– С парашютом Сашка… и сам может… Легко… – вступился за друга Локис.

– Ты все прекрасно понимаешь, – отрезал капитан. – Мне в подразделении нужны два полноценных бойца, на которых я могу положиться и которые в боевой обстановке четко и грамотно выполнят поставленные им задачи. Или ты собираешься выполнять одновременно две?

– Не получится, товарищ капитан… – До конца маршрута оставалось всего ничего, километр-полтора, и на Володю навалилась страшная усталость. Единственное, что радовало, так это то, что Сашка не сбавлял темпа, а так и держался метрах в двадцати впереди них. Володя глянул на часы.

– Уложитесь, – успокоил его офицер. – Но чтобы это было в последний раз. Расходного материала, мечтающего служить в нашей части, у нас много. Обученного и подготовленного не хуже Кондратьева. Еще раз увижу такую самодеятельность…

– Понятно, товарищ капитан. – Локис на бегу кивнул головой.

– Надеюсь, – ответил старший по званию. – Догоняй своего недоделка. – Он кивнул в сторону Кондратьева и остановился.

Володя поднажал, и финишную черту товарищи пересекли вместе.

– Норма… – хрипло произнес Сашка, запрокинув назад голову и тяжело глотая воздух пересохшим ртом. Перед нормативами по стрельбе была минутка-другая свободная: выйти на исходную, подготовить и проверить оружие, немного восстановить дыхание, и Кондратьев не преминул воспользоваться ею.

– Что это за перец такой? – озабоченно спросил он у Локиса. – Капитан, а форсу, как у генерала.

– Нормальный мужик. – Локис достал из подсумка снаряженный боевыми патронами магазин и пристегнул рожок к автомату. – Несколько ранений, в том числе и тяжелые, медаль «ЗБЗ», две «Красные Звездочки».

– Такое ощущение, что штабист какой-то…

– Он по делу говорил, – немного жестко ответил Володя. – Ты не болтай, а сосредоточься на стрельбе. Вопросы потом задавать будешь, после спарринга, – и с иронией добавил: – Если дойдешь до него.

– Я дойду, – пообещал Кондратьев, – мне эти игры снова начинают нравиться.

– Ну, давай, братан, держи слово, – подбодрил друга Локис. – Я знаю, что ты можешь. А вечером мы с тобой это дело и отметим. Приглашаю ко мне в гости.

– Заметано, – откликнулся Кондратьев, поудобнее прилаживая щеку к твердой древесине автоматного приклада.

Этот день в нью-йоркском аэропорту Кеннеди ничем не отличался от остальных будней. И аэропорт ничем не выделялся среди других таких же крупных сооружений, расположенных по всему миру. Те же толпы людей, улетающих, прибывших и ожидающих своего рейса, такие же надоедливые объявления под однообразные звуки, вежливые, но уставшие до безумия сотрудники, примостившиеся среди кофейно-попкорновских автоматов хитроватые торговцы самым разным ширпотребом, толкотня и шум, напоминающий растревоженный медведем шумный улей, гул которого иногда заглушал рев садящихся и взлетающих авиалайнеров.

Единственным местечком, оазисом относительного спокойствия во всем этом громадном здании была изолированная от остального мира дипломатическая зона. Здесь было не так многолюдно, и давящий на нервы людской гам доносился издалека. Да и народ в этом мирке был чинный, респектабельный и не шебутной – все больше представители разноцветных и разнокожих государств планеты.

Но не только это отличало дипломатическую зону от остального терминала аэропорта. Здесь не было досмотра, а значит, не было очередей. Весь процесс посадки на рейс проходил тихо, гладко и спокойно. Обслуживающий персонал в этом месте тоже был свой, проверенный и соответственно подготовленный.

Сегодня на этом островке международного единения находились представители и российского государства. А именно: Алексей Игоревич Шестопалов и Виктор Викентьевич Еременко. Сопровождал своих компаньонов господин Оливер Стромберг.

В данную минуту вся троица очень внимательно разглядывала ленту транспортера, по которой за резиновый коврик неспешно уплывали несколько вместительных кожаных мешков, в таких обычно отправляется вся дипломатическая почта. Мешки эти, как и положено, были опломбированы, и находиться в них могло все, что угодно. Частенько бывало, что в таких вот неприметных мешочках, кроме дипломатической переписки, уплывала за рубеж секретнейшая разведывательная информация, похищенные картины великих мастеров, ценнейшие предметы антиквариата, а иногда и килограммы наркотиков.

По давнишней договоренности между всеми государствами, ни один правоохранительный орган страны, никакой таможенник или пограничник не имел права не то что досматривать, а даже просто вскрывать дипломатический груз. Все, что вмещали в себя эти кожаные внутренности, было неприкосновенно. Что бы в них ни находилось. Хоть ядерная бомба.

Сейчас же по эскалатору мирно уплывали два мешка, плотно набитых пачками стодолларовых банкнот, и бывшие соратники вожделенно провожали груз глазами, пока тот не скрылся из виду.

– Вот и все, – радостно подытожил увиденное Виктор Викентьевич, – лед тронулся, господа присяжные заседатели, лед тронулся!

– Тоже мне, Остап Бендер, – кисло ухмыльнулся Шестопалов. – Кстати, он тоже хорошо начинал… – напомнил он работнику Минфина ильфо-петровский сюжет.

– Ну-ну, – бодро откликнулся на реплику Еременко, – не надо трагедии. Я умею учиться не только на своих ошибках!

По правде говоря, Виктору Викентьевичу было от чего резвиться. Бывшим его компаньонам, поставленным перед суровыми фактами, ничего не оставалось делать, как только согласиться на все требования Еременко. Деньги Виктор Викентьевич получил точно в указанный им срок. А дальше он действовал по своему, заранее продуманному им плану. Часть наличности, объем которой, кстати, оказался не так уж и велик, он распределил по разным банкам на только ему одному известные счета, остальную долю самолично запихнул в заветные дипломатические мешки.

Виктор Викентьевич отлично понимал, что нелепо обращаться в посольство, скажем, Франции, Германии или Англии с просьбой запломбировать мешки печатями своих диппредставительств. Скрупулезные и дотошные европейцы все кишки вымотали бы ненужными вопросами. Светиться в своем родном посольстве и вовсе не было никакого резона. А посему эту проблему Еременко решил сразу и комплексно. Деньги, как говорится, пробьют дорогу везде. Поэтому за определенную и не очень высокую мзду он в течение двух часов стал гражданином Республики Буркина-Фасо. И не просто гражданином, а человеком, который представляет в Нью-Йорке дипломатические интересы этой самой республики. Ну а получив дипломатический статус, опечатать мешки со стодолларовыми пачками и отправить их по нужному Еременко адресу уже практически ничего не стоило. Так, пару пачек банкнот…

Сейчас Виктор Викентьевич проводил эти вожделенные мешки на борт самолета, отправляющегося рейсом в Дублин. А уж кто знает, куда может полететь дипломат из Буркина-Фасо?

Виктор Викентьевич довольно потер руки. Все складывалось именно так, как он и задумывал.

Приятное состояние эйфории прервал раздраженный голос председателя правления Стромберга:

– Мистер Еременко, – он мягко тронул Виктора Викентьевича за рукав рубашки, – как вы видите, мы с господином Шестопаловым все свои обязательства выполнили полностью. У вас есть какие-нибудь претензии к нашей стороне?

– Нет, – кивнул головой новоиспеченный африканский дипломат, – никаких.

– В таком случае мы бы хотели ответных действий. – Стромберг в привычной ему манере повел деловые переговоры. – Мы бы хотели получить от вас все документы, – напомнил он.

– Друзья, – Еременко все еще находился в состоянии эйфории, – вы их обязательно получите.

– Друзья, – презрительно хмыкнул Шестопалов, передразнивая Еременко, но тот не обратил на это никакого внимания.

– Когда? – нетерпеливо поинтересовался Стромберг.

– Как только я окажусь в безопасности, – ответил Виктор Викентьевич. – А то вон, уже какого-то соглядатая ко мне приставили. – Он кивнул в сторону невзрачного вида гражданина. Одеждой и манерами поведения этот серенький человек походил на самого заурядного клерка. Он ничем не отличался от других, ничем особенным не выделялся, разве что очень ненавязчиво, но настойчиво старался держаться поблизости от господина Еременко.