– Господа, – начал я без преамбул, раскладывая на столе свежие газеты с отчетом о об открытии университетов и… менее приятные экземпляры с карикатурами и криками о «провале». – Вы видите две России. Одна – строит университеты, рвется вперед. Другая – невежественна, темна, легковерна. И именно во тьме второй России плодятся мифы о «тиране Шабарине», растут корни террора, как поганки после дождя! Неграмотный мужик – легкая добыча для любого бунтовщика, для любой вражеской пропаганды! Он не прочтет статьи и рассказы в «Электрической жизни», не поймет выгоды ваших заводов! Он услышит лишь ересь, сулящую рай на земле ценой крови! – Я ударил кулаком по газете с карикатурой. – И эта кровь может быть вашей! Кровью ваших детей!

Кокорев нахмурился, постукивая толстыми пальцами по ручке кресла. Солдатенков приподнял бровь. Демидов не шелохнулся. Владыка Антоний сложил руки на животе, его лицо было непроницаемо.

– Потому, – продолжил я, смягчая тон, но не нажим, – я учреждаю Высочайшую комиссию по всенародному просвещению и ликвидации безграмотности. Но одной комиссии мало. Нужны школы. Тысячи школ! В каждом селе! В каждой слободе! Нужны книги, азбуки, учителя! Нужен «Школьный фонд». – Я посмотрел на купцов. – И я обращаюсь к вам, столпы русского предпринимательства, к вашей мудрости и патриотизму. Жертвуйте! Не только на храмы – на школы! Каждая построенная школа – не просто здание. Это – крепость! Крепость против тьмы, суеверий и бунта! Крепость, защищающая ваши капиталы, ваше дело, ваше будущее и будущее ваших детей в сильной России!

Повисла тишина. Тяжелая, как чугунная ограда Летнего сада. Кокорев первым нарушил молчание:

– Школа – дело богоугодное, Алексей Петрович. Но мужик, грамотный – он же хитрее! Требовательнее! Платить за обучение не будет, а жалование захочет побольше!

– Василий Александрович, – парировал я, – темный мужик сожжет ваш завод во время бунта, не понимая, что лишает себя работы. Грамотный мужик – ваш лучший работник, понимающий свою выгоду. Он купит ваши ситцы, ваши инструменты, вашу сталь. Он расширит ваш рынок! И он не поверит первому крикуну о «земле и воле»! Он прочтет законы и поймет, кто ему враг, а кто – защитник.

Солдатенков кивнул, почти незаметно:

– Логично. Просвещение – вложение. В покой государства и безопасность торговли. Я внесу.

– И я, – глухо проговорил Демидов. – На Урале школ не хватает. Людей толковых – тоже.

Кокорев вздохнул, но кивнул:

– Ладно уж… внесем. Но с отчетностью, Алексей Петрович! Чтоб не разворовали!

– Отчетность будет прозрачной, как слеза, – пообещал я. Потом повернулся к владыке Антонию. – Ваше высокопреосвященство. Церковь – опора народа. Священник в селе – самый уважаемый человек. Его слово – закон. Я предлагаю союз. Государство даст средства, учебники. Церковь – помещения приходов, кадры. Священники – учителя грамоты. Ведь грамота – ключ! Ключ к Слову Божьему, к пониманию Писания, к истинной вере и… к преданности Царю-Батюшке. – Я сделал ударение на последнем. – Тьма невежества – поле для ересей и бунта. Свет знания под сенью Церкви – залог благочестия и верности престолу.

Владыка Антоний медленно поднял глаза. В них читалась вековая мудрость и понимание тонкости моей игры.

– Дело благое, господин вице-канцлер, – произнес он веско. – Просвещение народа во славу Божию и на благо Отечества – долг пастырей. Синод рассмотрит ваше предложение. Благосклонно. Но… – он поднял палец, – учебники должны проходить церковную цензуру. Чтоб не затесалось вольнодумство под видом азбуки.

– Разумеется, ваше высокопреосвященство, – я склонил голову. – Слово Божие и верность Престолу – основа основ. В узор народного просвещения нужно вплести золотые нити купеческих капиталов и суровые нити церковного авторитета.

***

Теплый круг света от настольной керосинки лег на карту Северной Америки, где моей рукой был обведен красным карандашом район Клондайка. Новостей от Иволгина или Орлова по-прежнему не было. И это меня изрядно беспокоило.

Я понимал, что сейчас они движутся через ледовые поля в проливах между морями Баффина и Бофорта. Сам по себе этот путь для парового барка не легок, а если учитывать, что за ними гонится британский бронированный пароход «Ворон», под командованием Маккартура – опытного морского хищника – то выполнение задачи и вовсе становилось призрачным. А выполнить ее было необходимо.

Золото. Оно было! Тот самый Клондайк, легенда, которая должна стать явью, будущим Империи, но чтобы начать добывать это золото в экономически оправданных количествах, одной разведки мало – нужны люди, машины, политические решения и… деньги.

Огромные деньги. Те самые, которые с таким скрипом выделялись сейчас на институты и школы, за которые Фитингоф держался как скупой рыцарь за свои сундуки. Просить у царя? Он и так на грани недовольства мною после всех этих терактов и ультиматумов. Фитингоф завопит о разорении. Щербатов заноет о «ненужной авантюре на краю света».

Я встал, подошел к окну. Ночь. Петербург спал, или делал вид. Где-то там, в темноте, ползали «змеи» «Пламенника», шипели английские шпионы, копошились министры-предатели. Золото было реальным, но недосягаемым. Нужен был ход. Гениальный? Отчаянный? Рискованный до безумия.

Идея родилась внезапно, как вспышка магния в темной комнате. Виртуальное золото. Игра на жадности и страхе. Я сел за стол, схватил лист бумаги и начал писать быстро, почти неразборчиво, шифруя мысли в код для своего самого надежного лондонского агента – «Джеймса Бонда».

«Срочно. Максимально желтая пресса. „The Star“, „The Penny Dreadful“, все, кто любит сенсации. Вброс: „Русские нашли Эльдорадо на Аляске! Небывалые запасы золота в долине реки Маккензи (указание ложное)! Богатства хватит, чтобы скупить весь Лондон! Царь станет богаче Креза! Угроза британскому торговому превосходству!“ Подробности: экспедиция под руководством капитана Иволгина (имя подлинное), образцы невероятного качества, планы немедленной промышленной добычи. Источник – „высокопоставленный аноним в русском МИДе“. Цель: паника, жадность, истерия. Должны клюнуть. Ш.»

Я оторвал лист, сложил его вчетверо, запечатал сургучом с личной печатью без герба. Вызвал Петрова.

– Передать агенту ноль ноль семь в Лондон. Самым быстрым и надежным путем. Жизненно важно. Приказ – выполнить немедленно по получении.

Петров взял письмо, спрятал во внутренний карман, кивнул:

– Понял. Будет исполнено.

Он исчез в темноте коридора. Я остался один. Карта Аляски лежала передо мной, красный круг Клондайка горел, как раскаленный уголь. Я только что поджег фитиль информационной бомбы. Она взорвется в Лондоне, но осколки должны были прилететь в Петербург… и принести мне золото. Виртуальное. Пока. Остальное зависело от Иволгина, от Орлова, от «Святой Марии» и от того, сумею ли я сыграть на человеческой алчности лучше, чем англичане играли на человеческом отчаянии.

За окном завыл ветер. Он дул с запада. С Темзы. Я почувствовал его холодное дыхание на щеке. Игра началась. По-крупному. Да, я только что выпустил бумажного тигра. Даже – двух. Тигров по имени Жадность и Страх. Теперь они помчатся по коридорам Форин-офиса, по биржевым залам Сити, по редакциям желтых газет. Что они натворят? Панику? Истерию? Желание любой ценой перехватить этот призрак золота?

Риск был огромен. Это могло спровоцировать открытое столкновение. Но игра стоила свеч. Если британцы и американцы клюнут… если Лондон забьется в истерике… тогда деньги Консорциума потекут рекой. Я получу ресурсы для реальной добычи. И уже настоящий, а не бумажный тигр – Россия – получит свои клыки и когти.

В настоящем лондонском тумане нет никакой романтики. Это не туман даже, а – смог! Удушливый, желто-серый, пропитанный сажей тысяч каминов, угольной пылью и кислым душным дыханием Темзы, он обволакивает здания, превращая неоготический шпиль Вестминстера в призрачный обелиск, а купол Собора Святого Павла – в гигантское серое привидение, нависшее над городом. На улицах Фильден-Лейн, узкой, как щель между зубами, где ютились редакции самых крикливых бульварных листков, туман смешивался с едким запахом свежей типографской краски, серы и дешевого табака.