Напротив меня на верхушке сухого колючего куста разместился мой собеседник и компаньон по раннему завтраку.
То, что внешне он смахивал на крупного сизого рака, уже не имело для меня особого значения, хотя я все еще старался реже смотреть в его сторону. Раком он, конечно, не был. Сомневаюсь, что даже специалисты по биологии смогли бы по его внешнему виду, без вскрытия определить, к какому классу живых существ относится его вид. До вскрытия, к счастью, дело у нас так и не дошло.
— Ты есть будешь? — спросил я Голема, не будучи уверен в том, что компьютер правильно перевел его имя, и даже в том, что вообще получу ответ.
— Только растительная пища.
— А как обстоит дело с кровью моих соотечественников? — пробормотал я, забыв отключить канал звуковой связи с компьютером, и тот немедленно преобразовал мое бормотание в серию световых вспышек, доступных пониманию Голема.
— Это не наша вина. Люди из конторы, называемой «Фениксом», кормили гремлинов соком Лагара. Такой сок пробуждает в нас древние инстинкты. Когда-то, много веков назад, мы питались соком этого растения и были ужасом для всего живого на этой земле. Но это было очень давно. Люди из «Феникса» нашли наши старые книги и узнали то, что не должны были знать.
Кое-что начинало проясняться, однако далеко не все. Полученная от Голема информация иногда казалась невероятной, иногда противоречивой. Порой она вообще выглядела недоступной для человеческой логики.
В этом не было ничего удивительного. Слишком большая биологическая пропасть разделяла нас. Да и сама беседа, искаженная и замедленная переводом компьютера, больше походила на телетайпные переговоры двух полевых штабов.
Мне сильно мешало отсутствие эмоциональной окраски в характере нашей беседы. Мимика и жесты — все то, что оживляет и дополняет человеческую речь, естественно, отсутствовали в световом языке, хотя я и не был в этом полностью уверен. Дело в том, что компьютер сообщил мне о непонятной световой модуляции, содержащейся в языке Голема. Очевидно, компьютеру удалось понять и перевести для меня лишь самый внешний, поверхностный слой светового языка, несущий в себе одну лишь голую логику.
— Вы пишете книги? — спросил я, словно именно это было самым важным в его сообщении.
— Не мы сами. Гиссанцы ведут наши летописи.
— Кто такие гиссанцы?
— Наши друзья. Возможно, ты встретишься с ними.
Это сообщение не слишком меня обрадовало.
— Они живут здесь, в пустыне?
— Нет. Другая земля.
— С меня и этой хватает…
Я потянулся к котелку, собираясь покончить с отвратительной вонью, исходившей от похлебки из концентратов, и в этот момент услышал смех. Казалось, смеялась сама пустыня. Демонический издевательский хохот нарастал среди холмов и падал на меня, как обвал. Тело Голема стало изменяться, размазываться в пространстве и исчезло совсем. Вслед за этим стал меняться весь мир вокруг меня.
Прежде всего изменился свет, и я почувствовал холод. Исчезло пламя костра. Только что я протягивал к нему руку, снимая котелок с перекладины. Котелок с похлебкой все еще был в моей руке, но самого костра уже не было.
Нет, он не погас, и его не заслонили — он просто исчез. Только что меня окружала глубокая черная ночь пустыни, время от времени разрываемая вспышками метеоритов, но больше не было ни этой ночи, ни самой пустыни.
Я сидел на обочине проселочной дороги с котелком горячей похлебки в руках. Шел мелкий моросящий дождь, помнится, я еще подумал, что в пустыне не бывает дождей. Даже то, что ночь превратилась в серый дождливый день, почему-то поразило меня меньше, чем исчезновение костра и моего странного собеседника.
Возможно, потому что внутренне я все время ждал чего-то подобного, я знал, что яд, или, вернее, наркотик, содержавшийся в яде голубого скорпиона, должен был вызвать пространственные галлюцинации, и вот теперь этот момент наступил. Какое-то время мой организм довольно успешно сопротивлялся действию яда, а я как последний идиот, вместо того чтобы немедленно ввести противоядие, развесил уши и почти поверил, что в пустыне могут обитать разговаривающие световым языком призраки. Теперь галлюцинации полностью овладели моим сознанием.
Беда была в том, что в этих рассуждениях не было ни капли истины. Я слишком хорошо знал, что собой представляют галлюцинации и как с ними нужно бороться — любой серьезный агент проходит специальную подготовку, во время которой его обучают сопротивляться введенным в организм психотропным веществам.
Конечно, все зависит от дозы, от индивидуальных особенностей организма и от продолжительности воздействия этих веществ. Но в любом случае я бы сумел распознать симптомы такого воздействия, прежде чем полностью потерять контроль над своей психикой.
В данном случае никаких симптомов не было. Я оказался сидящим на обочине пустынной дороги, в мире, в котором шел отвратительный, промозглый дождь. Моя куртка пока еще была сухой, но, судя по ледяным каплям, падавшим на открытую шею, — это ненадолго…
Я внимательно всмотрелся в окружающий пейзаж, стараясь отыскать в нем хоть какое-то разумное объяснение происшедшему. Но мои усилия не увенчались успехом.
Пейзаж не отличался ни яркостью, ни разнообразием. Грунтовая дорога уходила в обе стороны километра на два, а затем терялась в пелене дождя. За моей спиной, там, где недавно были невысокие холмы песчаных дюн, теперь лежал луг, плавно переходивший в подлесок. По другую сторону дороги, среди нагромождений камней, виднелись небольшие клочки посевов, обнесенные деревянными заборами, призванными защищать урожай от вторжения животных. Сейчас урожай уже собрали. Судя по непрекращавшемуся дождю, здесь стояла глубокая осень.
А в Барнуде меня душила жара, и там была середина лета… Что же это все-таки, черт возьми, должно означать?!
Я вскочил на ноги, едва не расплескав горячую похлебку из котелка, и только теперь понял, что, кроме этого котелка, из прежних вещей со мной осталось лишь то, что находилось в карманах. Капсула с оборудованием и оружием исчезла вместе с пустыней, на ее месте было лишь несколько камней.
Из леса за моей спиной исходила какая-то смутная угроза, я чувствовал ее, хотя и не мог бы объяснить, что именно меня беспокоило: запахи, звуки?
Я не стал углубляться в философские рассуждения по поводу возможных пространственных галлюцинаций, вызванных неизвестным земной науке наркотиком, доводившим восприятие фантомного мира до полной реальности. В конце концов, по-настоящему реальным является для нас тот мир, который воспринимают все наши органы чувств. Этот мир был реален, и внутренне я уже принял факт его существования, хотя мое появление здесь не укладывалось в привычную человеческую логику.
И раз уж я признал окружавшую меня реальность, следовало что-то немедленно предпринять, если я не хотел окончательно закоченеть от холода или быть растерзанным дикими зверями.
Судя по полям и по следам на дороге, здесь жили люди. Неплохо было бы отыскать какое-нибудь человеческое жилье. Возможно, встретившись с местными жителями, я смогу определить, куда меня занесло и как отсюда следует выбираться.
С одной стороны дороги вдали виднелись низкие строения, больше похожие на развалины, и поскольку, кроме них, в окружающем пейзаже не было ничего хотя бы отдаленно напоминающего человеческое жилье, я направился к развалинам.
Минут через пятнадцать я смог убедиться, что мое первое впечатление от этих строений оказалось верным. Это были всего лишь развалины, причем очень старые. Остатки какой-то укрепленной усадьбы, разрушенной во время давно отгремевшего боя.
Крыши не оказалось, но среди покосившихся стен можно было найти укрытие от ветра и дождя. Расчистив от камней и грязи небольшую площадку, я решил переждать здесь дождь и лишь теперь обнаружил, что все это время тащил с собой котелок с похлебкой, возможно интуитивно не желая расставаться с последней вещью, связанной с моим прежним миром. Сейчас все еще теплая похлебка уже не казалась мне такой отвратительной и помогла в какой-то степени восстановить душевное равновесие. Не спеша прихлебывая из котелка, словно я все еще находился в пустыне, я думал о Големе и о том, что мне не хватает моего исчезнувшего собеседника. В тот момент я еще не знал, что галлюцинации, вызванные «голубым громом», постепенно переходят в физическую реальность окружающего тебя мира. Никогда больше я не видел Голема и ничего не сумел узнать о его странном племени. Возможно, он был частью той самой начальной стадии перехода в параллельный мир, которая целиком находится в области грез. Но это я узнал значительно позже. Сейчас же самым важным, как мне казалось, было установить, где я очутился, определить хотя бы, в какой эпохе. Следы лошадиных копыт на дороге говорили о том, что время здесь может сильно отличаться от времени Зидры.
