– Неужели ты до сих пор дома? – не поверил он.

Я ничего не ответила, рассудив, что молчание – знак согласия.

– Езжай, – наставительно продолжил брат. – Майя, вперед!

Будто нотариус мог исчезнуть или сбежать.

– Только тете Арине не говори!

– Почему?

Я и не собиралась звонить матери, чтобы поделиться новостью, мне просто было интересно, чем руководствуется брат, призывая не посвящать родительницу.

– Ну, знаешь… – Он осекся, но после паузы продолжил: – Я бы не стал.

– И я не стану.

– Сходи на встречу, послушай, что тебе скажут. Потом уже решишь, кому следует об этом знать, а кому нет.

– Дело говоришь! – похвалила я родственника и предложила: – Может, со мной?

– Не могу. Лиза на маникюр усвистала, я с Аришкой сижу.

Несмотря на то, что Ромка к моей матери относился с некоторой опаской, уважал безмерно. Даже дочь свою назвал Ариной. Сказал, что будет счастлив, если ребенок вырастет таким же самодостаточным и уверенным в себе, как моя мать. Видимо, потому, что этих качеств недоставало ему самому.

– Но я бы с удовольствием, – поспешил добавить он, тяжело вздохнув. – Ладно, не отвлекаю. Собирайся и поезжай! Жду звонка.

Рассудив, что ничего не потеряю, прокатившись до центра города, через десять минут я покинула квартиру.

Левобережная улица, несмотря на название, располагалась в некотором отдалении от реки и прогулочной зоны. Застроенная лет сто назад похожими друг на друга особняками со строгими фасадами, она часто попадала на фото туристов и страницы хроник, хотя никаких достопримечательностей тут не имелось.

В доме номер три со стороны улицы имелась одна-единственная дверь: распашная, дубовая. Вела она в гостиницу, которая, как мне показалось, занимала весь особняк. Недолго думая, я вошла и приблизилась к стойке регистрации, предположив, что контора арендовала одно из помещений отеля. Я ошиблась: сотрудница в голубой форменной жилетке и белоснежной рубашке подсказала, что нотариус находится во дворе.

Обойдя дом, я увидела небольшую пристройку, которая, очевидно, появилась тут не так давно, как само здание. На серой двери висела неприметная табличка: «Нотариальная контора».

Я вошла в небольшое помещение. Прямо напротив порога высилась стойка, из-за которой едва виднелась чья-то светловолосая макушка. Хозяйка блондинистой шевелюры вытянула шею и поприветствовала меня:

– Вы по записи? – уточнила она.

– Нет, но Петр Евгеньевич заверил, что будет меня ожидать.

– Майя Аркадьевна? – улыбнулась девушка, на секунду опустив глаза куда-то за стойку.

– Да.

– Присядьте, пожалуйста. Петр Евгеньевич сейчас с клиентом, но очень скоро освободится. Желаете чай или кофе?

От напитков я отказалась, устроившись на небольшом кожаном диване у окна. Одна створка была распахнута, и с улицы доносились приятный шелест клена во дворе и чириканье воробьев. Дворик выглядел ухоженным и уютным – наверняка об этом позаботились в гостинице, ведь окна доброй части номеров выходили именно сюда. Я множество раз бывала на Левобережной, но ни разу не заглядывала во дворы. Теперь мне отчего-то захотелось побродить и по остальным. Можно будет заняться этим после встречи с нотариусом. Стоило вспомнить о Громове, как дверь его кабинета распахнулась, и оттуда показался молодой мужчина в сером костюме. На меня он даже не взглянул, направившись прямиком к двери.

– До свидания, – пропела блондинка из-за стойки.

Похоже, что клиент покинул нотариуса и вскоре настанет мой черед. В подтверждение моих слов уже через минуту секретарь позвала:

– Майя Аркадьевна, прошу вас.

Она вышла из-за стойки и теперь распахивала передо мной дверь. Я поднялась с дивана, откашлялась и вошла.

Петр Евгеньевич – грузный мужчина лет шестидесяти – восседал в огромном кожаном кресле за дубовым столом, ничуть не уступавшем ему в масштабах. Блондинка указала мне на мягкий стул с высокими подлокотниками. Я устроилась напротив, а Громов, не сводя с меня взгляда, бросил блондинке короткое:

– Кофе.

Девушка бесшумно скрылась, а мужчина, опершись о столешницу, с шумом приподнялся и, отвесив короткий кивок, обратился ко мне:

– Рад снова вас приветствовать, Майя Аркадьевна.

– Взаимно, – выдавила я, толком не понимая, что готовит мне это знакомство и стоит ли радоваться.

– Как я успел сообщить, встреча наша касается завещания вашего покойного родителя.

– В моем свидетельстве о рождении указан лишь один родитель – мать, и она, хвала небесам, жива и даже относительно здорова, – упрямо напомнила я ему.

– Это не может не радовать, – улыбнулся Громов. – Однако это имело бы значение в ситуации, если бы покойный не оставил завещания. В нашем случае имеется бумага, предписывающая исполнить волю завещателя относительно вашей персоны. Соответственно, кем вы приходитесь умершему по документам – совершенно не важно. Хоть сиделкой. Таких случаев, к слову, в моей практике было не счесть. Свое состояние оставляли медсестрам, домработницам и даже няням детей.

Я внимательно слушала, силясь представить себе ситуацию, когда человек склонен поступать таким образом. Вывод пришел довольно скоро: это, должно быть, очень одинокие и несчастные люди.

Секретарь вернулась с подносом и поставила его передо мной: чашка ароматного кофе, миниатюрный сливочник и розетка с шоколадным драже. Вскоре точно такой же набор возник и на столе перед моим собеседником.

– Значит, о моем существовании он знал, – вздохнула я.

Громов осекся – в этот момент он как раз рассказывал душещипательную историю о старике, решившем одарить соседку по даче. Старушка радовалась недолго: скончалась через неделю после мужчины, и в итоге все унаследовал ее непутевый сын. Я не хотела перебивать, но слова вырвались сами собой, будто без моего участия.

– Выходит, что так, – загадочно улыбнулся Петр Евгеньевич.

– Он жил в нашем городе?

– Нет, в Красных Оврагах.

О таком населенном пункте я слышала впервые.

– Это где?

– Километров триста отсюда.

– Всегда?

– Что вы имеете в виду? – не понял Громов.

– Он всегда там жил?

– Точная биография завещателя мне неизвестна. Но последние годы – абсолютно точно.

– Ясно, – я закусила губу.

– Интересная вы особа, Майя Аркадьевна.

Я вскинула брови, а он поспешил пояснить:

– Обычно в таких случаях людям не терпится узнать, что им причитается по завещанию, а уж потом они начинают задавать вопросы. И то не всегда.

– Наверное, в тех ситуациях они на что-то претендуют или хотя бы имеют представление, кто является автором завещания. Я же вообще ничего не понимаю. Мужчина, оставивший вам бумаги, вообще может оказаться мне совершенно посторонним. Вдруг это какой-нибудь сталкер, тайно следивший за мной?

– За вами следили? – Громов подался вперед, внимательно за мной наблюдая.

– Кто знает, – деловито ответила я и взяла в руку чашку.

– Предлагаю все-таки ознакомиться с волей умершего, а потом уже строить догадки. Возможно, после оглашения завещания ваши вопросы и сомнения отпадут сами собой.

Откашлявшись, Громов поднялся с места, кресло его откатилось и шумно ударилось о стену. Мужчина прошел к сейфу, открыл его и извлек на свет большой конверт из плотной бумаги. Вернувшись на свое место, он провел рукой по вороту рубашки. Как по волшебству в кабинете вновь появилась блондинка. И не одна. Петр Евгеньевич объяснил о необходимости присутствия свидетелей. Затем он долго и неуклюже вскрывал конверты и зачитывал волю того, кого неуклонно называл моим отцом.

– Значит, Аркадий, – произнесла я в задумчивости, когда мы вновь остались в кабинете одни.

– Что, простите?

– Его звали Аркадий, – пришлось мне повторить.

Громов смотрел на меня и, кажется, снова размышлял, почему я задаю странные вопросы, неочевидные в такой ситуации.

– Иванов Аркадий Александрович, – медленно повторил нотариус.

Я кивнула, непонятно с чем соглашаясь. На самом деле все мои мысли были о матери. Теперь я еще больше сомневалась в том, что мое отчество было выбрано ею едва ли не случайно, и еще меньше в том, что завещание оставил посторонний человек. Точнее, номинально умерший действительно был мне фактически чужим. Мы никогда не встречались, я ничего не знала о нем до сегодняшнего дня и, признаться, давно не рассчитывала разжиться хоть какими-то сведениями.