Последовало новое вторжение филистимлян, решивших указать строптивым северным племенам их истинное место. Настало время проявить Давиду талант полководца. Страна, находящаяся под долгим протекторатом филистимлян, не могла в короткий срок собрать сильное войско, и Давид, скрываясь от бдительных филистимлян, находит союзников среди кочевых племен, использует наемные войска и готовится к решающему сражению. И сражение наступает в долине Рефаим.

Филистимляне разбиты. Они бежали, оставив навеки этой земле хрустальное название – Палестина…

И вот, спустя почти четыре тысячи лет после этих событий, 25 апреля 1991 года, паром «Сильвер Палома» мощно разваливал носом сине-голубую воду, сея мириады брызг, вызолоченных ранним средиземноморским солнцем.

Позади бесцельное всенощное блуждание среди таких же неприкаянных «палубных» пассажиров. Конечно, можно было прикорнуть в мягком самолетном кресле, что стояли в салоне, или, на худой конец, прилечь на чисто вымытом дощатом полу, где-нибудь в сторонке, как туристы из Германии. Полночи они распевали песни, хохотали и целовались. Угомонились часа в три, вольно раскинувшись на полу, точно на поле брани, после сражения…

Но спать мне не хотелось, видно, сказывалась «тренировка», многолетняя привычка сидения ночами за столом, в своем далеком отсюда, ленинградском кабинете.

На верхней палубе, у поручней, я заметил молодого человека в грузинской суконной шапочке. Одного из тех, кто осаждал киприотов электрическим самоваром там, в Лимасоле.

Приличия ради я постоял немного рядом.

Полная луна великодушно стелила под самый нос парома серебристый шлейф, и паром, казалось, скользит по нему, точно по единственной тропинке в темном безликом море.

– Извините, – проговорил я. – Мне очень интересно, почему вас при посадке на паром отвели в сторону… полицейские?

Молодой человек молчал. Вероятно, решал, стоит ли со мной вообще разговаривать.

– Почему только меня? – наконец проговорил он. – Еще троих из Грузии. Одного из Азербайджана…

Я растерялся.

– Мне кажется, с нами едет довольно большая группа людей с Кавказа…

– Но не все похожи на арабов, – прервал молодой человек. – А я чем-то похож, понимаешь. Проверяли документы, спрашивали. Потом отпустили. Еще один был цыган из Ленинграда. Того вообще, наверное, раздели. Увидели, что не обрезан, отпустили. Сразу увидели, что не араб…

Я силился понять – что в его откровении правда, а что – шутка.

– Цыган сейчас там внизу сидит, с бабой, – продолжал молодой человек без тени улыбки. – Цыган из Ленинграда. Ты его узнаешь, он пиво пьет фирменное, из банки.

Не стану же я сразу ретироваться, получив столь прямой намек. Постояли, помолчали…

– Интересно, понимаешь, – вздохнул молодой человек. – Если я чем-то похож на араба, значит – что?.. Меня все время будут хватать, водить в полицию, выяснять…

– Не думаю, – решительно ответил я. – Вероятно, ищут каких-нибудь террористов. Сами понимаете – корабль, тут что хочешь можно сотворить. Полно евреев, понимаете, очень удобно.

– Конечно, они молодцы, правильно работают, – согласился молодой человек. – Только обидно, понимаешь. Там меня прижимали, что еврей, тут, понимаешь, – араб…

– Ладно, ладно, – пожурил я. – «Прижимали»! В Грузии вы считались своими. Даже в члены правительства допускали.

Молодой человек согласно вздохнул и, не простившись, побрел, сунув руки в карманы…

Цыган из Ленинграда сидел на полу, привалившись к спасательной шлюпке. Сидел один, без «бабы». Широко раскинутые ноги обтягивали штаны цвета лунной дорожки за бортом корабля. Рядом высилось несколько банок с пивом, на расстеленной газете валялась вспоротая коробка консервов, огурцы, помидоры, куриные окорочка.

Каково мне было видеть подобное пиршество! В Москве, в предотъездовской суете, я как-то упустил из виду эту проблему, хотя провожающие меня друзья – Юнна Мориц и ее муж, добрейший Юра Васильев, – и пытались навязать мне котлеты «из ЦДЛ», но я самонадеянно отказался, о чем сейчас весьма сожалел. А тратить валюту на какую-то бренную пищу рука не поднималась, и так поиздержался в Лимасоле, купив два килограмма яблок и бананов за целых четыре доллара…

Замерев в отдалении, я надеялся заинтриговать пирующего цыгана. Ноль внимания. Лишь ленивое посапывание давно насытившегося человека…

– Простите, где вы купили пиво? – наивно схитрил я. Цыган перестал сопеть и уставился на меня.

– Ты что, только из моря выскочил? – проговорил он с интересом. – Тут на каждом шагу продают пиво.

Действительно, подумал я, более дурацкий вопрос трудно себе представить.

– Честно говоря, мне хотелось с вами познакомиться, – открыто произнес я. – Хотел кое о чем расспросить.

Открытость, как правило, подкупает.

– О чем? – Цыган придержал у рта огурец.

– Н у… я хотел бы спросить, почему вас задержала администрация парома при посадке?

– Ладно, ладно! Иди гуляй! – буркнул цыган. – Тоже активист нашелся.

Я оторопел. Слишком неожиданным оказался его грубый тон. Пожав плечами, я собрался было пристыженно ретироваться.

– Взятку хотели, ясно?! – крикнул мне в спину цыган. – Взятку хотели.

Я продолжал брести вдоль палубы.

– Эй, активист! – продолжал цыган. – Слышишь? Взятку брали. Все как у нас.

Любопытство пересилило обиду, я остановился.

– Какую взятку? – спросил я через плечо. – Вы же все оплатили.

– Ну и что? – Моя понурая фигура чем-то разжалобила цыганское сердце. – Иди сюда, что я буду орать на весь пароход, рыбу пугать. Хочешь кушать? Хочешь, хочешь. По глазам вижу. Еще бы! Тарелка супа в ресторане стоит четырнадцать долларов… Садись на пол, как я. Ешь! В меня уже не лезет… Завтра вечером ввалюсь я в лучший кабак города Тель-Авива, жаль названия не помню. Вот улицу помню – Дизенгофф…

– А вы там были? – Я проворно присел на корточки и с подчеркнутым равнодушием потянулся к куриной ножке. Начинать надо с мяса, овощи подождут, мало ли в какую сторону подует ветер благожелательности.

– Нет, я там не был. Ребята звонили, рассказывали.

– А сами вы откуда? – прикинулся я. И, услышав ответ, воскликнул в театральном изумлении: – Ну?! Я тоже из Ленинграда. На Московском шоссе живу. Это возле…

– Да знаю я, – прервал цыган. – Там Московский универмаг, знакомые места. А я жил в Сосновой Поляне. Дом там был у меня, как этот пароход. При доме фабрику держал, игрушки для детей мастерил. Даже в Америке таких игрушек нет, слово даю. А твоему Московскому универмагу и продавали, оптом. И всем было выгодно. Нет, прижали меня, придушили. Хитрый цыган, говорили, экономику подрываешь. Продал я все, за валюту. Десять тысяч долларов сорвал. Много, мало? – Цыган скосил на меня трезвый взгляд и вздохнул: – Ешь, ешь! Все равно за борт бросать, а то крысы набегут. Говорят, в трюме полно крыс. Уснешь, а тебе обрезание сделают.

– Вы в трюме спите? – удивился я.

– Не. Я сплю в своем «ягуаре», а его загнали в трюм.

– Вот как, – с невольным почтением заметил я.

– Ладно. Ты доедай, а я пойду. Баба моя уже в машине, надо еще покувыркаться перед сном. Иначе не засну. Вот в «Волге» – да, в БМВ тоже ничего, а в «ягуаре» неудобно, потолок, зараза, низкий. Синяки на заднице набиваешь. Не предусмотрели.

Я выразил сочувствие своему кормильцу.

Цыган поднялся. Он оказался невысокого роста, с брюшком. И вовсе сейчас не похожим на цыгана, а тем более на араба.

– А насчет взятки… – вспомнил цыган. – Это не они у меня брали. Это я им давал… ну, они, конечно, взяли. Там, в трюме, какой-то кооператор из Харькова поставил свой «вольво» у бортика, в хорошем месте, перехитрил меня, паразит. Он еще в Греции меня уделал, на таможне. Хорошие ребята мне присоветовали, я и оттянул в сторону начальство, сунул им двести долларов, утер нос тому нахалу. А сколько денег я ОВИРам отстегнул?! Хо! Государство на них можно себе купить… Ладно! До завтра! В семь утра – свобода.