки. Муж называл ее «чемпионкой американской слезы». Стенли пришлось как-то ночь напролет утешать красавицу. В полной неразберихе, в потной атмосфере боксерских раздевалок, среди фонтанов неохлажденного шампанского, в «президентских апартаментах» бесконечных «Шератонов» и «Хилтонов», в бестолковых сделках на большие деньги проскочило время Роджера Дакуорта; так он из него и выскочил, не успев и даже не попытавшись в чем-либо разобраться. Призраки горного отеля преследовали его еще плотнее, чем его младшего друга, а ведь, может быть, он когда-то мечтал стать вот таким, каким вырос и возмужал его Бенджамен, – сильным, спокойным, убежденным сторонником американской Конституции, человеком, на которого с каждым годом все более мечтательно смотрит далеко не худшая девушка Мэриленда, Роуз Мороуз.

6. Возвращаемся к «бабушкам»

Печальное это воспоминание заняло у нас не менее трех страниц, а между тем оно промелькнуло в памяти Стенли, как вспыхнувшее, проплывшее и тут же погасшее перо павлина. Он хотел было продолжить свое выступление, чтобы очертить возможное приложение сил каждого из присутствующих, когда вдруг со стуком распахнулись двери отдельного кабинета. Сначала из основного зала долетела песня «С одесского кичмана сбежали два уркана», потом ворвались запахи разгулявшейся толпы, пот, чеснок, жир, духи «Элизабет Тейлор», и, наконец, все увидели стоявшего в дверях человека небольшого роста в черном, несколько старомодного кроя костюме, в круглой шляпе лондонского Сити и с белыми лайковыми перчатками в правой руке, которыми он нервно похлопывал по левой ладони. Сжатый рот и большие очки наводили на мысль о дуэльных пистолетах. Что еще могло оказаться в полированных ящиках цвета «бургунди», которые держали в руках два могучих спутника маленького драматического человека, не кого иного, как первого вице-президента корпорации АКББ Нормана Бламсдейла.

«Вот вы где, наконец! – воскликнул вышеназванный петушиным голосом. – Я пришел сказать, что вашим планам не суждено осуществиться! Ты, недостойный муж великолепной женщины, знай, что сессия Совета намерена лишить полномочий тебя, так называемого президента, а также твоих смехотворных креатур!» – «О мамма миа!» – вскричал тут вицепрезидент Арт Даппертат и стал как веером обмахиваться одним из оставшихся «средних бифштексов».

Норман выбросил вперед руку с взметнувшимися перчатками: «Стенли Корбах, ты недостоин носить имя нашей корпорации!»

Стенли гулко захохотал: «Взяв жену, он отбирает у меня и имя!» Он стоял теперь перед Норманом, засунув руки в карманы штанов, столь широких, что сгодились бы и Пантагрюэлю, будь на них столь ярко описанный мэтром Рабле гульфик.

Норман продолжал выкрикивать: «Мы не позволим тебе посягать на одно из величайших предприятий американского бизнеса! Ты сумасшедший! Мегаломан! Ты возомнил себя Машиахом![193] Тебе место в психушке!»

Тут рядом со Стенли воздвиглась Бернадетта.

«Пчелка моя, похоже, и тебя в этом мире обижают?» – «Ах, вот она! – взвизгнул Норман. – Воплощение ущербной эротики! Сколько он платит вам за ваши услуги? Он же не мужчина! Ему там все отрезали!» – «Интересно, – фыркнула де Люкс. – От кого же я тогда воплю, как похищенная Европа?» – «Как кто?» – опешил Бламсдейл. «Стенли трахает меня, как Зевс!» – взревела уязвленная уроженка Океании. «Не верю!» Потерявший самообладание соперник Зевса вознамерился хлестнуть Его Могущество перчатками по лицу, однако в самый последний момент, то есть перед самым носом, оскорбительный предмет туалета был перехвачен дочерью властелина.

Телохранители Нормана тут же извлекли из своих ящиков два помповых ружья. Страшное это оружие исключало мирный исход исторической встречи.

«Freedom! Dignity!»[194] – взвизгнул тут генерал Пью и, выставив вперед столь хорошо известные Алексу боевые лопаточки рук, ринулся в атаку. За ним, ломая все вокруг себя и крутя над головой несъеденные мясные лопаты «Фимми», пошла в атаку основная ударная сила нового гуманитарного фонда, Бен Дакуорт и Матт Шурофф.

В разгаре битвы Стенли оттянул Алекса в угол комнаты и показал ему старинный дагерротип в рамке с завитушками. На снимке более чем столетней давности был изображен коллектив только что открывшегося мясного храма. В центре находились два совершенно одинаковых юнца довольно нахального вида, оба в длинных фартуках и с галстуками-бабочками.

«Вот почему я тебя сюда притащил», – ухмыльнулся президент. Первой попавшейся салфеткой Алекс вытер пролившуюся какой-то эмоциональной влагой лысину: «Неужели это они?» – «Натан и Александр собственными персонами», – торжествовал Стенли.

Битва в комнате тем временем подошла к концу. Телохранителей выносили из ресторана на вольный вьющийся первозданной пургой нижний восточный брег острова. Само же тело вдруг пристроилось под ручку к мишени его грозных инвектив.

«Черт знает сколько времени тебя не видел, Стенли, – говорил он теперь в манере кантри-клаба. – Хорошо бы как-нибудь разыграть партию».

На улице вдоль всего квартала стоял эскорт Бламсдейла: три сверхдлинных лимузина, два скоростных «порша» и городской джип с пулеметной турелью на плоской макушке. Едва только вывалилась наша компания, как двери лимузинов открылись и из них вышла бригада бойцов. Наши, конечно, тоже в долгу не остались. С крыши на штурмовых веревках немедленно спустилось заблаговременно там Дакуортом расположенное подразделение.

Тот, кто видел фильм «Die-hard with vengence»[195] или тысячи ему подобных, не нуждается в подробном описании разыгравшейся далее сцены. Мы от себя лишь добавим, что в этих фильмах прекрасно бьют по зубам, но очень плохо стреляют. То есть стреляют-то красиво, но попадают редко. С сочинительской точки зрения, оно понятно: стреляй они лучше, ни один сюжет не дотянул бы и до середины. С точки же зрения жизненной правды, к которой все фильмоделатели вроде бы привержены, если в главного героя стреляет хороший боец, то как ему уцелеть? Выплачивайте ему гонорар и играйте дальше без главного героя.

На Сиворд-авеню, к счастью для нашего сюжета, тоже стреляли плохо, но постороннего народу побили немало. Граждан США погибло 18 493, постоянно проживающих с «зелеными картами» 7548, политических беженцев 4004, нелегалов 28 697, иностранных туристов 678, просто прохожих 18. Немало было сломано костей: челюстей 840, ребер 18 600, черепов 618, длинных костей врассыпную 65 111, тазов 300, ключиц 115, грудин 240; это по костям. Что касается мягких тканей, то здесь статистика хромает, подсчеты не отличаются точностью, посколько нью-йоркцы, желая сохранить лицо, не предъявляют в госпитали свои ягодицы.

Для успокоения читателей сразу скажем, что ни одна пуля не попала в наших героев, хотя целили-то именно в них. Тому виной, быть может, метеорологические условия. Битва Нормана и Стенли проходила, по сути дела, при нулевой видимости. Гигантские снежные волчки, раскручиваясь над Атлантикой, обрушивали на Нью-Йорк белые космы длиной несколько миль каждая. Можно лишь с восхищением удивляться стойкости наших высотных сооружений, потерявших во время этой бури, сопряженной с битвой, всего лишь полмиллиона кирпичей и четверть миллиона стекол. Стойкости нашей полиции поем мы славу. Сто восемнадцать патрульных превратились за ночь в ледяные статуи, правда, все они к полудню следующего, поистине буколического дня благополучно оттаяли.

Александр же Яковлевич Корбах, сорока девяти лет от роду, несколько часов слонялся по улицам, огибая окрученные желтыми ленточками зоны пожаров, сторонясь автоматного огня и гранатных взрывов, отряхивая обледеневающее пальто, скользя и шепча: «Неужели я тебя даже в такую ночь не встречу?» Не встретил.