Мой вопрос к Анатолию Чубайсу (разговор происходит в январе 2006 года):

— У вас не вызывало тревогу состояние здоровья Ельцина? Как мы теперь знаем — да и тогда это было видно, просто по телевизору, — чувствовал он себя исключительно скверно. Вы и ваши коллеги, я думаю, должны были ощущать себя людьми, ходящими по тонкому-тонкому, хрупкому-хрупкому льду: развязка может наступить в любой момент, может быть — в самый решающий момент. Не так ли?

Ответ довольно неожиданный.

— Я бы сказал так, — говорит Чубайс. — Всегда, когда я видел Бориса Николаевича во время избирательной кампании, он был в адекватной форме.

Впрочем, за этим следует и продолжение:

— Конечно, при этом мы уже действительно знали, что у него серьезнейшие проблемы с сердцем и что оно может подвести. Собственно говоря, мы не только опасались, что его здоровье подведет, но оно и подвело, как известно, между первым и вторым туром.

— Было ощущение, что все рушится и летит в тартарары?

— Разумеется, на первом плане была непосредственно тревога за жизнь Бориса Николаевича. Но и с точки зрения выборной ситуации это для нас было совершенно катастрофическое время, когда мы теряли полтора-два процента рейтинга за сутки. При том, что отрыв от Зюганова в первом туре составлял всего лишь чуть больше трех процентов. Было совершенно ясно, что мы идем к абсолютной катастрофе. Все зависело от количества суток, остающихся до второго тура. Вся программа между первым и вторым туром была очень насыщенной, расписанной по дням, а в днях — по часам. Мы старались воздействовать именно на те категории избирателей, которые были нам нужнее всего. Скажем, у нас была запланирована большая встреча Ельцина с работниками села, с крестьянами. А поскольку там ментальность чисто советская, то и встреча была устроена в абсолютно советской стилистике — ожидалось, что в Кремлевском Дворце съездов соберутся несколько тысяч человек со всех концов страны, зачитается обстоятельный отчетный доклад, после доклада — концерт… Словом, весь антураж, весь распорядок этого мероприятия был задуман в классических советских традициях. И вот узнаем: Ельцин болен. А люди-то уже здесь! Либо вот-вот будут здесь. Приходится ограничиться обращением президента к работникам сельского хозяйства, которое зачитывает Виктор Степанович. Весь ожидаемый плюс разворачивается в минус. Получается прямо противоположный эффект по самым болезненным точкам… В этом смысле риски были, конечно, колоссальные.

Как голосовать «лежачему» больному?

Второй тур неумолимо приближался. Возник вопрос, как быть с голосованием — где и как опускать бюллетень человеку, разбитому инфарктом?

«Наина настаивала, — вспоминает Ельцин, — чтобы мне, как «порядочному больному», избирательную урну привезли прямо домой. «Это же по закону!» — чуть не плача, говорила она. «Да, по закону, но я хочу голосовать вместе со всеми». — «И что ты предлагаешь?» Я позвал Таню, и мы обсудили все варианты. Первый — голосовать по нашему московскому адресу, на Осенней. Его отвергли почти сразу: длинный коридор, лестница, долго идти по улице. Даже я, со своим упрямством, и то понял, что это невозможно. Второй вариант: санаторий в Барвихе, недалеко от дачи. В санатории всегда голосуют, там есть избирательный участок, и все будет по закону, все правильно. Туда же можно пригласить и корреспондентов.

Я продолжал сомневаться: «Ну что это за голосование, среди больных?»

«Папа, журналистов будет чуть-чуть меньше, но поверь, их будет совсем не мало — основные каналы телевидения, информационные агентства, все как обычно», — успокоила Таня. «А как объяснить, почему я отправился в Барвиху накануне выборов?» — не унимался я. «Все знают, сколько ты мотался по стране, сколько сил отдал избирательной кампании. Никто не удивится, что ты взял между первым и вторым туром краткосрочный отпуск, поверь. Тебе тоже отдыхать надо». «Неубедительно», — пробурчал я. Но в конце концов согласился».

Дело, конечно, было не только в ельцинском «хочу — не хочу». Непоявление президента на избирательном участке (хотя бы в санатории) было бы явным свидетельством: президент в самом деле серьезно болен. А это не могло не повести к дополнительной потере голосов.

«…В день второго тура, — пишет Ельцин, — я с огромным трудом поехал вместе с Наиной на избирательный участок. Телекамеры ОРТ, РТР, НТВ, журналисты и корреспонденты информационных агентств, всего человек двадцать, внимательно следили за каждым моим движением. Собрав волю в кулак, я улыбнулся, сказал несколько слов: «Послушайте, я уже столько раз отвечал на все ваши вопросы…»

А вот как вспоминают о том же самом эпизоде бывшие помощники президента:

«Через несколько дней (после съемки обращения. — О.М.) таким же образом снимали эпизод голосования Ельцина (он сделал несколько шагов к урне для голосования и опустил в нее бюллетень)… Как всегда в подобных случаях, должное впечатление у зрителей помогло создать искусство телемонтажа».

Так или иначе, «санаторное» голосование Ельцина вызвало новые толки о его здоровье и, соответственно, новые разъяснения и опровержения.

«Президент чувствует себя нормально, — уверял Сергей Филатов корреспондента РИА «Новости» в середине дня 3 июля. — Просто врачи посоветовали ему поберечься и не ездить в Москву голосовать».

Филатов попросил журналистов не обострять обстановку и не муссировать слухи о болезни президента — это, мол, «на руку сторонникам коммунистов».

Несколько позже другой член ельцинской команды — Георгий Сатаров — заверил журналистов, что у президента банальная простуда. «Если бы Борис Ельцин был серьезно болен, — сказал Сатаров, — он уже находился бы в Центральной клинической больнице».

К ельцинским помощникам присоединился и председатель ЦИК Рябов, у которого была возможность пообщаться с президентом. По его словам, Борис Ельцин «очень хорошо выглядит — уверенно, нормально и спокойно».

Что ж, это, наверное, был как раз тот случай, когда ложь действительно — во спасение.

Конечно, когда инфаркт поражает человека за неделю до второго, решающего тура, это, я вам доложу… Но сам Ельцин считает — если бы сердечный приступ случился у него месяцем раньше, это было бы еще хуже:

«Удержать темп и напор предвыборной кампании просто не удалось бы. И Зюганов мог выиграть благодаря такому «подарку судьбы». Страшная перспектива».

Одним из главных мотивов предвыборных выступлений коммунистических вождей было беспокойство по поводу того, как будет использоваться Государственная автоматизированная система «Выборы», ГАС «Выборы». Тогда она только начинала вводиться в действие (точнее говоря, это был второй, после думских выборов 1995 года, случай ее применения).

Эти опасения высказывались весьма упорно, изо дня в день, так что у обывателя складывалось впечатление: наверное, власти в самом деле что-то там «химичат» с помощью этих компьютеров и мониторов. Поди проверь. Все в их руках.

Особенно усилились атаки на ГАС непосредственно перед вторым туром. 1 июля руководитель избирательного штаба Зюганова Валентин Купцов обратился к председателю ЦИК Николаю Рябову с требованием, чтобы от ГАС «Выборы» отсоединили телекоммуникационную сеть Федерального агентства правительственной связи и информации (ФАПСИ) — по сведениям коммунистов, эта сеть подключена к ГАС. Если так, через этот канал данные о ходе выборов, как считали коммунисты, неминуемо будут попадать в кремлевский Ситуационный центр и в избирательный штаб Ельцина.

2 июля сам Зюганов в очередной раз заявил: мол, итоги второго тура могут быть подтасованы с помощью ГАС «Выборы» — и потребовал, чтобы «специалисты официально подтвердили, что с помощью этой системы фальсифицировать результаты невозможно».

Отвечая на эти наскоки, сотрудники ЦИК заверяли, что все данные по каналам ГАС «Выборы» поступают только к ним, причем ГАС используется лишь для предварительного подсчета голосов — окончательные же результаты по-прежнему выводятся из протоколов избирательных комиссий.