А теперь она покинула двор.

В этом повинен Вулси. Что случилось с кардиналом? Спеси у него поубавилось. Он понял, что король ему не доверяет и что хотя он, Вулси, будет вести переговоры о браке с одной из французских принцесс, король твердо решил, что женится только на Анне Болейн. Вулси понял, что копаться в своей совести короля вынудила главным образом Анна, но осознание этого пришло к нему слишком поздно.

И умный, встревоженный кардинал посоветовал своему царственному повелителю отправить пока что леди Анну домой в Хивер, поскольку люди злы на нее.

Теперь Генрих, одинокий и жалкий, тоскующий по Анне, задавался вопросом, почему никто из окружающих его умнейших на свете людей не может устроить это дело к удовольствию своего монарха.

Из Хивера пришла весть.

Малярии не было дела до гнева и страданий короля. Анна Болейн – ставшая ему дороже короны – слегла с этой ужасной болезнью.

Генрих пришел в ужас. Он плакал, неистовствовал, молился. Почему Бог подверг его возлюбленную опасности? Разве не был он добродетельным королем, добродетельным человеком, всегда стремящимся исполнить Господнюю волю? И разве не ради блага Англии хочет он взять Анну в жены?

Он потребовал к себе своих врачей. При дворе оказался только второй врач, доктор Баттс. Перед срочной отправкой Баттса в Хивер король с угрозами умолял его спасти леди Анну.

Потом сел за стол и со слезами стал писать ей. «Весть о самом страшном, что могло случиться, внезапно дошла до меня ночью…» Король плакал, описывая свои страдания, когда узнал, что его возлюбленная, чьим здоровьем он дорожит, как собственным, ставшая ему дороже всего мира, больна. Писал, что очень хочет ее видеть и что встреча с ней обрадовала бы его больше, чем все драгоценные камни на свете.

Отправив письмо, Генрих принялся расхаживать по комнате, плача, молясь и тоскуя по Анне; он клял разлучившую их судьбу, давал себе обещания наградить тех, кто поможет ему жениться на возлюбленной, и отомстить всем, кто держит их в разлуке.

По двору разнеслась весть: у леди малярия. Это, несомненно, причинит ущерб ее красоте, если даже она поправится. Сможет ли она быть такой же очаровательной, когда вернется ко двору?

В одной из спален замка Хивер вершились важные дела.

Великая скорбь коснулась дома в Челси. Маргарет понесла одежду деревенским беднякам и, возвратясь домой, выглядела вполне здоровой. Вместе со всеми ужинала, участвовала в разговоре. Потом, встав, неожиданно зашаталась и ухватилась за стол, чтобы не упасть.

– Маргарет! – вскрикнула Мерси в страшной тревоге.

– Что такое? – спросила Алиса.

– Давайте немедленно уложим Мег в постель, – сказала Мерси. – Боюсь, она заболела.

– Заболела! Да ведь она только что уплетала за обе щеки!

– Да, мама, знаю. Но теперь не мешай мне. Уилл! Джек! Папа… помогите.

Уилл отнес Маргарет в комнату. Глаза ее были плотно закрыты, на лице стали выступать капельки пота, она дрожала и вместе с тем горела огнем.

Вошел Томас. Взял вялую руку дочери.

«О, Господи, – безмолвно взмолился он. – Не отнимай Маргарет… Я этого не вынесу».

Уилл от беспокойства был вне себя.

– Мерси, что нам делать? Что можем мы сделать?

– Накрой ее. Пусть лежит в тепле. Нет, раздевать не надо. Попробую лечить ее философским яйцом. Слава Богу, я его приготовила.

Маргарет лежала, непохожая на себя, лицо ее побледнело, по щекам струился пот.

– Пожалуйста, – попросила Мерси, – уйдите все. Вы ничего не можете поделать. Оставьте ее со мной. Нет, Уилл, ты ничем не сможешь помочь. Позаботься, чтобы сюда не входили дети. Отец… прошу тебя, ты ничего… ничего не в силах предпринять. – Она взглянула ему в лицо, и у нее сжало горло. «Как он это перенесет? – подумала Мерси. – Он любит ее больше всех на свете. И она его. Как жить кому-то из них без другого?»

– Папа… милый папа… пожалуйста, уйди. Ты бессилен… бессилен чем-то помочь.

Но Томас оцепенело стоял у двери, словно не слыша.

Маргарет больна малярией! Маргарет умирает!

Элизабет и Сесили закрылись у себя в комнатах. Их мучило собственное бессилие. Если б они могли что-то делать, было бы легче. Но сидеть… ждать… в такой ужасающей бездеятельности. Они с трудом это выносили.

Алиса принялась ворчать.

– Глупая девчонка… ходить по коттеджам в такое время. Соображать надо. Еще говорят, она очень умная!.. А что делает Мерси? Разве она не врач? Почему не лечит нашу Маргарет?

Уилл расхаживал взад и вперед. Никакие слова не шли ему на ум. Маргарет, его любимая жена, такая спокойная, невозмутимая, что, если он ее потеряет? Как жить без Мег?

Джайлс Херон собрался ехать ко двору, сказал, что привезет самого доктора Линакра. Ну и что, если он первый королевский врач? Маргарет – член семьи, в которую он влился, и находится в опасности. Он должен найти лучших врачей. Можно привезти доктора Баттса и доктора Клемента. Он привезет всех лучших врачей Англии.

Донси сказал:

– Ты наживешь себе беды, брат. Ехать из зараженного дома ко двору!

Он сам удивлялся, что так взволнован. Что ему Маргарет? Чем она может помочь его продвижению? Правда, он трепетал, что отец ее заразится и умрет, а с ним и надежда добиться расположения при дворе. Он слегка удивлялся тому, что разделяет терзания семьи. Он привязался к ее членам, полюбил их веселые развлечения, и, как ни странно, сознавал, что любое их горе не оставит безучастным и его. Так что в этом честолюбивом молодом человеке была и сентиментальная жилка.

Томас закрылся в часовне.

Как спасти Маргарет? Чем он может помочь ей, кроме молитв? Она вспоминалась ему младенцем, ребенком, умницей, поражающей всех способностью к учебе. Он мог припомнить ее в сотне любимых обликов, но самой дорогой для него была любящая дочь, самый близкий друг и товарищ, самый родной человек на свете.

– О, Господи, – молился он, – не отнимай у меня дочери. Что угодно… что угодно, только не это.

Томас не уходил из часовни. Он стоял на коленях. Власяница терзала ему кожу, но хотелось, чтобы боль была вдвое сильнее.

Пришел Уилл, и они стали молиться вместе.

– Ну, сын Ропер, – сказал Томас, – какие сейчас между нами религиозные разногласия? Мы просим одного и того же, мы хотим этого больше всего на свете. Она не должна умереть.

– Отец, я не могу представить жизни без нее, – сказал Уилл.

– И я, сын мой.

– Говорят, если она не придет в себя в первый же день, надежды нет.

– День еще не кончился. В каком состоянии ты оставил ее?

– Без сознания. Лежит в забытьи с закрытыми глазами. Я звал ее. Просил: «Маргарет, вернись ко мне и к детям».

– Уилл, прошу, не надо. Не растравляй мне душу. Томас подумал: «Я любил ее слишком сильно, любил больше всего на свете. Появясь на свет, она принесла мне радость, стала смыслом моей жизни. Она и есть смысл моей жизни. Слишком ли сильно любил я ее? Как легко причинять мучения телу, носить власяницу, бичевать плоть, лишать себя телесных радостей. Переносить такую боль нетрудно, но как перенести утрату любимого человека… как жить, когда та, кого ты любил больше своей жизни, больше всего на свете, отнята у тебя?»

– Если… если с ней что-то случится… – заговорил он.

Тут уже Уилл попросил его не продолжать. Он смог лишь покачать головой, по щекам его струились слезы. Но Томас продолжал:

– Я удалюсь от мира. Ничто не будет привязывать меня к этой жизни. Нет, мой сын, я не смогу жить так. Если Маргарет будет отнята у меня, я уже никогда не стану заниматься мирскими делами.

– Отец… прошу вас, не говорите больше об этом. Гоните от себя эти мысли. Она поправится. Должна поправиться. Давайте помолимся вместе.

Оба опустились на колени, стали молиться, и хотя Уилл понимал Бога, как Мартин Лютер, а Томас – как Папа Римский, каждый знал, что молятся они одному Богу.

Томас внезапно встал на ноги. Настроение у него поднялось.

– Уилл, когда Маргарет было всего два года, мы ездили в Нью-Холл к отцу ее матери. Маргарет играла в поле и заблудилась, не могла отыскать калитки, из которой вышла. Она в отчаянии бегала по полю и все не находила. Потом внезапно вспомнила, как я говорил ей, что в трудную минуту надо просить помощи у земного отца или у Отца Небесного. «А раз, папа, – рассказывала она, – я потеряла тебя, то опустилась на колени и спросила у Бога дорогу к дому. Когда поднялась с колен, мне было уже не страшно. Я спокойно шла вокруг поля, пока не увидела калитку». Я уже хватился ее и отправился искать, а она вошла в калитку, подбежала ко мне и сказала: «Папа, Господь указал мне путь к дому». Какая это прекрасная мысль, Уилл. Какая утешительная. Я сейчас стоял на коленях… испуганный… охваченный страхом, как Маргарет. Заблудился и не мог найти калитку к дому… к счастью. «Господи, – молился я, – укажи мне путь».