Барсик спал в ногах, растянувшись на всю ширину кровати. Храпел, зараза рыжая. Видимо, праздновал освобождение территории от оккупанта. Умный кот – всегда Серёжу недолюбливал. Шипел, царапал, однажды даже нагадил в его любимые тапки. Я тогда ругалась, а надо было медаль дать за проницательность. «За боевые заслуги в тылу врага», так сказать.

– Барсюня, – позвала я, пошевелив ногой под одеялом. – Вставай, у нас сегодня суд.

Кот приоткрыл один глаз, посмотрел на меня с выражением «женщина, ты в своём уме в такую рань?» и демонстративно отвернулся. Прав, конечно. Но лежать некогда – суд не ждёт разведёнок. В десять утра первое заседание по разводу. Историческое событие, можно сказать. Как высадка на Луну, только наоборот – спуск с небес на землю.

Встала. Тапочки-зайцы терпеливо ждали у кровати. Левый заяц с пришитым криво ухом смотрел укоризненно – дескать, ну что, довоевалась? Довоевалась, дорогой. Но это только начало военных действий. Разведка боем, так сказать.

На кухне меня ждал сюрприз. Барсик (который пролез через свою секретную щель под дверью – выгрыз её ещё котёнком, когда зубы чесались) уже восседал на столе и методично вылизывал тарелку. Синюю тарелку Сергея. Ту самую, из которой есть никому не разрешалось. «Это моя личная тарелка!» – возмущался бывший благоверный, если кто-то покушался на святое. Личная! Будто он царь какой или минимум олигарх. Ага, щас! Олигарх с зарплатой в серой фирме!

– Молодец, Барсик! – похвалила я кота. – Правильная расстановка приоритетов! Десакрализация прошлого!

Кот мявкнул одобрительно и продолжил осквернять бывшую святыню. Причём с таким усердием, будто готовился к экзамену по вылизыванию.

Я поставила чайник (старый, со свистком, который звучит как астматик после пробежки) и полезла в холодильник. О, это была отдельная песня! Творог, просроченный на три дня. Йогурт, просроченный на неделю. Сыр с плесенью (и это не дорогой французский рокфор, а обычный «Российский», который зазевался и решил эволюционировать). Колбаса… нет, это лучше сразу выкинуть, чтобы не травмировать психику. Она уже позеленела и, кажется, шевелилась.

В итоге завтрак состоял из кофе с молоком (молоко ещё держалось, героически сопротивлялось прокисанию) и печенья «Юбилейное». То самое, из пролога. Символично, правда? Юбилей развода отмечаю юбилейным печеньем!

В половине восьмого зазвонил телефон. Мама. Конечно, мама. У неё встроенный радар на семейные драмы. И ещё GPS-навигатор на дочкины неприятности.

– Ленка, ты как? – без предисловий начала она.

– Нормально, мам.

– Не ври матери! Я всё знаю!

– Откуда?

– Серёжина мать звонила. Рыдала в трубку целый час! Говорит, ты её мальчика борщом облила. Горячим! Со свёклой!

Ах вот как это теперь называется – «облила». Не «застала с любовницей в ванной», а «облила». Ну-ну. Версия для свекрови, значит.

– Мам, он изменял. С Машкой. В нашей ванне.

– А я что говорила?! – торжествующе воскликнула мама. – Я же предупреждала! Ещё на свадьбе! Косо он смотрел, косо! И танцевал криво! И торт не так разрезал!

– Мам, при чём тут торт?

– Торт – это символ! Как человек торт режет, так и семейную жизнь строит. А он что? Кусок себе отхватил побольше, с розочками! А тебе – голый бисквит оставил. Я сразу поняла – жлоб!

Материнская логика – это отдельная вселенная со своими законами физики. Там торт равняется характеру, а танец – судьбе.

– Ладно, мам, я побежала. Суд в десять.

– Суд?! Уже суд?! Ленка, может, не надо? Может, простишь? Все мужики гуляют! Твой отец тоже…

– Мам!

– Ладно-ладно! Молчу! Хотя нет, не молчу! Гнать поганой метлой! Я всегда знала, что он подлец! Помнишь, как он на моё шестидесятилетие пришёл? Без цветов!

– С цветами, мам. Розы были.

– Три штуки! Три! Это разве букет? Это огрызок букета! Это оскорбление!

Спорить было бесполезно. В маминой вселенной три розы – это преступление против человечности.

Попрощалась и начала собираться. Что надевают на первое заседание о разводе? Гугл молчал. Видимо, это слишком специфический запрос. Яндекс тоже не помог – выдал рекламу свадебных платьев. Ирония, да?

В итоге выбрала чёрное платье (траур по браку) и красную помаду (боевая раскраска). Тапочки-зайцы пришлось сменить на сапоги. Жаль. В тапочках я чувствовала себя увереннее. Как Золушка наоборот – теряю волшебную силу, когда снимаю тапки.

В «Пельмешках» на Загорьевской меня уже ждали. Светка и Инна сидели за нашим столиком у окна – номер семь, счастливый, ха! – и о чём-то яростно спорили. Судя по жестикуляции, обсуждали либо третью мировую, либо мужиков. Впрочем, это почти одно и то же.

– Вот ты ей скажи! – набросилась на меня Инна, едва я села. – Скажи, что всех мужиков надо кастрировать!

– Не всех, – возразила Светка, поправляя свой фирменный яркий шарф (сегодня оранжевый с попугаями – вырви глаз!). – Есть нормальные!

– Где? Покажи! – Инна закурила свою тонкую сигарету. – В Красной книге? На последней странице? Мелким шрифтом?

– Мой Вадик нормальный!

– Твой Вадик просто ещё не попался. Все они изменяют. Вопрос времени. Дай срок – и твой туда же!

– Девочки, – вмешалась я. – Можно не прямо сейчас? У меня через час суд. Нервы и так на пределе.

– Ой, Ленок! – Светка схватила меня за руку. – Как ты? Мы всё знаем! Машка – дрянь последняя! Представляешь, она ещё и в салоне всем рассказывает, что Серёжа сам к ней пришёл! Что это любовь! Что они созданы друг для друга!

– Пусть рассказывает, – пожала плечами я. – Вместе с борщом из волос выковыривает и рассказывает.

– Борщ – это гениально! – восхитилась Инна. – Я в восторге! Правда, я бы кипятком плеснула!

– И села бы за умышленное причинение вреда здоровью, – заметила я.

– Того стоит! – отмахнулась Инна. – Хотя борщ – это поэтично. Прямо «Месть подаётся холодной». Хотя у тебя горячей подалась!

– Кстати, ты адвоката наняла? – спросила Светка.

– Зачем? У нас имущества – кот и мебель из ИКЕИ. Диван за пятнадцать тысяч, стол за восемь. Миллионное состояние!

– А квартира?

– Долевая собственность. Пополам. Либо он мне выплачивает, либо я ему. Либо продаём.

– Продавай! – посоветовала Светка. – И купи студию поближе к центру. Найдёшь себе нового мужика! Молодого! Красивого! С деньгами!

– Ага, – хмыкнула я. – С зарплатой бухгалтера в семьдесят пять тысяч. Очередь из олигархов уже выстроилась. До самой Москвы-реки!

– Не каркай! – Светка погрозила мне пальцем. – Всё будет хорошо! Вот увидишь! У меня интуиция!

Её оптимизм был неистребим, как тараканы в общежитии. Или как плесень в ванной – сколько ни три, всё равно вылезет.

Съела фирменные пельмени «Сибирские» (вкусные, зараза, хоть и развод на дворе), выпила чаю и поехала в суд. В метро было душно, пахло чьими-то духами «для настоящих мужчин» (судя по концентрации, вылили флакон) и мокрыми куртками.

Мировой суд номер 238 располагался в здании, которое видело ещё царя Гороха. Может, даже лично. Облупленные стены цвета «больничная тоска», скрипучие двери, которые надо открывать плечом, очередь из тридцати человек в коридоре шириной полтора метра. Атмосфера!

– Вы на развод? – спросила меня женщина лет пятидесяти в леопардовом платье (что у них у всех с леопардами? Сговорились?).

– Да.

– Первый раз?

– Ну… да.

– У меня третий! – гордо сообщила она. – Опыт, знаете ли! Могу посоветовать – главное, не плачьте. Судьи нервных не любят. И документы все подготовьте. И мужа своего не бейте. Ну, при судье не бейте. Потом можно. Я второго сковородкой огрела прямо на выходе – ничего, обошлось!

Ценные советы, что сказать. Запомню про сковородку.

В десять пятнадцать нас наконец позвали. Кабинет оказался маленький, метров пятнадцать, забитый шкафами с папками до потолка. Пахло пылью и чем-то кислым – то ли уксусом, то ли разбитыми надеждами.