Я закрыл глаза. Когда я открыл их, передо мной по-прежнему была моя лаборатория в Венеции. Серджио успел нарядиться в расшитую звездами мантию и такой же колпак. Он стоял перед столом, заставленным ретортами и бутылями. Стадия Solve et Coagula, самая вонючая в алхимическом деле. После первого опыта я сильно ее упростил.

За спиной Серджио стоял я, направляя его действия. По мрачному и одновременно торжественному лицу ученика было видно, что он чувствует себя настоящим магом. Я кутался в засаленный халат – и вид у меня был довольно растрепанный.

Следующая стадия. Таинство четырех элементов. Серджио по-прежнему в алхимической мантии. Над столом появились кузнечные мехи, из которых он обдувал разложенный на блюде с землей свинцовый расплав. Четвертым элементом был огонь, и комнату заполнял дым.

Не буду утомлять читателя деталями. Зеркало моей совести последовательно показало все стадии процесса: кальцинацию, диссолюцию, сепарацию, дистилляцию и коагуляцию. Алхимией занимался Серджио в мантии – а я, одетый по-домашнему, стоял в стороне и давал указания.

Все это, конечно, было чистой воды балаганом.

Последняя стадия – Серджио читает заклинания по черной книге. На листе пергамента перед ним рассыпана бурая тинктура. Вот он надрезает палец и капает на порошок своей кровью. Вот произносит три раза слово «mutabor». И наконец опускает в коричневую тинктуру ладонь.

Лицо его полно пиетета. Я разъяснил, что в момент алхимического акта трансформируются не только элементы, но и сам алхимик, и Серджио готовится принять печать духа.

Следующая картина, увы, лишена алхимического пафоса. Я уже в рабочем фартуке. В руках у меня короткая пила, способная резать металл.

Серджио в комнате нет. Вместо него перед алхимическим столом стоит странное золотое изваяние, похожее на человека. Видны руки, ноги, туловище и голова – они извилистые и пористые, словно человеческая плоть сильно и неравномерно ужалась, становясь золотом.

Одна из рук изваяния уперта в алхимический пергамент с тинктурой. Другая уже распилена на три одинаковых куска.

Ну да, да. Вы видите правду, весы моей души. Именно так и работает тинктура. Во всяком случае та, которую научился делать я.

Она превращает в золото самого алхимика.

Возможно, в дошедшей до меня версии ритуала пропустили важное звено. Или этот метод был своего рода магическим капканом, предназначенным для того, чтобы очищать мироздание от искателей философского камня.

Я мог бы стать куском золота сам, если бы обучавший меня сарацин не выдал себя странной нервозностью перед активацией тинктуры. Какое-то наитие подсказало мне коснуться философского камня не рукой, а кинжалом – несмотря на гневные возражения ментора. Кинжал превратился в золото, и я сразу понял все.

Золото мягче стали, но зарезать сарацина удалось без труда. Он и не слишком сопротивлялся.

Забрав золото, книгу «Саддим», статуэтку Ломаса и все необходимые алхимику причиндалы, я ретировался. Поскольку я прихватил деньги и драгоценности своего наставника, в преступлении заподозрили грабителей: я предусмотрительно оставил распахнутым окно, через которое можно было уйти по крышам. Такие случаи в Венеции не редкость.

Ритуал под руководством сарацина проводил я сам (в этом и состояло обучение), и мне стали известны все детали. Можно было набирать учеников и учить их создавать тинктуру. Именно так передается в нашем мире тайное знание.

Первым стал Серджио. Улов позволил мне переехать в Верону. В Вероне у меня появился другой ученик, Марио, пропавший затем при странных обстоятельствах.

Весы Сердца напомнили и о Марио тоже: вторая трансмутация прошла перед моими глазами так же подробно, как первая. Все получилось.

Но потом начались проблемы. Увы, дело было уже не в алхимии.

Золото не так просто продать. Мне пришлось связаться с фальшивомонетчиками, умеющими штамповать дукаты не хуже монетного двора. Наши монеты нельзя было назвать фальшивыми, но один из умельцев рассказал на исповеди, что я принес им золотую ногу.

Вторую золотую ногу я потратил на подкуп церковных властей и оплату мавров-душителей из банды Отелло. Корыстные инквизиторы получили золото, душители обслужили инквизиторов бескорыстных (в мире бывают и такие). Убийц никто не видел.

Грехом я это не считал и не считаю. Обычная интрига, знакомая любому чернокнижнику: перед тем, как алхимический процесс войдет в русло, приходится убить несколько человек. После окончания выплат претензий ко мне не осталось. Одолеть слухи было сложнее, но о ком из выдающихся людей они не ходят?

Стоило все это, однако, так дорого, что мне пришлось искать третьего ученика. Им стал живой пока Григорио. Его должно было хватить надолго.

Главный секрет трансмутационной алхимии в том, чтобы выбирать учеников пожирнее. Но понимаешь это не сразу, а только набравшись опыта, смирившись и успокоившись. Последним, что показали Весы, был Григорио в моей алхимической лаборатории: стадия solve et coagula. Реторты, вонь, улыбающийся порчелино и расшитая звездами мантия, не сходящаяся на его животе.

Вряд ли я совершал серьезный грех с церковной точки зрения. Ученики были предупреждены, что платой за обучение будет душа. Но они почему-то рассматривали ее как некий отличный от них предмет, который можно отдавать в залог, продать и весело жить дальше, а под занавес жизни вернуть с помощью покаяния. Свою судьбу они заслужили.

Но все же, когда демонстрация моих грехов была завершена и меня окружил мрак, мне стало страшно. Я понял, что ощущает душа на Суде.

Мне приходят в голову слова «обнаженность на ветру». Попробую их объяснить.

Любой человеческий ум, уверенный в себе и жизни, опирается единственно на силу привычки – как кот, идущий по карнизу, где ходил вчера, позавчера и так далее.

Но надежен ли карниз на самом деле?

Этот вопрос имеет практический смысл для кота – но человеческий ум выдумывает свой карниз сам, и нигде больше его нет.

Увы, но помимо привычек ума, у нас нет иной опоры в мироздании. Вообще никакой. Забвение этого обстоятельства суть тоже одна из наших привычек. А вместе они образуют вокруг нашего духа нечто вроде удобной пушистой шубы.

На Суде с души сдирают все ее обыкновения – и она, нагая, мерзнет на ветру Непостижимого… Грешник ты или праведник, это равно страшно, но грешник зябнет куда сильнее. А праведником я не был…

В темноте загорелся последний из показанных мне алефов:

Знак стал приближаться, и чем ближе он делался, тем тусклее становилась сама литера и ярче точка с чертой над ее острием. Наконец буква «А» исчезла – и я увидел перед собой парящие в пространстве весы. На правом и левом концах балансира появились две чаши, а точка под ним превратилась в опору.

Я понял, что сейчас будет взвешена моя душа – и сосчитано точное бремя грехов.

Так и оказалось. На левой чаше весов возникли золотые истуканы Серджио и Марио – и она ушла вниз. А потом над правой появилось маленькое белое перо.

Это была моя душа.

Покачиваясь в воздухе, перо опустилось и продавило чашу вниз легко и уверенно. Моя душа не была проклята – грехи все еще не могли ее перевесить.

Мало того, места на левой чаше было достаточно не только для Григорио, а минимум еще для двух порчелино. Или даже трех.

Весы передо мной исчезли, и я опять увидел алеф с весами. Он стал удаляться во мрак – и погас. Я закрыл дверь, вернулся на стул и перенесся назад в Верону.

Комната вокруг осталась прежней. Но когда я снова открыл дверь, за ней оказался коридор моего дома.

Отрадно было узнать, как много свободного места остается на левой чаше весов. Что это, если не молодость духа?

Блажен, кто смолоду был молод.

Три дня после опыта я пил и веселился с девками. Затем три дня постился, ожидая, пока из меня выйдет дух Диониса.