Разумеется, все это не врачевание, это — фельдшеризм, который глубоко не выясняет причин болезней, который лечит всего лишь по внешним симптомам и проявлениям заболевания. Но если не в каждом фельдшере заложен врач, то в каждом враче пусть присутствует добрый фельдшер! Когда человеку больно, хороши бы мы были, не облегчив боль, если бы позволили страдать, дожидаясь, пока кто-то обнаружит причину заболевания, найдет кардинальный способ лечения и решит проблему глобально!

На этом, пожалуй, и закончим разговор о конкретном добре и зле.

Я кладу в чемодан книгу. Непременно беру с собой книгу. Какую? Нет, не просто для чтения, хотя и это неплохо. Для работы. Принцип подбора книг может быть разный. Отправляешься, к примеру, на Дальний Восток, почему бы не взять с собой чеховский «Сахалин»? Едешь писать об ударничестве — и берешь томик В. И. Ленина со статьей «Как организовать соревнование». Путь газетчика в колонию для несовершеннолетних — и в чемодан ложится «Трудная книга» Г. Медынского или «Записки из Мертвого дома» Ф. Достоевского, Командировка на БАМ — очень кстати будет «Мужество» В. Кетлинской. Едешь разбираться в конфликте или писать о каком-нибудь трудном деле, связанном с чьей-то безнравственностью или даже преступлением, то что поможет тебе сохранить холодное перо при горячих мыслях? Что даст душевное равновесие и умерит твой пыл в изложении обстоятельств дела, подскажет верную тональность — и в статье, и в поведении на месте? Мне лично — тургеневские «Записки охотника» или «Вечное безмолвие» Д. Лондона.

Журналист, собирающий материал, — это ищейка, идущая по следу. След может вывести и на положительный материал, и на негативный, не в том вопрос; состояние газетчика — всегда в напряжении, зрение обострено, слух насторожен, затраты умственной и физической энергии повышенные. Короче говоря — стресс. А. Шпеер, четверть века отдавший следственной работе, в документальной повести «Уголовное дело» прекрасно описывает это состояние. Следователь выезжает на место совершения преступления, положим, убийства: он едет в автобусе, прижав портфельчик к груди, ему наступают на ноги, толкают, поругивают, и никто не видит, что едет следователь. И вот дом, где случилось несчастье. Взволнованная толпа, с трудом сдерживаемая милиционером. Появляется человек с портфельчиком, прижатым к груди. Как, по каким приметам и признакам люди догадываются, что прибыл самый главный представитель власти? Следователь и слова никому не успел сказать, ни жеста не сделал, глазами не повел, а толпа мгновенно расступается, образуя коридор для прохода, и милиционер уже держит под козырек, и следователь принимает все это как должное, потому что находится «при исполнении служебных обязанностей».

С нами, журналистами, происходит нечто подобное. Час или сутки назад мы шли по коридору собственной редакции, никем не замеченные, нас последними словами ругали на планерке, мы униженно одалживали друг у друга трешки, мы были такими, «как все». Но вот, оформив командировку, мы оказываемся в дороге, и что-то меняется в нашей психологии, в голосе, в походке, во взгляде, и окружающие это прекрасно чувствуют. И нам ничего не стоит одернуть любого хама, решительно вмешаться в уличный конфликт, потребовать в гостинице тишины, выступить на совещании в присутствии любого местного начальства, защитить женщину от хулигана, навести порядок на дискотеке, словно у нас дипломатическая неприкосновенность.

Мы тоже находимся «при исполнении», что дает нам дополнительные силы и решительность. Командировочное удостоверение, лежащее в боковом кармане пиджака, как золотой червонец, гарантировано всем достоянием печатного органа. И конечно же, не сами по себе мы становимся сильными, мы сильны газетой, которую представляем. Но и сколько дополнительной ответственности тяжелым грузом ложится на наши плечи! Мы не можем позволить себе в командировке ни одного глупого слова, ни одного необдуманного поступка, никаких фривольных или сомнительных знакомств, ни вспышек злобы, ни вспышек радости.

Постоянное ощущение взнузданности, пришпоренности. Живем, как под стеклянным колпаком. Возможностей — тысяча, но и отвечать — за все!

Каким образом сбрасывать лишнее напряжение?

Я, например, достаю в таких случаях томик стихов:

… Теперь, кажется, можно с головой хоть в омут.

Из человеческих качеств я, безусловно, сохранил бы во время сбора материала по крайней мере одно: порядочность. Другие — в зависимости от конкретной обстановки. Можно позволить себе быть хитрым, глупым, доверчивым, подозрительным, мягким, злым, наивным, ехидным — любым, если хочешь вернуться домой не с пустым блокнотом.

Я бы сказал, что мы похожи на актеров, входящих в роль по «системе Станиславского», если бы не одно пикантное соображение. Дело в том, что актерский талант — это прежде всего талант перевоплощения, который впрямую не зависит от личных качеств исполнителя. Для того чтобы сыграть умного героя, актеру не обязательно быть интеллектуалом. В журналистике подобное невозможно. Нам никто не пишет текстов и не ставит мизансцен. Мы сами себе и режиссеры, и драматурги, и исполнители. И потому, собирая материал, все подчиняя этой цели, можем прикинуться кем угодно, оставаясь при этом умными, принципиальными, честными, великодушными, стоящими на четких мировоззренческих позициях, и во всех случаях жизни — порядочными. Именно эти качества, сочетаемые с любой временной маской, должны быть гарантом чистоты наших помыслов, а нам самим они дают возможность не заходить слишком далеко. Добавлю к сказанному, что журналист, действующий прямолинейно, какого бы ума и таланта он ни был, обрекает себя на великие трудности, которые, увы, не всегда преодолимы.

Можно ли сделать из этого вывод, что для достижения цели — сбора материала — «все средства хороши»? Нет, такого вывода делать не надо. Способность журналиста к перевоплощению только тогда хороша, когда он имеет дело непосредственно с источником сведений, — во-первых; совершенно не годится, когда он общается с людьми, никакого отношения к сведениям не имеющим, во-вторых; и когда способность эта ограничена определенными рамками в-третьих. Так, например, нам необходимо умерять наш апломб, какую бы роль мы ни играли, потому что мы действуем не только от своего имени, но и от имени газеты, — правда, при этом никогда не терять достоинства.

Со мной произошел однажды такой случай. Едва я перешел из «Литературки» на работу в «Комсомольскую правду», как вскоре отправился в командировку в один областной город. Прежде всего я решил явиться в горком комсомола, так как тема была непосредственно связана с деятельностью городской комсомольской организации. Если идти в горком, то к кому? Разумеется, к «первому». Пришел. Попросил секретаршу доложить. Она доложила и сказала: «Посидите». Я присел. Жду в приемной пять минут, десять, двадцать, даже интересно стало — заиграл апломб. Наконец через полчаса мне предложили войти. Не подавая руки секретарю горкома и еле сдерживая волнение, я сказал: «Мне ничего от вас не нужно, визит мой предполагался как визит вежливости. Но я обескуражен вашим приемом, а потому заявляю, что иду жаловаться первому секретарю обкома!» И, развернувшись, сразу направился в обком, благо он находился в том же здании. Пришел. Попросил секретаршу доложить. Она доложила и сказала: «Посидите, пожалуйста». И я просидел в приемной у «первого» сорок минут! Убежден, что секретарь горкома предвосхитил мой приход. И правильно сделал. Отличный урок на всю жизнь! Конечно, командированные — не гости, они люди занятые, ведущие счет времени, но и «хозяева» тоже не бездельники, этого нельзя забывать.