Ну, в общем, в силу вышеизложенного мы воздерживаемся от описания внешности бабушки Фуран и ограничиваемся лишь одной, хоть и довольно заметной, деталью: из желудка у нее торчал живой петух.
Мы покидаем этот хронотоп. Лева и Степа берут под белы руки своего отца, едва не попавшего под магнит религии вуду.
– Пойдем отсюда, папаша! Они сами во всем разберутся.
Они вышли на свежий воздух, если так можно сказать о московском лете 1993 года. Неподалеку с агитгрузовичка витийствовала комсомолка-большевичка. Седые кудели ее развевались в унисон с красным флажьем. «Негодяи! – орала она. – Ограбили народ! Мы у вас заберем всю жилплощадь! Мы дадим квартиры каждому выпускнику детского сада!» Рядом мясистый и чубатый вася-теркин наяривал на гармошке: «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин и Макашов на битву поведет!» Несколько баб с криками «Подосланный! Подосланный!» гнались за носатым маленьким стариком. Тот ловко уворачивался от острых зонтиков, потом вспрыгнул на подножку троллейбуса, махнул маленьким триколором – умру за демократию! – и был таков. Бабы притормозили и тут же повернулись к оратору, вещавшему со стула. «Товарищи, я вас научу читать жидовские газеты! У них везде цифра 22 запрятана! Число Сиона, вот что это такое! Недаром Гитлер на нашу страну 22 июня напал!» Толпа бурно дышала, лопалась криками: «Душить их надо без всякого уважения!», «В прорубь всех спускать!» Кто-то недоумевал: «При чем тут прорубь, товарищи? Что же, ждать до зимы?» Между тем четыре бригады рабочих трудились по периферии площади, поднимая огромные рекламные щиты: «Банк Олби. Я всегда с тобой!», «МММ. Из тени в свет перелетая!», «Казино „Эльдорадо“, „Одежда Ле Монти. Комильфо“.
– Тут тоже интересно, – сказал Степа.
– Даже интереснее, чем там, – сказал Лева.
Папа Корбах вез сыновей на открытом «мустанге».
– Во машина! – восхищались сыновья. – Дашь погонять, дад?
Александру Яковлевичу хотелось подружиться с сыновьями. Он спросил ребят, что нужно для этого сделать. А ты сам подумай, папаша. Лучшего способа он не нашел, чем купить им по джипу. На Тверской в новом магазине по платиновому «Амэксу» приобрели два «чероки», один синий, другой красный. В сочетании с одеждами юнцов получилась манифестация свободы.
– Всегда к вашим услугам, господин Корбах, – сказали продавцы.
Сыновья восхитились:
– Ничего лучшего ты бы не смог придумать! Папаша, да ты, мы видим, просто молодец!
Вечер провели в квартире у Чистых прудов, которую московский ФК снимал для своего председателя у бывшего советского министра хлебозаготовок. Последний махал метлой у ворот, придуриваясь под простого мужика; вскоре он стал хорошим капиталистом.
Ребята рассказали отцу, что барон является одним из главных хунганов, то есть колдунов, Гаити, но и мамаша за годы тамошней жизни выросла в настоящую мамбу, то есть колдунью. Конфликты, возникающие между ними, не следует рассматривать просто как семейные свары, это скорее борьба двух сильных стихий, к которой народ республики относится с неизменным уважением. Вдруг как бы ни с того ни с сего парни расплакались, как маленькие:
– Папка, зачем ты нас покинул? Мы хотим жить с тобой в простом художественном мире! Не прогоняй нас, пожалуйста!
Он тоже плакал, держа обоих за здоровенные плечи. Быть может, я им являлся почти так, как меня иной раз во сне посещает Яков. С мольбой о прощении, но не за то, что покинул, а за то, что родил.
Вдруг из окна донеслось любовное женское пение: «Сад, ты мой сад, вешняя заря».
– Ну, так и есть, помирились, – предположили ребята.
АЯ подошел к окну. В пруду по мосткам прогуливался с гитарой барон Шапоманже. Мамаша Анис пела, прогуливаясь за ним. Бабушка Фуран столбом стояла сбоку. Выпущенный погулять шантеклер пускал кукареку и принюхивался к нечистотам знаменитого литературного перекрестка. И это было всего одно московское сутко 1993 года.
9. Что такое сто лет?
Однажды, кажись, уже в девяносто четвертом, прибыл из глубинной экспедиции доктор Лайонел Фухс. Был очень возбужден, рассыпал повсюду трубочный пепел, норовил подергать собеседника за язычок «молнии», как в свое время небось его дедушка Пейсах Фухс цеплялся за собеседникову жилетную пуговицу, словом, был счастлив. Александр Яковлевич, признаться, уже подзабыл (или делал вид, что подзабыл) о существовании в недрах ФК довольно объемистого рудимента, именуемого «генеалогической секцией», а она тем не менее не только существовала, но и разрасталась. Разве не ясно, говорил доктор Фухс, что наши исследования напрямую связаны с гуманитарными целями фонда? Не осознав себя галактикой внутри галактики, человечество зря потратит свои деньги. Я прав?
Ну, словом, как ни туманна была его концепция, особенно если учесть, что она была сопряжена с глубоко укоренившимся фухсовским атеизмом, наш исследователь готов был в любой момент мчаться хоть в Дублин, хоть в Дурбан, проскочи там хоть крошечная искорка корбаховско-фухсовской «молекулы». В этот раз он вернулся из Самары.
Н у, знаете ли! Волга произвела на него сильное впечатление. Он не ожидал, что она выглядит так, как она выглядит. Но дело не в этом, дорогой Алекс! Дело в том, что мы там обнаружили немало корбаховских вех и, в частности, бумажную фабрику вашего прадеда Натана. Да, она существует и даже иногда производит бумагу. В принципе это ваша фабрика, Алекс, но об этом позже.
Получило сь так, что, изучая линию Амоса Корбаха, родного брата варшавянина Гедали, то есть двоюродного прапрадеда Алекса и Стенли, компьютеры «генеалогической секции» стали периодически выходить на некую Хесю Теодоровну Корбах, 1894 года рождения, уроженку Самары, бывшего Куйбышева – нет-нет, Алекс, не Хуйбышева, а именно Куйбышева, – позднее фигурирующую в различных материалах как Ася Федоровна Сухово-Корбах. Почему-то им никак не удавалось заполучить дату ее кончины. Все запросы завершались прочерком. Тут вдруг кому-то из сотрудников – ну, не обязательно уточнять кому, хотя, разумеется, Фухс непременно бы уточнил, если бы это не был он сам, скромнейший, – удалось проведать, что Ася Федоровна просто-напросто еще жива.
Вообразите, так и оказалось. Сто лет – это не так уж много, сказала Ася Федоровна вашему корреспонденту. Она курит, сидя на балконе своего дома возле самарского речного вокзала. Теперь не больше полпачки в день, раньше не хватало и двух, всякая всячина. Даже этот дрянной балкон не успел развалиться за сто лет. В детстве все вокруг говорили, что он вот-вот развалится, ан жив курилка! И она хрипло смеется внезапному каламбуру.
Как-то так получилось, что она прожила свое столетие без особых треволнений. Я просто смотрела, как Волга течет, вот и все. Читала словари, справочники, энциклопедии и стала по мере течения Волги настоящим кладезем знаний. Вот вам еще один каламбур, господа американцы. Возьмите любой словарь, откройте наугад и задайте мне вопрос. Берем нечто тяжеленное, в ошметках какой-то кожи, труха с позолотой, пятно смородинового варенья полувековой давности. Ася Федоровна, что такое мята? Она возводит к лепному, не успевшему еще обвалиться потолку ашкеназийские, не успевшие еще за век выцвести голубые глаза и, откидывая папиросу не лишенным элегантности жестом, вспоминает: «Позвольте, мята? Растение Mentha. Мята курчавая, простая, дикая, или русская, квасная. Mentha crispa. Mentha viridis, кучерявка. Мята перечная, английская. Mentha pipirita, холодянка. Мята дикая, глухая, конская. Mentha arvensis, перекоп. Maribus vulgaris, шандра. Кошачья мята, будра, душица, pulegium. Пташья, куриный-мор. Stellaria media. Ballota nigra. Мята степная. Nereta cataria… Ну-с, этого достаточно?»
На Западе недооценивают русскую культуру, выносливость ее еврейской части. Что такое сто лет? Я даже не успела как следует облысеть, хотя мой знаменитый родственник, говорят, был лыс с рождения.
Нет, в тюрьме ей не пришлось, но уж давайте несколько фактов по порядку. В двадцатые годы было нелегко девушкам из банкирских семей, особенно если ваш брат ушел с белыми в Персию. К счастью, инженер Сухово предложил ей свое имя. Ася Сухово звучало прилично, даже в контексте антисемитизма. Ну, экономический институт, всякая всячина, комсомол. После института, ох, всякая всячина, безработица эт цэтэра. И вдруг, мистер Фухс, вообразите, молодой дамочке предлагают работу на крупной фабрике «Волжский коммунист», в экономическом отделе. Открою секрет: помогли буржуазные связи, всякая всячина. Фабрика когда-то принадлежала двоюродному дяде новоиспеченной комсомолки Аси Сухово, Натану Корбаху, крупнейшему производителю бумаги. В 1918 году два самарских Корбаха, Натан и собственный Аси Сухово дядя Гиркан, банкир, после экспроприации их собственности исчезли из города. Кажется, они пытались добраться до Финляндии, увы, они никуда не добрались. В городе говорили, что их ограбили и убили два солдата, которых потом убил и ограбил сам комендант поезда.
