Алекс усмехнулся:
– Мне понравился твое «балаганщик», Бобби. Я действительно балаганщик по натуре. Уж конечно, я не политический журналист или классический философ. Циничная и тщеславная толпа – это как раз мой мир. У меня выбора нет. Но как насчет тебя, молодой человек? Ты уверен, что тоже любишь балаган? Жаль, что я не могу тебя попробовать на сцене моей старой московской труппы.
– Вы имеете в виду «The Shooty», сэр? – Бобби с удовольствием произнес название труппы по-русски.
Нора хлопнула ладонью по столу:
– Что происходит? Откуда это ты так много узнал об Алексе?
– У Риты только о нем и говорят, – сказал Бобби и подмигнул другу своей мамы.
У него довольно дружелюбная мигалка, подумал Алекс. Вряд ли он ее от своего папы унаследовал.
– Всевышний! – воскликнула Нора. – Уж если Ритин клуб тебя обсуждает, значит, ты стал настоящей звездой в мое отсутствие!
– В твое отсутствие где, мам? – невинно спросил Бобби.
И все трое тут грохнули, после чего двусмысленность исчезла и установились довольно естественные связи в этой маленькой компании: вечно красивая и все еще молодая мама, ее взрослый сын и ее бывший любовник. Бывший? Ну, впрочем, это не важно, важно то, что он остался ее истинным другом, и ее сын, значит, ему не чужак.
Те читатели, что хоть немного знакомы с другими les romans данного автора, вправе предположить, что после взрыва дружелюбного хохота эти трое отправятся ужинать, и, разумеется, в «Куполь». Каким бы малым ни было число этих читателей, мы скажем, что они правы и что мы уважаем их в обратной пропорции от их числа. Уверен, они теперь отправятся по стопам нашей тройки в храм монпарнасской жратвы. Мы же, в свою очередь, не пойдем по стопам достопочтенного мэтра Франсуа Рабле и не будем гвоздить читателей такими суперлятивными существительными и прилагательными, как пьяницы, сраки, обжоры, говенные мешки жира или жирные мешки говна, мы, пожалуй, будем придерживаться стереотипной вежливости, однако даже мы будем настаивать, чтобы они в «Куполе» не путались с нашими героями и не выказывали никаких признаков амикошонства. Даже автор, как видели многоуважаемые читатели, делает вид, что не знает эту тройку, хоть и сидит рядом, ушки на макушке. Не исключено, что Саша Корбах узнал автора, во всяком случае, он бросил на него косой взгляд и кривоватую улыбку, как бы говорящие: «Ну к чему эти постоянные попытки подслушать чужие разговоры? Неужели шпионство действительно вторая натура вашей профессии, бесстыжие романисты?»
Что касается нашей красавицы, то она не замечала посторонних и лишь наслаждалась удивительной встречей одновременно с двумя людьми, ближе которых для нее не было никого в мире, и только иногда чувствовала какие-то необъяснимые уколы тоски. Бобби Корбах тем временем, не чувствуя никаких уколов тоски, как настоящий молодой человек всех времен и народов был счастлив сидеть на равных в знаменитом ресторане со своей «мам» и ее бой-френдом, о котором он слышал так много из разных источников. Непринужденно болтая, он старался изо всех сил показать в лицах ведущих членов кружка его бабушки.
– Посмотри, Нора! – восклицал Алекс. – Твой парень не лишен актерских талантов! Вам надо пересмотреть его будущее!
Нора с понтом злилась:
– Ты что, действительно хочешь соблазнить моего «строгого юношу»?
В свою очередь она рассказывала забавные истории из недавней археологической практики, и тоже в лицах, особенно когда касалось «кита полевых работ» профессора Лилиенманна. В начале каждого полевого периода он обычно прекращал бриться и стричь волосы. Чем глубже погружалась экспедиция в культурные слои, чем богаче был депозит артефактов, тем более древним и величественным становился Лилиенманн. Как библейский пророк в замазанной тунике он сидел на верхушке холма, бросая то одну, то другую фразу на латыни, иврите или на том, что он считал шумерским, – в зависимости от того, где они работали. Самая ударная метаморфоза, однако, происходила с ним, когда «поле» кончалось. Старательно выбритый, с прической ежиком «крюкат», в хорошо сшитом костюме, он появлялся в научной толпе на конференции и бывал чертовски раздражен и оскорблен, когда сотрудники его не узнавали.
Саша Корбах тоже не остался в долгу. Он стал рассказывать о своих отношениях с путнийскими профессионалами. Раз привели целую толпу фехтовальных экспертов. Окаменели, когда он им сказал, что в фильме не будет фехтования. Фильм о XIII веке без стали в руках, без потоков крови? Сессия Совета была созвана для обсуждения этих противоречий. Там он сказал, что самое близкое к традиционному голливудскому фехтованию, очевидно, произойдет, когда группа гвельфов столкнется в узкой улочке с группой гибеллинов. Там, после обмена ругательствами, обе партии возьмутся за рукоятки мечей. Бой не состоится или останется за кадром, но этот эпизод будет более драматичным, чем все ваши бочки с клюквенным соком, леди и джентльмены. После этого один из продюсеров написал рапорт об отставке. Он отказывался работать для «намеренно тоскливого, гнилого, претенциозного и декадентского образчика так называемого высокого искусства». Ты видишь, Бобби, что, даже несмотря на деньги и влияние твоего деда, «Путни» вряд ли когда-нибудь сделает «Свечение».
В этот момент Нора заметила, что ее сын замер с открытым ртом. Кажется, он хотел что-то спросить, но потом испугался собственной дерзости. В следующий момент Алекс совсем уже ошеломил мальчишку.
– Слушай, Бобби, ты не найдешь нескольких часов, чтобы пролистать это и сделать свои замечания?
– Алекс! – воскликнул Бобби шепотом. – Вы имеете в виду свой скрипт,[213] не так ли?
Алекс отдернул молнию на сумке и вытащил увесистый сценарий с грифом «Путни продакшн» на обложке. Не веря глазам, Бобби пробормотал:
– И вы это мне даете, чтобы я пролистал, так?
– Ну конечно, у меня с собой два экземпляра.
Нора поняла, что экземпляр, который Бобби сейчас держал в благоговейных руках, предназначался для нее. Теперь Бобби его получил. Мэтр хочет узнать вкусы нового поколения. Бедный Саша, неужели ты не понимаешь, что Бобби Корбах не представляет широких масс кинозрителей? Ну, пусть они обменяются взглядами. Им явно хочется подружиться. Второй раз за вечер тема григовского концерта проплыла над ее головой. Она оглянулась и заметила, что по крайней мере десяток людей наблюдает за ней с грустной симпатией в глазах. Сладостная и болезненная меланхолия, казалось, заменяла запахи утонченной кухни в этом гастрономическом чертоге. Двое мужчин за ее столом вроде бы забыли о ее присутствии. Теперь они увлеклись разговором о природе Ренессанса. Что это было: возрождение великой традиции, классических искусств и словес после трудно объяснимой тысячелетней дегенерации или новый триумф плоти над робким духом, первичного греха над первозданной чистотой небес, а если второе верно, то какое отношение Данте имеет к Ренессансу?
Мерзавцы, они даже не думают, что женщине тоже есть что сказать по данному предмету, хотя бы по археологическому фону Ренессанса. Сейчас выберу мужчину из тех, кто на меня таращил глаза, и буду с ним кокетничать. Она оглянулась вокруг и была разочарована: никто за ужином не обращал на нее внимания, все были полностью увлечены мягким пережевыванием пищи.
Общеизвестно, что французы творят священный ритуал из своих трапез. Какая концепция Ренессанса действует здесь, в этом огромном зале «Belle Epoque»? Если для них рестораны – своего рода церкви, то этот, очевидно, кафедральный собор. Стоит взглянуть на статного бровастого метрдотеля, что идет по проходу, как епископ. Похоже, что собирается сделать какое-то важное заявление, призвать гостей к еще более благоговейному блаженству.
Внимание, внимание, медам и месье! Бровастый поднял руки в манере циркового шпрехшталмейстера. Прежде всего позвольте мне сказать, что я чрезвычайно рад моей привилегии поблагодарить вас от лица нашей администрации и всего коллектива, включая двух волшебников кулинарии, месье Пьюсана и мадам Фатон. Моя неизмеримо почтеннейшая публика, мы прекрасно знаем, что наша историческая институция время от времени становится местом действия того или иного романа, часто написанных на внешних языках. Это, между прочим, происходит сейчас, дорогие гости. Мы знаем, что среди наших регулярных прихожан присутствуют люди, которые не очень-то оценивают вдохновенно приготовленные блюда, все искусство и культ Куполь-де-Монпарнас, будучи вместо этого вовлечены в посторонние беседы, к примеру, о противоречиях Ренессанса. Мы можем также предположить, что среди сегодняшних дам присутствует одна, чей смех не звучит как полная манифестация наслаждения и чьи глаза полны печали за их радужными оболочками.
