Видимо, из-за появления на Лауге-реке дочери конунга этой ночью не спалось Гордой Илме. Предчувствия наполняли ее сердце, она вышла на двор, сырой туман покрывал поля вокруг, лишь верхушки черного леса темнели над ним.

Гордая Илма стояла под глухой мглой предутреннего неба, и холодная морось сыпалась на ее сильное лицо. Сердце томилось у Гордой Илмы, и мысли блуждали далеко и неясно. Там за лесами, за озерами, злопастна и когтиста, мягка и стремительна, кралась к ее дому беда.

Все меняется. Здесь, на север от Лауга-йоги, на восток от Восточного моря, посреди глухих лесов, где болота смотрят в небо тишиной своих равнин, было пока спокойно. Несчастья далеких соседей казались выдуманной бедой, которую не все были готовы простить беженцам. Поэтому косо смотрели соседи на то, что Гордая Илма дала зимовку в их землях безвестному охотнику Хуурту с одного из верхних притоков Исо-реки. Но Гордая Илма считала, что ее род, как и все вадья, в долгу перед лаппи-народом, поэтому пусть живет семья беженцев рядом с ними, все они здесь теперь вадья, на каком бы языке ни говорили их прадеды.

Внутренним взором видела она, как темное покрывало войны, словно осенняя непогода, шаг за шагом подкрадывается к ее родным лесам. Все эти далекие народы, рассказы о которых своего соседа Хельги, сына переселенца из-за моря, с таким любопытством слушала она когда-то, превращаются ныне в осязаемых чудовищ, подползающих сторуко и стозевно к ее дому. Жалея беженцев, она жалела собственных детей, которым, верно, тоже придется бежать от надвигающейся с юга напасти на север, вслед за лесными лопарями.

Илма вышла подставить ночному туману лицо. Скоро рассвет. Она заметила, как стороной обошли ее мальчишки, отправившиеся собирать стада телок, пасущихся с быками до самой осени почти на вольном выпасе. Лишний раз да в темноте под сырым небом лучше не встречаться с этой хмурой женщиной. Кто знает, почему она стоит перед своим домом в такое время и чем она занята. От ее слова и взгляда сила таинственно меняет ход, события теряют связь. Мальчишки на всякий случай обошли ее стороной. Юные воины, надежда лесов, боялись эту тридцатичетырехлетнюю женщину, почти старуху, повидавшую, конечно, жизнь, но всего лишь женщину. Они прятались от нее, но она, подняв руки, благословила их.

– Не уставай благословлять детей, пока жива, Илма, – услышала она рядом голос, от которого вздрогнула.

В десяти шагах от нее, с другой стороны изгороди, почти сливаясь с сумерками, стояла женщина в синей шерстяной накидке на плечах, заколотой под шеей красивой заколкой; серебряные подвески спускались вдоль ее строгих щек от узорчатого серебряного венца, схватывающего седые волосы.

– Здравствуй, Саукко…

– Здравствуй, соперница…

Глаза гостьи полыхнули желтым огнем, лицо на мгновение исказила боль. Темная рука легла на рукоять ножа в красивых ножнах, закрепленного на богатом поясе.

– На какую такую свадьбу ты так принарядилась, Дочь Выдры?

– На север ухожу я, и больно мне говорить и горестно, что погибли деточки Матушки Выдры, и не увидеть мне их свадьбы, и просить я вынуждена тебя, Гордую.

– Говори; если окажется по силам, выполню последнюю волю давней соперницы.

– Торма[39], люди с озера, разорили дом наш, люди моря отбили у них добычу… Дочь моя младшая у них… Ей передала я и руку свою, и глаза свои, и слова… Вырастет она тебе славной соперницей – выкупи ее, или Хельги твой пусть это сделает…

Лицо Саукко вновь исказила боль, и вся она сдвинулась в сторону севера, словно влекомая неощутимым ветром. Ее богатая одежда подрагивала и мерцала. Гордая Илма молчала, сцепив зубы.

Женщина в синей накидке отплыла еще дальше на север, одежда ее, бусы, и гривны, и бляшки на поясе дрожали, невыносимо звуча, неслышимым стоном. Гордая Илма не хотела ничего обещать, но не сдержалась:

– Я сделаю это, Аити Саукко, Матушка Выдра не оставит этих лесов.

Глаза женщины вспыхнули желтым светом так, что подвески сверкнули в ответ. Она улыбнулась. Туман засветился вокруг.

– Придут люди, будут звать твоего Хельги в поход – не отпускай, коли хочешь сохранить свой род. Прощай, Илма! Север ждет меня.

Женщина стала распадаться на мелкие сверкающие лепестки, и теперь только желтый комочек света, словно подгоняемый ветром, потек через поле, через темные кусты у реки к краю леса в сторону севера.

Не было у них никогда дружбы, но слово, данное уходящей, не воротишь. Вздохнула тяжело Гордая Илма и почуяла, что боль отпустила – верно, вовремя она вышла под это ночное небо, под холодную морось. Верно, об этом просила ее земля, хватая за сердце.

Мужчина ради дружбы может сделать многое. Не то что пройти несколько рестов[40], но идти не один день по лесам и горам, плыть не один месяц по морям и рекам. Ради дружбы легко пожертвовать выгодой, временем и даже расположением сильных мира сего. Но ради своего влечения к девушке парень может сделать еще больше.

Этим утром Инги, сын Хельги, вышел из дома вместе с мальчишками, пошедшими возвращать стадо с летнего выпаса, но отправился к своему приятелю Эйнару. Инги исполнилось семнадцать лет, дед его был одним из первых гётов, поселившихся в этих лесах, а отец славился как кузнец и годи[41] аса Тора. Сам Инги пока мало что собой представлял, хотя был статен, доброжелателен с людьми, хорошо стрелял из лука и для своего возраста неплохо понимал лес и охоту. В остальном он был обычным парнем, у которого только стали пробиваться усики над верхней губой, разве что родители невест примечали его как сына богатого по здешним меркам бонда[42] и хвалили его за то, что не уклоняется от помощи отцу по хозяйству. Впрочем, девушки и сами засматривались на него, вернее, заслушивались, так как Инги умел складно вести рассказы, а еще умел ярко одеться и лихо сплясать на вечеринке – что еще надо для успеха в семнадцать лет? И его любила лучшая девчонка округи – Маленькая Илма, дочь Гордой Илмы, принадлежавшей по местным меркам к знатному и древнему роду народа вадья.

Все хорошо было у них с Илмой, но так случилось, что в последние месяцы Инги очень хотел повидаться с другой девушкой, с сестрицей своего друга Эйнара. Поэтому Инги направлялся в сторону гарда Торда не только ради того, чтобы поторопить Эйнара в сборах для окончания давно начатой затеи.

Дело в том, что они вдвоем все лето сооружали на реке каменную запруду для ловли лосося. Конечно, только тогда, когда выпадало свободное время, которого у сыновей бондов было совсем немного, – возня в воде не слишком серьезное занятие для них, но они были еще подростками. Ведь и Эйнару было семнадцать лет.

Силы прибавлялись каждый день, хотелось свершений. По реке весной и осенью поднималось столько рыбы, что можно всей семьей не только поесть сразу после улова, но и заготовить на будущее. Еще не умея создавать многое, как их отцы, мальчишки надеялись принести домой такую добычу, которая сравняет их со старшими. Поэтому много дней они ворочали деревянными дрынами камни и с берега, и в русле реки, выстраивали в линию, громоздили друг на друга так, чтобы по высокой воде не исчезло препятствие для могучих и стремительных лососей, когда соберутся они идти вверх по реке. Теперь осенняя вода наполняет реку, вот-вот начнется осенний ход, а у мальчишек еще не все готово. Поэтому Инги спешил к приятельскому дому, но на самом деле Эйнар пришел бы на берег реки и сам, как договаривались, а Инги сделал большой крюк для того, чтобы увидеть Салми, его младшую сестру.

Белокурый и темноглазый Эйнар, певец и скальд, совсем не походил на других братьев, сыновей Торда. Он был зачат еще до свадьбы от проезжего руотси, весельчака и балагура, имя которого знала только мать Эйнара. Торд, изгнанник из Гётланда, взял ее беременной, так как у него не было здесь родни, а первая жена умерла, оставив ему только девочек. С новой местной женой он получал не только хорошие земли в приданое, но и обширную родню в придачу. Дочери от первой жены стали желанными невестами. Новая родня гордилась, что породнилась с руотси, хотя Торд не был по-настоящему гребцом, так как никогда не ходил в походы, но он был обычным трудолюбивым бондом и довольно быстро поставил свое хозяйство на ноги. Он был соседом Хельги, но, чтобы пройти к его двору, Инги пришлось прошагать почти рест, так как дома здесь ставили далеко друг от друга.