Каждый вечер я уделял немного времени тому, чтобы записать исповедь Франциско, а когда записывать было нечего, писал свои воспоминания о нем — как сказал бы брат Виал, я составлял карту его души, в надежде, что однажды карта эта укажет дорогу к спасению одержимого.

Физическое состояние Франциско быстро улучшалось. Когда он прибыл в монастырь, на его спине были открытые гноящиеся раны, но благодаря травам из Леванта, которыми снабдил меня брат Виал, следы «лечения» отца Адельмо затянулись.

По приезде в Санта-Крус Франциско почти не ел и не пил и все время молчал.

Неделю спустя он начал понемногу притрагиваться к еде. По совету брата Виала я предлагал ему разные блюда, и оказалось, что Франциско предпочитает курицу. Через пару месяцев он уже съедал полные порции и стал набирать вес.

Он привел себя в порядок, и к нему в келью начал еженедельно являться цирюльник, чтобы подстричь его волосы, рыжеватую бороду и ногти. Иногда Франциско даже кажется похожим на того человека, каким был прежде.

Два месяца назад Франциско заговорил. Он попросил меня читать потише, потому что я мешаю ему заснуть. Никогда еще несколько слов не приводили меня в такой восторг.

С тех пор Франциско стал говорить все больше и больше. Сперва он как будто не очень хорошо помнил, как это делается, и не мог произнести подряд больше двух фраз. Но он делал значительные успехи, и уже через несколько недель мы могли вести беседы.

Его память почти не пострадала. Удивительно, но поначалу Франциско не мог вспомнить мое имя, хотя помнил, что мы когда-то спали рядом. Он знал, где именно находится, он даже спрашивал о здоровье некоторых наших бывших братьев, большинство из которых осталось в Санта-Крус. Об Андре он не упоминал ни разу. О крестовом походе тоже. И я долго не затрагивал этой темы. Впервые я коснулся ее две недели назад.

Меня всегда интересовало, почему Франциско отправился в поход. Хотя он был по-своему набожным, он никогда не стремился следовать чьему-либо призыву, в том числе призыву присоединиться к армии. И он ни разу не проявлял интереса к военному аспекту владычества Христа. Более того, поскольку он был наследником одного из самых могущественных вассалов короля, ему была обеспечена прекрасная жизнь в Барселоне. Осмелюсь предположить, что любой человек королевства, кроме самого короля, с радостью поменялся бы с Франциско местами. Однако Франциско избрал другой путь — и пустился в опасное и непредсказуемое путешествие.

Я закончил читать второй раз книгу Исход и тогда, наконец решился задать ему этот вопрос:

— Почему ты отправился в крестовый поход, Франциско?

Он не ответил. Он уставился прямо перед собой и до конца дня словно не замечал моего присутствия.

Прошло уже две недели, как я задал этот вопрос, но Франциско так и не произнес ни слова. Он также перестал есть и, кажется, потерял весь вес, что успел набрать за предыдущие месяцы.

С момента приезда Франциско каждый вечер перед уходом я зажигал свечу на его подоконнике. Свечу надежды, свечу мужества.

Но в последние две недели, заходя по утрам в его келью, я находил свечу погашенной, с нетронутым фитилем. Как будто Франциско больше не мог выносить Божьего света. Словно он предпочитал тьму, отражавшую состояние его души.

Два дня назад я увидел, что из его сжатого кулака сочится кровь. Я попытался уговорить Франциско разжать кулак, но безуспешно. Тогда мне пришлось применить силу, и я увидел, что в его ладони зажат нож, который я принес ему, чтобы резать мясо. Рана оказалась глубокой, до кости; я отобрал у него окровавленный нож и выбежал из кельи.

Сердце мое бешено колотилось. Я боялся самого худшего: что из-за моих преждевременных расспросов о крестовом походе Франциско безвозвратно замкнулся в себе. Я думал, что он может умереть прежде, чем я сумею изгнать из него демонов, и тогда его душа будет вечно гореть в адском огне.

Я бросился на поиски брата Виала и нашел его на кухне — тот помогал слугам и братьям-мирянам готовить ужин.

Брат Виал взял меня за руку и повел в капитул.

Мы присели на скамейку, и — стыдно признаться — я заплакал. Сказалось напряжение предыдущих месяцев.

Придя в себя, я рассказал брату Виалу о своих разочарованиях, о том, что боюсь за судьбу Франциско.

— Помните женщину, которая задушила своих детей? — спросил я. — Вы сказали, что она вступила в сговор с дьяволом, и что у нее нет шанса на спасение. Возможно, Франциско заключил такой же страшный договор? Может, он никогда не излечится? Может, он и не хочет жить? Он ведь мог запросто разрезать себе горло, а не руку.

— Случай с Франциско отличается от случая с той убийцей, — ответил брат Виал. — Он причинил зло себе, а не другим. Он морит голодом, истязает, обрекает на одиночество только себя самого. За что он наказывает себя? Возможно, он винит себя в каком-то злодеянии, которое повлекло за собой ужасные последствия.

Вот тогда я и рассказал брату Виалу о том, что Франциско и Андре находились в покоях аббата Педро в день самоубийства аббата. Я чувствовал, что у меня нет другого выхода, — понимаете, я думал, что Франциско казнит себя именно за смерть аббата Педро.

Брат Виал не стал меня спрашивать, считаю ли я Франциско виновным в этом. Если бы он задал такой вопрос, я бы рассказал, как глаза Франциско, словно очарованные некоей темной силой, следили тогда за лезвием, послужившим причиной смерти аббата.

— Как вы думаете, брат Лукас, — спросил брат Виал, — был ли аббат Педро виновен в убийстве Ноэль?

Высказывание по столь щекотливому вопросу могло повлечь за собой серьезные последствия. Поэтому я взвешивал каждое слово своего ответа:

— Разве не написал святой Бенедикт, что верующий должен вынести все, даже несправедливость, ради Господа нашего? Разве не таковы были его слова?

— Да, Лукас, — ответил брат Виал, — но есть несправедливость, вынести которую невозможно. Франциско тревожит вовсе не судьба аббата Педро. Причина его одержимости кроется в чем-то другом. Выясни, что с ним случилось после того, как он покинул Санта-Крус. Что произошло во время крестового похода. Это поможет размотать нить его души.

— Но как? — промолвил я. — Я уже спросил его о крестовом походе. Видите, как он отреагировал?

— Вера, Лукас, — сказал брат Виал. — Вера и терпение.

— Брат Виал, я не могу. Помните, вы говорили, что порой приходится признать ограниченность своих сил? Я не знаю, как помочь Франциско. Я не знаю, чего хочет от меня Господь.

— Господь не требует многого, Лукас, — ответил брат Виал. — Он требует всего. Крови и души.

Вчера, первого ноября, я вошел в келью Франциско. Еда была нетронута, свеча погашена. Я читал несколько часов, а потом задремал. Тихий голос Франциско разбудил меня.

— Со мной в цитадели был Андре.

Я не шелохнулся, пытаясь разогнать сон. Впервые Франциско заговорил об Андре и о крестовом походе.

— Андре был в цитадели, — повторил он, безучастно глядя перед собой.

Затем перевернулся на другой бок и закрыл глаза.

В тот вечер я не мог заснуть. Я ненадолго погружался в сон, но тут же просыпался. Мне снился Франциско: на голове его была корона из шипов, на ладонях — следы ран. Во время страданий Христос, наверное, был похож на Франциско в тот день, когда я впервые увидел своего друга в Поблете: истощенного, нечесаного, грязного и беззащитного.

Я бродил по своим покоям, ступая босиком по холодному каменному полу, перебирая четки. Всю ночь я дрожал, сам не зная отчего, то ли от страха, то ли от нетерпения.

Когда зазвонили колокола, я машинально оделся и отправился в церковь к утренней службе. Затем пошел в келью Франциско, так же, как делал предыдущие четыре месяца. Я едва дышал, шагая туда.

В глубине души я ожидал найти его мертвым или увидеть, что он исчез, — словно Господь наконец принял его обратно. Но я ошибся. Когда я вошел, он взглянул мне прямо в глаза и заговорил так, будто мы только что расстались.