– Три ночи прошло, а я вся извелась… Просто смешно. Знаю, сегодня Инги с Эйнаром ночевать у своей запруды будут. Думала вечером к парням сбегать, а здесь столько работы. Опять не успею, хотела снести им свежего олу.

– В юности грустишь из-за трех дней разлуки, а в старости из-за потраченной жизни. Вот выдам тебя замуж, намилуетесь тогда со своим Инги.

Илма, фыркнув, отвернулась, а мать, посмеиваясь, вышла из варни и, дав указания младшим, отправилась по тропе к кузнецу Хельги. После встречи с Саукко дожидаться, пока отец Инги сам решится с ней поговорить, времени не было.

Она пошла среди расчищенных еще стариком Иваром, отцом Хельги, полей. Сколько людей загубил безжалостный старик тогда, лучше и не вспоминать. С утра до вечера, по уши в грязи работали Ивар с сыновьями и трэллями-рабами. И нельзя было отличить свободного от раба. Только работали свободные дольше, вставали раньше и не скулили от боли в суставах. Ночью все вповалку валились на настилы в тесном доме. А утром все начиналось сначала. Многие не выжили. Но сыновья Ивара выжили, повзрослели и разбрелись по свету. Здесь остался только один.

Красивы и печальны осенние поля, особенно когда через них идет человек. Гордая Илма смотрела вдаль и одновременно видела себя со стороны. Она шла среди скошенных лугов, на которых ярко зеленела трава, овцы поднимали головы, провожая своими грустными глазами человека. Илма шла, прислушиваясь и присматриваясь, как на охоте, но не зверя или птицу выслеживала она, а знак. Поэтому видела себя словно со стороны – одинокую женщину, давно потерявшую мужа, с юности влюбленную в соседского парня, за сына которого теперь собиралась сватать свою дочь.

Небо просветлело, и, хотя солнце еще не появилось из серой пелены, день был почти ясным. Трава на лугу зелена, опушки леса уже перезолотились, листва молчалива, обречена. Высоко в небе птицы который день тянулись на юг.

На полпути, когда вдалеке показался дым над кузней Хельги, Гордая Илма присела отдохнуть на скамью, сделанную Инги. Конечно, здесь они и встречаются, ее Илма и Инги. Его отец не поставил такой скамьи для нее. Что ж, все хвалили парня за то, что здесь, на изгибе тропы, поставил он эту скамью для отдыха, как бы для всех. Она окинула взглядом далекий могильный холм на краю зеленого луга и поздоровалась с соперницей, ставшей когда-то женой ее любимого.

– Привет тебе, Гудрун! Надеюсь, дочь моя станет женой твоего Инги. Привет и тебе, Ивар! Помоги сыну своему принять решение!

Гордая Илма проследила за полетом сороки и почти не обратила внимания на слабый треск за спиной. Но когда шум повторился, она обернулась и вздрогнула: в нескольких шагах от нее стоял огромный рогатый лось и разглядывал ее надменными глазами. Тело ее не успело испугаться, и только та сердцевина, к которой обращалась она в своих поисках ответов, непоколебимая и спокойная, вдруг захватила все ее внимание.

– Здравствуй, Сохатый!

Инги подошел к навесу у костра, натянул штаны и рубаху, подпоясался, взял свой лук, перекинул ремень тула со стрелами через плечо и отошел в тень деревьев. Прислушался. Скользнул глазами по теням, под желтые и зеленые листья, просматривая противоположный склон вдоль берега. Ни движения, ни странностей. Инги рассредоточил зрение, как учил его отец на охоте, вбирая глазами лишь тени. Он стал нем и неподвижен, как камень. Слева, со стороны звуков уходящего стада, топал и трещал ветками возвращающийся к нему Эйнар.

Инги продолжал неподвижно смотреть сквозь листву на противоположный берег. Эйнар был уже близко, и люди, спрятавшиеся на том берегу, заметили парня. Точно. Вот дернулся край ствола дерева, и за ним черточка за черточкой вырисовались части человека, которого, не шевельнись он из-за приближения Эйнара, было бы не отличить от дерева.

Эйнар остановился слева от Инги, не понимая, с чего это приятель вдруг окаменел. Инги продолжал смотреть на тот берег. Есть! Еще один. Чуть дальше от берега – человек с луком в руках сделал тихое движение, держа стрелу наготове.

– Встань за куст. – Собственный шепот показался Инги криком. – Пень с ушами… Встань за куст!

Эйнар направился прямо к Инги.

– Ты чего?

– Хочешь получить стрелу? Проходи мимо. Там, на том берегу, чужие…

– Бежим к дому быстрее! – оглянулся Эйнар и начал одеваться. Инги продолжал следить за людьми на том берегу, не понимая, что делать. Тут он услышал песенку, с которой через лес возвращался к их стоянке Вилька.

– Слушай, Эйнар, на том берегу какие-то люди, возможно странствующие торговцы, на лоппи не похожи, но вроде и не венды, я их окликну, а ты затаись и слушай… По берегу сюда идет Вилька, скажи ему, чтобы, как выяснится, кто там, бежал обратно и предупредил Хельги, – проговорил Инги.

Лицо Эйнара стало собранным, он, сжимая древко копья в руке, отошел в мелкий ельник. Инги прикрыл глаза и увидел перед собой руну защиты. Неплохой знак, решил он и неожиданно для себя шагнул вперед по склону берега.

По осенней траве меж редких деревьев Инги спускался к черной реке. Нестерпимо громко трещали под ним веточки, шуршала трава и билось собственное сердце. Посередине запруды, которую они соорудили с Эйнаром, весело журчал поток воды. Осталось только установить сюда плетеную котиску[50], чтобы запруда заработала, но сейчас надо было заставить себя говорить.

– Эй, кто бы ты ни был, покажись! – попытался крикнуть Инги, голос его был неуверенным, и слова лесного языка прозвучали неловко, так что он тут же более твердо повторил оклик на северном языке.

Затаившийся человек с луком сидел со вжатой в плечи головой и полагал, что его не видят, но тут на противоположный берег вдруг вышел человек, которого Инги не заметил, – крепко встал, поднял правую руку и на чистом морском крикнул:

– Мы гестиры[51] Гутхорма-херсира[52], идем от Лауги-реки, от дома Торлейва-Ванхуса. Оба они шлют привет Хельги-годи и дому его, и жене его Руне, и сыну Инги, и Гордой Илме, и людям леса…

– Привет людям Гутхорма-херсира… Сколько вас?

– Нас двое, Ульв и я, Альвстейн… Я был у Хельги два года назад, и еще с нами прусс[53], который держит путь к Ивару-кузнецу!

К Альвстейну вышли еще двое с коробами за плечами, с копьями в руках. Один с луком, судя по наряду и росту, Ульв, а тот, которого Инги заметил первым, оказался пруссом. Инги уцепился за него глазами – вислые усы, не слишком большой рост, неширокий, крепкий, темноглазый, коротко стриженный, как все жители южного берега Восточного моря. За плечом рукоять меча.

– Мой дед умер лет десять назад!

– Так это ты, Инги! Хей! Как ты вырос – не узнать! Говорят, ты стал настоящим эрилом, знатоком рун?

– Ну, до эрила еще далеко, но руны для поминального столба составить смогу! – Инги, переполненный радостью, что все обошлось, улыбался до ушей.

– Я знаю, что твой дед умер, – крикнул Альвстейн. – Но этот прусс идет от самого Себорга, с земли куршей, и говорит, что у него к нему важное дело.

– Ладно, пусть идет к отцу, сам расскажет, – Инги подошел к прибрежной линии высокой травы. – Можете прямо по нашим камням, а можете выше, там камней нет – мы все сгребли, вон, от того камня в траве, если по дуге ко мне, то воды чуть выше колена будет…

– Камни скользкие, лучше штаны снять, чем промокнуть! – крикнул Ульв, раздеваясь. Все пришельцы скинули обувь и штаны.

Первым вошел в воду прусс. Уверенность светилась во всех его движениях. Пока шел через реку, смотрел он больше на Инги, торопился, словно хотел быстрее рассмотреть его поближе. На пруссе была льняная рубаха с небольшой вышивкой на плечах и локтях, подпоясанная широким воинским поясом, на поясе большой нож в куршских ножнах, фляга, кошель, за плечами лыковый короб, меч, замотанный тряпицей, копьем он опирался о дно, в другой руке нес штаны, обмотки и обувь.