Все это было бы смешно, когда бы ни было так грустно. Ведь там, куда собралась эта развеселая компания, от каждой мелочи успешное выполнение задания, и даже сама жизнь – твоя, и тех, кто тебе доверился. Тут каждый зависит от всех и все – от каждого. Цепь не сильнее своего самого слабого звена. Тем более, что это слабое звено – товарищ чуткий руководитель.

Максим Исаев довольно подробно и очень натуралистично описал, с чем этому заигравшемуся в шпионы мальчику и домашним девочкам придется иметь дело, что предстоит пережить, какие опасности их там подстерегают. И он очень сомневался, что они готовы к таким испытаниям. Подполковник разведки из всех присутствующих выделил Риту, ту самую молодую маму, как единственную пригодную по всем параметрам к работе разведчика. В этой самой квартире затурканная соседями и затравленная родственниками мать-одиночка почувствовала себя человеком, получила направление на учебу, которое изменила всю ее жизнь. Девушка получила то, на что не смела надеяться – возможность образования, хорошая работа, уважение. Это была ее путевка в светлое завтра. Тем более, что Максим Исаев долгие годы лично опекал и наставлял перспективную сотрудницу, не давал в обиду, ограждал ее от многих бед.

Разговор Максима и несколько инфантильного Вадика (двадцать пять лет – а все Вадик) был очень жестким, временами даже грубым, переходящим на личности.

Полковник Исаев очень не любил театральных жестов и высокопарных выражений там, где речь идет о жизни и смерти. Только в комедиях враги глупенькие и наивные.

Только в кино их легко обмануть наклеенными усами. В жизни они умные, коварные, жестокие. Мало того, твой враг на своей территории, где все устроено для его удобства и безопасности. Это тебе придется прятаться, бояться каждого шороха, продумывать каждый шаг. За линией фронта, на оккупированных землях нет места детским играм!

Прослужив много лет в разведке, Максим не терпел дурошлепства и безалаберности, ухарства, гусарства и ура-патриотизма, уже устал от человеческой глупости и подлости. Он категорически запретил этой компании появляться в Белоруссии.

– Я не буду рисковать своими людьми ради таких как, ты. Я даже пальцем не пошевелю, чтобы помочь тебе. Девчонок только твоих жалко.

Максим позвонил работнику, который подписывал приказы для этих молодых людей, и тоже был очень резок – не любил разведчик тех, кто прикрывает свои интересы громкими словами, тех, кто покупает чины и привилегии ценой чужих страданий, ценой вдовьих и сиротских слез. Максиму Исаеву это сходило с рук по многим, не называемым здесь причинам, его побаивались.

Но комсомольцы-добровольцы и их руководители не сочли нужным прислушаться к мнению опытного разведчика. И жестоко поплатились за это. Все… Не суждено было юному коммунисту отдыхать на правительственной даче, тыкать в лицо "боевыми" наградами, наедать животик. Ужасная смерть настигла всю группу.

Как только ушли гости, Нику стало очень плохо. Особенно, когда парень услышал в телефонной трубке имя той самой девушки и ее фамилию, среди тех восьми, которые поехали на встречу собственной смерти. Он выронил трубку, и обреченно вздохнул:

– Все напрасно. Все кончено.

И страшно замолчал, усердно рассматривая узор на паркете, а тоскливые мысли были разве что не написаны на лице. Даже малышка притихла – понимала, что случилось что-то нехорошее. Дядя Максим и тетя Нина боялись, что этот телефонный звонок станет соломинкой, которая переломила спину верблюда, коробком спичек, который обрушил бетонный мост. И не ошиблись.

Ноги разболелись так, что парень с трудом подавлял животный крик. Слезы непроизвольно текли по щекам. А сам он ходил из угла в угол и мазал ноги всем подряд. На коже уже появились язвы, а он все остервенело растирал их уже керосином, надеясь хоть как-то облегчить себе жизнь. Тетя Нина израсходовала запас лекарств еще задолго до полуночи. Они приносили облегчение на очень короткое время. А потом мучения начиналось с новой силой. Как на грех, соседка медсестра уехала на все входные. Тетя Нина сделала компрессы, но от них стало еще хуже. Ник уже начал потихоньку сходить с ума. Максим уже не один раз отбирал у него пистолет. Юноша держал дуло у виска, не решаясь нажать на курок. Боли были ужасные, даже сильнее, чем в начале. Потом нокке попросил своего взрослого друга отрубить ему эти проклятые ноги:

– Я сейчас, зажмурюсь! А вы рубите! Не могу больше!

– Голова заболит, и голову рубить прикажешь? Терпи, раз так получилась. Ты разведчик, а не институтская барышня! – сурово сказал старший друг, а потом уже примирительно прибавил – Не бойся, что-нибудь придумаю.

Девочка жалела своего друга, гладила больные ноги через одеяло, пела колыбельные песенки, бормотала какие-то слова – повторяла заученные еще с бабушкой слова молитвы. Парень лишь улыбался сквозь слезы, чтобы не пугать малышку. И говорил, что все в порядке. Малышка чувствовала, что ее обманывают. Не может у такого большого и сильного парня просто так намокнуть щека, как будто под дождем.

Максим позвонил в больницу, но Михаила Степановича не оказалось в городе.

Посвящать посторонних людей в тайну юноши не хотелось. Нужно было справляться самим.

Дома появились баллоны с газом и маска. К ним прибегали уже тогда, когда ничего больше не помогало. Сильный больничный запах наполнил квартиру. Газ сильно отравлял мозг больного юноши, мучил печень и почки, терзал сердце. Такова была плата за несколько часов спокойного сна. Это давало время на поиски решения Девочку отвели к соседям, чтобы не пугать. Но и у соседки она не спала, плакала.

И вместе с набожной старушкой шептала молитвы, чтобы прошли ножки у дяди Ника. И каждый раз всхлипывала, когда слышала приглушенный стон из-за стенки. А потом, тайком от папы, девчушка с мамой шли в церковь и ставили свечку за здравие племянника Николая. Знакомая монашка любила вкусные подношения. А бог любил искрение молитвы хорошей женщины и маленькой девочки. Она очень жалела своего большого и нескладного друга. Ей хотелось, чтобы он с ней поиграл, спел песенку.

Или подкинул бы высоко-высоко и ловко поймал.

Ник уже не едва сдерживаться. Парень не хотел, чтобы его считали неженкой, и не издавал ни звука, хотя порой казалось, что с него живьем сдирают кожу. Слезы текли, почти не переставая. И тут вспомнили про старушку с экзотическим именем Чен. Она, оказывается, знала его, когда ее методика лечения испытывалась в одном из северных городов. Бабушка Чен была очень ценным специалистом. К подбору клиентов она подходила крайне придирчиво. За то если бралась, то буквально поднимала со смертного одра. Старушка согласилась помощь бывшему пациенту.

Как только старушка показалась на пороге, парень испытал облегчение, видя знакомое лицо. И еще привычное беспокойство, когда она доставала свои серебряные иголки. В его глазах засветилась слабая надежда. Пусть будет немножко больно, пусть опять искры из глаз – лишь бы эти мучения поскорее закончились. Хоть как закончились, хотя бы там, где вообще все заканчивается.

Бабушка придирчиво осмотрела парня и удрученно качала головой.

– До чего довели ребенка! Он уже одной ногой в могиле. Все время тянете до последнего часа! – ворчливо бормотала целительница.

– Все так плохо? – с тревогой спросила Нина Александровна.

– Придется повозиться! Привет дружок, узнаешь меня? Давай, только не пугайся. Все будет хорошо!

– Я вам верю.

Старушка развесила кругом колокольчики и странные сооружения из трубочек. Потом заставила переставить мебель в квартире.

– У вас такой отвратительный фен-шуй! Непонятно, как вы сами тут еще не вымерли!

Не удивительно, что мальчик заболел. Это же надо так безобразно спланировать квартиру! – ворчливо выговаривала старуха.

Хозяйка квартиры только успела вспомнить, как нахваливали молодого смелого архитектора, как сухонькая бабушка начала подробно, и в довольно нелестных выражениях прохаживаться по этому художнику и по его произведению.