— ДЕВОЧКИ! — закричала я. — ОБУВАЙТЕСЬ! СЕЙЧАС БУДЕТ ШОУ!

Они бросились к туфлям — как голодные к пирогу. Симба — примеряла, подпрыгивала, сияла. Спарта — проверяла подошву, как стратег перед битвой. Тайга — смотрела, как она блестит, и удивлялась. Мэричка — уже обулась, зарывая свой талант в стельку.

— ТЕТЬ ОЛЬ, — прошептала она, пока я натягивала нижнюю юбку обратно. — Это… красиво.

— КОНЕЧНО КРАСИВО! — заорала я, хватая её за руку. — ЭТО — ГЕНИАЛЬНО! ЭТО — БЛЕСК! ЭТО — ПОБЕДА! И РАССТРОЕННАЯ ТЕТЯ ОЛЯ, КОТОРАЯ ДОЛЖНА БЫЛА ДОДУМАТЬСЯ ДО ЭТОГО САМА!

Я встала на цыпочки и чмокнула Марона в щеку — крепко, искренне, как благодарность за спасённую жизнь.

— Спасибо, — прошептала я на кураже. — Ты — мой герой. Мой… гений обуви. А сейчас погнали!

— Удачи, — выдохнул Марон, оставаясь с другими девочками.

Ринг.

Маленький. Узкий.

Скользкий, как мадам Пим! Как будто для трёх девочек и одного судьи-злодея.

Судья — граф Альдрик Ван Дер Хорн. Высокий. Худой. С лицом, как будто он только что съел лимон — и решил, что весь мир должен разделить его страдания.

— Круг, — приказал он. — Реверанс и никаких вопросов.

Мы бросились бежать.

Мэричка — впереди. Лёгкая. Смелая. Аж пятки сверкают. Причем, в буквальном смысле!

Я — за ней. С ринговкой. С сердцем, колотящимся, как барабан перед штурмом. С надеждой, что судья — не слепой.

Пробежав круг, мы застыли в реверансе.

Граф Ван Дер Хорн шел мимо нас с видом суровым и строгим. И брови его все хмурились, словно что-то не так.

— ОЧХОР, — произнёс он голосом, как будто выдавливает яд. — ВСЕМ.

— Что? — обалдели мы вместе с мадам Пим, на секунду став союзниками. — Что значит «очхор»?

— А то и значит, что красавиц я здесь не вижу! — произнес судья.

И я, и мадам Пим двигались на судью так, словно вот-вот порвем его на призы, подарки и сувениры. Конечно, спорить с судьей нельзя. Но если в этом деле есть союзники, то можно!

— Это что за произвол! — визгливо возмутилась мадам Пим, упирая руки в боки. — На каком основании! Хельга! Подключайся! Не видит он красавиц! Мы тащились в такую даль, в снега, в метель, чтобы услышать: «Я не вижу здесь красавиц»? А вы не в курсе, что к вам на выставки больше приезжать не будут! Три красавицы стоят перед ним, а он нос воротит!

— Я считаю, — я стояла рядом с мадам Пим. — Что оценка незаслуженная!

— Я сказал, что красавиц здесь нет! Красавица должна выглядеть вот так! — произнес судья, показывая на меня. — Вот это — красивая женщина. А все остальное — тощее, чахлое и нежизнеспособное!

Я даже не знала, что ответить. И посмотрела на наместника. Тот не сводил с меня взгляда, словно никого больше в мире не существовало!

— Так неправильно! — спорили мы с мадам Пим, наседая на судью.

Я направилась в сторону наместника. Отлично! Красавиц тут нет! Щас! Оскорбили девушек просто так!

— Мне нужно, чтобы вы приказали судье пересмотреть результаты, — произнесла я довольно дерзко. За себя я бы никогда не стала заступаться, а вот за девочек — всегда пожалуйста!

Я посмотрела на Мэричку.

Она не плакала. Она дрожала. Губы сжаты. Глаза полны слёз. Руки в кулаках.

Наместник молчал. Только смотрел на меня с таким вожделением, что мне стало не по себе.

Я обернулась.

Марон стоял у ринга. Спокойный. Ледяной. Как будто только что услышал, что кто-то посмел тронуть его детёныша.

Я вернулась к Мэри и стала выводить ее из ринга, пока мадам Пим коршуном вилась вокруг судьи.

— Я… хотела… сундук… — прошептала Мэричка, глядя на призы. — Тот… большой… с золотыми ручками…

И тут Марон сорвался с места. Он подошёл, присел перед Мэричкой. Посмотрел ей в глаза не как генерал. Как отец.

— Что случилось? — спросил он голосом, как будто шепчет заклинание защиты.

— Прогнали… — прошептала я, чувствуя, как внутри всё сжимается. — Весь ринг. Без оценки. Или с «хорьком». Сказал — красоты не хватило.

Марон вздрогнул и медленно перевел взгляд на судью. Сейчас его глаза светились от ярости.

— Красоты не хватило? — повторил он, убирая волосы с личика Мэри. — Ты самая красивая из всех, кого я видел. А он — слепой дурак.

Мэричка прижалась к Марону. Крепко. И так неожиданно.

Генерал сам обалдел и обнял её. Осторожно. Нежно. Как будто боится сломать. Он смотрел на Мэри и не верил в то, что она доверилась ему.

— Ты хочешь сундук? — спросил он. — Я подарю тебе сундук побольше. С золотом. С бриллиантами. С магией.

— Нет… — прошептала Мэричка, показывая на призы. — Я хочу… этот. Я хочу выиграть его. Я хочу, чтобы честно было…

Генерал посмотрел на сундук. Потом на судью. Потом на наместника.

— Подожди, — сказал он, вставая. — Я сейчас.

Он пошёл к наместнику не спеша. Спокойно. Как будто несёт не просьбу. А приказ.

Словно здесь хозяин он, а не бородатый мужик на троне.

Наместник посмотрел на генерала. Побледнел. Кивнул.

А потом жестом подозвал судью, что-то коротко ему сказал.

И тут же послышалось объявление.

— ВСЕ БУДУЩИЕ НЕВЕСТЫ— В БЕСТЫ! — разнёсся по площади голос лакея. — ПО ПРИКАЗУ НАМЕСТНИКА! И ПО ПРОСЬБЕ ГЕНЕРАЛА МОРАВИА!

Я всхлипнула. Обняла Мэричку. Поцеловала её в лоб.

— Ты — победительница, — прошептала я, тиская ее. — Ты — королева. Ты — моя гордость.

Марон — стоял рядом. Смотрел на нас. Улыбался. С такой теплотой, что у меня от сердца отлегло. Как будто это — не победа. А — начало чего-то большего.

— БРЮНЕТКИ! — громко объявил судья. — ВЫХОДИТЕ НА РИНГ!

Нам не дали даже продышаться.

Так, тетя Оля! Давай!

Я вцепилась в ринговку Тайгуси, как будто это — последний шанс. Она — дрожала. В её глазах горела искра надежды, смешанная с неверием. После недавнего «очхора» она не могла поверить, что этот день — её.

— Ты — королева, — прошептала я, поправляя её пушистый хвостик, приколотый к платью. — Ты — не для них. Ты — для себя. И для того, кто увидит тебя настоящую.

Тайгуся кивнула, её глаза блестели, как два драгоценных камня. Её губы дрожали, но в этом было что-то трогательное и решительное. Её сердце билось, как у птички, готовящейся к первому полёту.

Мы не просто вышли. Ворвались.

Влетели!

На ринге нас ждали семь девушек.

Семь судеб.

Семь историй, которые сегодня будут переписаны.

Семь пар глаз, полных самых разных эмоций: от решимости до страха, от надежды до отчаяния.

Справа — мадам Пим, ведущая Анну — холодную, как лёд, красивую, как статуя, пустую, как чашка после чая. Слева — пять других — в пышных платьях, с идеальными прическами, с макияжем, как у кукол. И — мы. Тайга.

Крепкая, сбитая.

Не такая, как тонкие изящные конкурентки. Если все вокруг бабочки, то мы — пушистый шмель! С хвостом. С колтунами под прической. С улыбкой, как у солнца, выглянувшего из-за туч.

Мы сделали первый круг и остановились. Я видела, как Кислый Граф идет мимо красавиц, глядя на них устало и снисходительно. Анна старалась изо всех сил. Честно? Девка — огонь! Красивая, пластичная, движется просто невероятно.

Но Кислый Граф равнодушно прошел мимо Анны и лишь кивнул.

“Что?!” — читалось в глазах Анны. Примерно то же самое читалось в глазах мадам Пим. Анна даже дернулась, а губы ее затряслись от обиды. Те две секунды равнодушного взгляда судьи грозили обернуться слезами. Внезапно Кислый Граф, проходя возле Тайги, — остановился.

Долго. Молча. Пронзительно.

— …Кто это? — спросил он голосом, как будто только что увидел чудо.

— Тайлин, — ответила я, чувствуя, как сердце замирает. — Пансион «Ласточкино гнездо».

Он не кивнул. Он не сказал «очхор». Он внезапно широко улыбнулся.

Не вежливо. Неформально. Искренне. Как человек, который только что нашёл то, что искал всю жизнь.

— Вот! Первая красавица, — произнёс он голосом, от которого Тайгуша вздрогнула. — Без сомнений. Без споров. Без сравнений. Самая красивая девушка выставки!