– В чем дело? – спросил он. – Не можете ответить?

– Вали, а то жидовскую пасть порвем, – сказало одно из подкапюшонных лиц. Кто-то ухмыльнулся. Какая-то поверхность заскорузлой шерсти взбухла за спинами у мужиков и тут же опала.

– А эти с порядочным приветом, – пояснил появившийся сзади Якубович. – Монархисты. – Он был свеж, румян и белозуб, как и вчера. – Ты вовремя появился, Саша! Намечается акция!

– Странно видеть тут таких ублюдков, – сказал АЯ громко, чтоб слышали, и повторил: – Ублюдков!

Никто на него уже не смотрел, и лиц уже не было видно под капюшонами.

Для акции был подготовлен небольшой автобус. Что за акция – концептуализм? Вроде того: нормальная акция, едем на Ленгоры разлагать войска. АЯ, больше ничего не спрашивая, прыгнул внутрь. Впереди растащили для проезда кусок баррикады. Автобус, трясясь как сукин сын, выехал на мост. Боялись, что за мостом остановит патруль, но обошлось. Без приключений мимо вереницы спящих, если не сдохших танков дунули вдоль набережной в сторону «Мосфильма». Вот так же когда-то с режимных съемок возвращались, чтобы сдать отснятый материал в производство.

В автобусе среди баррикадчиков были депутаты Верховного Совета и даже один член всесоюзного правительства, профессор Воронцов Николай Николаевич, министр экологии, единственный, кстати сказать, из горбачевского кабинета, кто осудил путч. Присутствие Саши Корбаха всех вдохновляло. Молодежь вас знает, а солдаты – это та же самая молодежь.

Что нам с Воробьевыми, то бишь Ленинскими-то, горами делать? Большая шельма как-то к малым птахам не привязывается, одна лишь остается для нее изначальная пакость: «вор-убей», в этом роде. На эспланаде и дальше к университету стояло множество бронетранспортеров. Разложение, очевидно, уже без постороннего вмешательства прогулялось по этой воинской части. Задние люки были открыты. Из бронированных утроб слышались то храп, то болтовня с матерком, а то и пенье под гитарку: «Вгоняя штык с улыбкой на бегу в тугую грудь душманского халата». Много солдат слонялось мимо грузных машин. То тут, то там, не стесняясь офицеров, слушали по транзисторам русскоязычное вещание с Запада. Знакомый Корбаху голос из парижской студии «Свободы» призывал военнослужащих не поднимать оружия против своих братьев. Никто не обращал внимания на появившуюся среди ночи группу штатских. За эспланадой во весь окоем дрожали многосмысленные огни Москвы.

Наконец послышался начальственный голос:

– А эти люди что здесь делают? – Стоял в окружении подчиненных некий значительный полковник. – Вы кто такие?

– Мы из «Белого дома», – был ответ. – Депутаты и министр. И Саша Корбах, певец.

– Серьезно?! – воскликнул кто-то из офицеров. – И Сашка Корбах с вами?

– Конечно, с нами! Все честные люди с нами!

– А вы уверены в этом? – спросил полковник.

– А вы уверены в себе, полковник? Зачем вы в Москву вошли с такой массой броневой техники?

– Мы пришли спасти страну от анархии. Предотвратить развал.

– А вам не кажется, полковник, что это просто переворот? Президент задержан. Вам не кажется, что это чревато гражданской войной?

– Ну что ж, давайте поспорим, – вдруг предложил полковник и даже как-то обкомфортился, облокотился на балюстраду и достал сигареты.

Солдаты и офицеры столпились вокруг. Началась дискуссия. Кто-то из депутатов ловко перефразировал сталинский штамп: коммунисты приходят и уходят, а Россия, наша родина, остается.

– Неплохо сказано, – комментировал командир части.

Один из солдатиков поднял руку, как в школе:

– Разрешите вопрос Саше Корбаху? Саша Корбах, вы лично Володю Высоцкого знали?

Поднялся хохот. Вот так выступил рядовой необученный! Даже в такую ночь у него одни гитарные дела на уме! Оказалось, не так уж прост салага. За первым вопросом последовал второй:

– На чьей стороне был бы сейчас Володя Высоцкий?

– На нашей, – ответил Саша Корбах и больше ничего не сказал, но и этого было достаточно. Поднялся шум. Кто-то крикнул: «Ура!»

Вдруг из подъехавшего «козла» резво соскочили майор с двумя автоматчиками:

– Что тут происходит? Прекратить агитацию! А ну, пройдемте с нами!

Сережа Якубович отвел властную руку:

– Не имеете права, депутаты неприкосновенны!

Тогда один из автоматчиков ударил его прикладом «десантного варианта» прямо в лицо. Оно, лицо Якубовича, тут же превратилось в месиво. Он рухнул на бок и стал выплевывать сгустки крови и осколки своих некогда, секунду назад, великолепных зубов. Саша опустился рядом с ним на колени.

– Сережа, are you o’key? – кричал он почему-то по-английски.

Сережа что-то мычал, дескать, все в порядке, но вскоре затих. Корбах схватил его за ноги.

– Ребята, тащите! Гоним в «Склиф»!

Через несколько минут разваливающийся автобус мчал по пустой Москве в Институт Склифосовского. Министр и депутаты остались на Ленгорах в окружении вполне дружественных военнослужащих. Чувство вины вообще-то редко способствует развалу воинской дисциплины, но это был как раз тот самый случай.

Нигде лучше, чем в «Склифе», не чувствовалось присутствие в городе тяжелой Советской Армии: одному пациенту танк ногу отдавил, другого ненароком прижал к стенке, третьего просто обдал соплей горячей солярки; ну, в общем.

«Боюсь подумать, что здесь будет завтра», – сказал Корбаху заведующий приемным покоем, профессор Зулкарнеев, оказавшийся, конечно, старым знакомым, поклонником «Шутов».

Якубовича повезли в центр челюстной хирургии. Он смотрел ясными глазами. Говорить уже не мог. Показывал ребятам глазами на Корбаха – дескать, он теперь ваш командир. «Не бздимо, Серый, – сказал ему АЯ на старом жаргоне, – мы тебе такие зубы потом сделаем, каких не видели ни Кавказ, ни Памир!»

3. Боевые товарищи

20 августа в районе полудня ехал маршал Язов в своем бронированном ЗИЛе с Лубянки на Арбатскую площадь, в Министерство обороны. Предстояло принятие самого важного в его жизни решения. Четверть часа назад Крючков сказал ему, что все попытки прийти к соглашению с «кучкой авантюристов» провалились. Не хотят товарищи разоружиться перед партией. Кто же захочет, думал маршал. Кому захочется с руками за спиной волочиться под ударами, заживо превращаться в отбивную котлету? Если бы я был с той стороны, я бы тоже не захотел. С этой стороны я еще все-ш-таки могу разоружиться: демократы всеш-таки бить не будут пожилого человека.

Лимузин шел мимо бесконечных колонн демонстрантов, бодро шагающих с митинга на Манежной площади в сторону «Белого дома», то есть на поддержку ренегатов. Приказ о перекрытии Калининского проспекта, уныло заметил маршал, никем не выполняется. Это странно, думал маршал. Приказы отдаются для того, чтобы они выполнялись. Хуево, но выполнялись. Что-то не припоминается ни одного факта невыполнения.

В руках демонстрантов, кроме основательно уже надоевшего – и всего-то за сутки! – «Долой ГКЧП!», замечались оскорбительные и художественно неполноценные карикатуры. В них подчеркивались качества лиц высшего руководства страны: одутловатость премьер-министра Павлова, хорькообразность председателя госбезопасности Крючкова, некоторая ступорозность министра внутренних дел Бориса Карловича Пуго, своеобразная алкогольность и.о. президента Янаева, собственная министра обороны какая-то странная, неприглядная быковатость. Пошло, товарищи, не смешно! На самих себя бы посмотрели! Всем карикатуроносцам придется держать ответ за разнузданность! Не исключено, что вплоть до применения высшей меры. Неужели не отдаете себе отчета в том, что крючковцам отдан приказ всех заводил внимательно фотографировать. Надеюсь, у них-то приказы выполняются?

Вообще-то отмечается некоторая странность со стороны Николая Федоровича. Некоторая визгливость. Почему обязательно все перекладывать на министра обороны? Разве у вас нет собственных сил задержания и ликвидации? Где ваша хваленая «Альфа»? В карты играют по подворотням? Прикажете нам танками давить столь большие контингенты собственного народа? Ведь не венгры же, не чехи, даже не афганцы! Зачем визжать, зачем тыкать в нос нетипичный эпизод на Ленинских горах? Полковник Мыльников – заслуженный боевой офицер, нет пока никаких оснований подозревать его в нарушении присяги.