Аналогичные сообщения были переданы через ОРТ, ИТАР-ТАСС, «Эхо Москвы».
С этого момента страна была поставлена, как говорится, на уши. Было полное ощущение, что вновь повторяется 19 августа 1991 года или 3 октября 1993-го.
В половине четвертого ночи программа «Сегодня» повторила сообщение о задержании Лисовского и Евстафьева, связав это событие с тремя предыдущими — тем самым первомайским интервью Коржакова, в котором он призвал перенести выборы президента, его, Коржакова, агрессивным выступлением на заседании ельцинского предвыборного штаба 18 июня и с попыткой заговора («ГКЧП-3»), будто бы планировавшегося в окружении отставного министра обороны Павла Грачева, о которой рассказал на своей пресс-конференции и по НТВ генерал Лебедь. По мнению авторов сообщения, похоже, что все это звенья одной цепи.
Ночь, исполненная напряжения
Для Чубайса и его единомышленников, так или иначе работавших на избирательную кампанию Ельцина, эта ночь — с 19-го на 20 июня — была мало сказать тревожной. Напряжение достигло предела. Если бы Ельцин принял сторону Коржакова и Барсукова — а вероятность такого поворота была достаточно велика, — второй тур выборов скорее всего не состоялся бы. Что случилось бы дальше, трудно было предсказать…
В особняке ЛогоВАЗа собрались члены аналитической группы Чубайса (естественно, он сам, Березовский, Малашенко, другие), «сочувствующие» — Гусинский, Немцов, телевизионщики, прочие журналисты. Около часа ночи подъехала Татьяна Дьяченко.
По сообщению охраны, на крышах ближних домов замечены снайперы, а вокруг здания — сотрудники в штатском. Крепло ощущение, что из ЛогоВАЗа никого не выпустят. Разве что присутствие дочери президента служило какой-то «охранной грамотой». Собственно, так об этом пишет и сам Ельцин:
«Таня сидела там до пяти утра, пила кофе, успокаивала всех: не бойтесь. И она была права. Ни арест, ни какая-либо провокация были невозможны, пока в офисе находилась она».
(После я поинтересовался у Чубайса, действительно ли на крышах вокруг здания, где они находились в ту ночь, расположились снайперы, а на земле — сотрудники спецслужб.
— Я лично снайперов не видел, — ответил Чубайс, — хотя разговоры об этом были. Но то, что Коржаков обложил нас со всех сторон, это было очевидно. И «прослушка» была, и наружное наблюдение… Тут сомнений никаких не было.)
Татьяна Дьяченко звонила Барсукову, Коржакову, требуя немедленно освободить Евстафьева и Лисовского.
В начале первого Коржакову позвонил сам президент, видимо, разбуженный дочерью. Спросил, что произошло. Коржаков уговорил его отложить объяснение до утра — завтра, мол, он обо всем доложит. Заверил, что в прессу никакая информация о случившемся не попадет…
Однако вскоре после этого разговора в прессе как раз и начался шум, организованный Чубайсом, Малашенко, Березовским.
Параллельно продолжались звонки. К делу подключилась супруга Ельцина Наина Иосифовна. Требование то же — отпустить задержанных.
К восьми утра 20 июня Коржаков и Барсуков были вызваны к президенту. Вопрос прежний: «Что там случилось?» Барсуков доложил, прочитал рапорта милиционеров, как бы задержавших Евстафьева и Лисовского (сотрудники СБП и ФСБ словно бы к этому не причастны), потом показания самих задержанных…
Все вроде бы нормально: люди выносили крупную сумму денег без соответствующих документов, их задержали… Ельцин никак не мог «врубиться», из-за чего шум.
Лебедь грозит мятежникам карами
В сообщении телепрограммы «Сегодня», вышедшем в эфир в половине четвертого ночи (или уже утра) 20 июня, приводился текст нового заявления генерала Лебедя, связанный, как можно было понять, с событиями, случившимися в Белом доме накануне вечером:
«Секретарь Совета безопасности Александр Лебедь заявил, что СБ не допустит нарушения Конституции и действующего законодательства РФ и решительно пресечет любые действия руководства силовых ведомств, направленные на дестабилизацию политической ситуации в стране и срыв второго тура президентских выборов. Лебедь заявил, что выводы проводимого им расследования будут немедленно доложены президенту Ельцину с конкретными предложениями о наказании виновных».
Журналисты распространили и другие аналогичные заявления Лебедя. Он появился на Старой площади (где располагался Совет безопасности) уже в 4-20. Здесь его поджидали корреспонденты. Состоялась еще одна, импровизированная, пресс-конференция.
— Единственное, чего мы за пять лет добились, — сказал генерал, не дожидаясь вопросов, — чтобы эти выборы прошли, и то, видите, второй тур пытаются сорвать. Это мое первое впечатление. В деталях еще разберусь… Не допущу. Любой мятеж будет подавлен, и подавлен предельно жестоко. Тот, кто хочет ввергнуть страну в пучину кровавого хаоса, не заслуживает ни малейшей жалости.
Журналисты спросили Лебедя, были ли для него неожиданными произошедшие накануне события — то есть задержание Евстафьева и Лисовского, — ведь он сам, буквально за сутки до этого, говорил о возможности политического заговора. Генерал подтвердил, что да, это висело, «плавало» в воздухе и неожиданностью для него не стало.
В действительности в тот момент Лебедь, по-видимому, еще не решил, что считать попыткой путча, военного переворота — только ли «заговор генералов» в Министерстве обороны или же этот «заговор» вкупе с акцией Коржакова и Барсукова.
Из воспоминаний бывшего министра внутренних дел Анатолия Куликова, которого Лебедь пригласил к себе 20-го рано утром (еще не было шести), можно заключить, что какое-то — очень небольшое — время Лебедь склонялся к тому, чтобы объединить эти два «заговора». Действия Коржакова и Барсукова Лебедь, по-видимому, собирался интерпретировать так: Ельцин серьезно болен или его, как Горбачева в Форосе, собираются объявить серьезно больным — по этой-то причине близкие к президенту кремлевские генералы и затеяли бузу — чтобы успеть поделить ключевые властные должности. При этом минобороновский «заговор» становился как бы придатком другого, основного, «заговора» — кремлевского.
Однако уже очень скоро — непосредственно во время разговора с Куликовым, прямо у него на глазах — Лебедь отказался от такой интерпретации коржаковско-барсуковских действий: было ясно, что президент хоть и болен, но не настолько, чтобы упустить власть из рук, и объявлять его «серьезно больным» никто не собирался…
«Этих людей нужно уволить»
Более перспективным для себя, перспективным во всех отношениях, Лебедь, по-видимому, посчитал разоблачение «генеральского заговора», связанного с уходом в отставку Павла Грачева. Куликов:
«Лебедь неожиданно начал разговор совсем издалека: «Анатолий Сергеевич, вы знаете, в Министерстве обороны готовился новый ГКЧП…»
В изложении А.И. Лебедя «новый ГКЧП» представлял собой круг генералов, которые обменивались злокозненными замыслами в кабинете министра обороны Павла Грачева. Кроме неизвестно как оказавшегося среди них министра обороны Грузии Вардико Надебаидзе, Лебедем в числе заговорщиков были упомянуты имена еще нескольких военачальников, многие из которых оказались моими однокашниками по Академии Генерального штаба. Так как я учился в одно время с Грачевым, мои однокашники в равной степени были и товарищами Павла Сергеевича».
У Куликова утверждения Лебедя о «новом ГКЧП» сразу же вызвали большие сомнения (напомню, разговор двух генералов происходит 20 июня между пятью и шестью утра):
«Я их всех (то есть перечисленных Лебедем «заговорщиков». — О.М.) очень хорошо знал и, честно говоря, словам Лебедя не поверил. Разве можно считать мятежом посиделки умных и знающих людей, которые совершенно в духе Академии Генштаба привыкли говорить друг с другом откровенно и оценивать ситуацию объективно — без боязни называть вещи своими именами?
Сам Лебедь в нашей академии не учился, и это обстоятельство очень сильно сказывалось на всем, что он делал до и после своего похода на Кремль. И во время похода — тоже…»
