Хорошо жить в настоящем городе, думал он, а еще лучше оказаться за пределами того парковочного бизнеса, когда каждый стук в дверь ты принимаешь за визит Администрации по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию. В этот самый момент его мысли были прерваны сильным стуком в дверь, произведенным львиной головой корбаховской персональной стучалки. Он глянул в пип-дырку[157] и увидел на своем крыльце дюжего мужчину в униформе. Конечно, он мог бы оказаться представителем ААТОО, но больше он был похож на генерала Советской Армии. Неужели за ночь город взяли красные?

– Мистер Корбах, сэр, – сказал генерал с исключительной вежливостью. – Миссис Марджори Корбах извиняется за визит без предупреждения, однако чрезвычайные обстоятельства заставляют ее просить вашей конфиденциальной аудиенции.

Александр Яковлевич открыл дверь и увидел «серебряную тень», стоящую за рядом запаркованных вдоль тротуара машин. Секундой позже из лимузина выпорхнула тоненькая, вечно юная дама с парой больших драматических глаз и скорбным ртом.

АЯ давно уже привык, что ни одна американская встреча, будь то дело или любовь, не обходится без предложения смягчить каким-нибудь напитком предположительно сожженную глотку.

– Что бы вы хотели испить, Марджори? – спросил он. – Чай, кофе, минералку, пиво, скотч?

Ответ был самым неожиданным:

– Спасибо, мистер Корбах, пиво подойдет.

И подошло. Стоило запомнить вид Марджори Корбах с банкой «Бада» среди безобразия незавершенной квартиры.

– Йес, мэм, – он сидел перед ней, скрестив пальцы на одном из колен скрещенных ног, ну, чтобы точнее, на левом. В СССР это была его любимая «репетиционная позиция». Нора любила комментировать эту позу: «Посмотрите на руки мастера, дорогие читатели! Посмотрите на нервное подрагивание пальцев! Оно отражает большую художественную натуру!» Он смотрел на гостью и думал, что ее «мистер Корбах» дает понять, что она не считает его родственником ни с той, ни с другой стороны. Ну что ж, его «мэм» сигнализирует о полном понимании ситуации.

– Алекс!!! – внезапно с тремя восклицательными знаками вскричала одна из лучших девушек поколения пятидесятых, и вся невысказанная обида этого поколения, казалось, прозвучала в этом крике. – Стенли пропал! Его должны были выписать из этого ужасного госпиталя, но ночью он исчез! Ушел не замеченный никем! Я вчиню им иск на десять миллиардов! Мой любимый муж испарился! – Восемь фаллосов, то есть восклицательных знаков, милостивые государыни, можете не пересчитывать, прозвучали в этом пространном вопле несчастной женщины. Алекс Корбах пошевелил своими художественными пальцами, как бы пытаясь снизить уровень экзальтации.

– Не беспокойтесь, Марджори! Он не был похищен, не ждите требований выкупа, уверен, что он исчез по собственному разумению.

– Это случилось четвертый раз, – прошептала Марджори. Кровь могла свернуться в жилах от такого шепота. – Четвертый раз за двадцать три года нашего брака. Он все время шутил о своих исчезновениях, но я отношусь к ним очень серьезно. Это опасно, Алекс! Он ненормальный! К нему приходят гости из прошлого! С теми рычагами финансовой мощи, что в его власти, он может сотворить что-то ужасное! Он может разрушить наш дом, семью, корпорацию, всю страну! Пожалуйста, Алекс, не обращайте внимания на то, что я немного таращу глаза, это базедка, ничего более. Знайте, что я готова пожертвовать собой ради моей семьи, Алекс Корбах (подчеркиваю, Корбах!), но я не хочу жертвовать моей семьей, всем нашим кланом ради заумных идей, рожденных мужским климаксом!

Да, мы богаты, но богатые тоже люди, они могут плакать, впадать в отчаяние, жертвовать собой ради близких, как я готова пожертвовать собой ради Стенли! Всякий знает, что получается из этих паршивых эгалитарных теорий: нацизм, большевизм, терроризм, вы знаете это лучше, чем я.

Алекс, вы были ближайшим другом моего мужа в течение последних трех лет. Меня даже немного раздражало постоянное упоминание вашего имени. Алекс там, Алекс здесь, Алекс сказал то, Алекс сказал это… да-да, пожалуйста, еще пива, большое спасибо… Теоретически вы даже наш дальний родственник, не правда ли? Знаете, я никогда не возражала против вашего романа с Норой. После ее бурной жизни она наконец-то нашла тихую гавань. Алекс, позвольте мне сказать прямо: только вы можете спасти нашу семью от позора! Я уверена, что Стенли скоро явится к вам выпить и поговорить. Пожалуйста, дайте мне только знать, что он жив! Я даже не осмеливаюсь просить вас о великом одолжении, но, может быть, вы все-таки попробуете отговорить его от этих ридикюльных эскапад?

Она уронила лицо в чудеснейший платок, плечи ее слегка тряслись, в этот момент она была похожа на студенточку колледжа из какого-нибудь классического фильма. Она всего лишь на два года старше меня, подумал АЯ. Чтобы подавить неуместные эмоции, он оторвал глаза от Марджори и стал смотреть на городскую жизнь за окном.

Становилось темнее, и благодаря этому вся картина приобретала более резкий фокус. В толпе у метро ямайский верзила выпустил изо рта длинный язык огня. Несколько прохожих упали перед ним на колени: «Пощади, Заратустра!» Он помахал обеими руками вдаль, как будто говоря: «Поздравляю, Сашка Шут! Ты стал персонажем настоящей „соуп-оперы“!»

VII. Чудо в Атланте

Однажды бес занес меня

В аэропорт Атланты.

Своей огромностью маня,

Он был сродни Атланту,

Негоцианту,

Тому, что шар наш приволок

В торговую арену

И там стоит, не сдвинув ног

И не назначив цену.

Хорош «челнок»!

Все было тут с плеча верзил,

Столицам по ранжиру.

Подземный поезд развозил

Толпищи пассажиров,

Гуляк, транжиров.

Увидеть перуанских лам,

Услышать перезвоны

Тибетских лам, и по делам

Взлетали авионы.

Всем им шалом!

В суме, висящей на плече,

Тащил свою я утварь,

Когда вдруг началось чепе:

Центральный сел компьютер.

В одно из утр.

Толпа кричит, как грай ворон.

Кружится хаос адский.

У всех ворот водоворот:

Ни взлета, ни посадки!

Вали, народ!

Уже был съеден весь попкорн.

Запал угас в унынье,

И на полу среди колонн

Народ полег, как свиньи.

Вот вам и свинги!

Вдобавок к этому, друзья,

Взыграла stormy weather,[158]

Из тех, что не осмелюсь я

Зарифмовать с together.[159]

Прощайте, грезы!

Как космы черной бороды,

Качалась вся округа.

С огромной массою воды

Тайфун явился «Хьюго».

Порвал бразды.

Казалось, треснет свод опор,

И хлынет стынь из трещин,

И рухнет весь аэропорт,

Как Атлантида-стейшн.

Завалит грешных.

Я в Айриш-пабе присягал

На верность белу свету,

Когда бармен вдруг дал сигнал

И крикнул: «Пива нету!»

Без этикету.

Иссякло пиво! Кто бы мог

Сухим представить днище?!

Растряс земли, кислотный смог —

Все было бы попроще.

Где пива сыщешь?

Вдруг к стойке бара меж кирюх

Прошла младая дама,

Мудра, как сонмище старух,

Свежа, как дочь Адама.

И шелест брюк!

Весь свет затих, узрев красу,

Забыв о молний сваре.

Светясь, спустился парашют

С гондолы Портинари.

Взяла «Кампари».

Протрепетала сотня лип,

Процокали подковы,

И вдруг запел какой-то тип,

Жонглер из графств Московии,

Хрипат и сипл.

«Пропитых связок аппарат

Не годен для кансоны,

И все же, братья, воспарю

С кансоною для донны,

Столь окрыленный

Ее божественной красой

И благородством жестов!

Так грезит старый кирасир

О молодой невесте:

Он не из жести!

Мы не встречали этих глаз,

Пожалуй, семь столетий,

А тот, кто к сальностям горазд,

Наказан будет плетью.

Таков мой сказ.

О ты, чистейшая из жен,

Прими мою музЫку!

Ведь я Амуром поражен,

Хоть и ору тут зыком,

Под звездным знаком.