Офицеры Бонапарта хихикали. Хранивший же молчание Алессандро холодно улыбался.

– Говорят, что мужчина может производить детей даже после девяноста лет, – продолжал Наполеон. – Я полагаю, что следует посоветовать дожу выбрать менее темпераментную и не такую опасную любовницу, если он хочет кого-то родить.

Один из членов венецианской делегации попытался объяснить, что обручение Венеции с Адриатическим морем чисто символическая церемония, в ходе которой дож бросает в волны золотое кольцо. Однако Наполеон все время прерывал его оскорбительными и саркастическими замечаниями – попытка разъяснения приобрела еще более фарсовый характер, нежели само событие.

– Говорят, – насмешливо заметил Наполеон, – будто венецианские дворяне настолько глупы, что не способны даже запомнить, кто они такие, и именно поэтому заносят свои имена в «Золотую книгу».

– А может быть, – высказал предположение французский адъютант Наполеона, – они делают это для того, чтобы подтвердить свое происхождение и отцовство?

Французы искренне захохотали. Венецианцы напряженно молчали. Бонапарт же заметил, что имя, внесенное в книгу, ничего не доказывает.

Потом Наполеон издевательски проанализировал венецианское государственное устройство – начиная от Совета и сената вплоть до Совета десяти и инквизиторов. Алессандро решил не разъяснять Наполеону, что подобная система блестяще функционировала в прошлом и построена так, чтобы предотвратить возможность возникновения пагубного соперничества, которое принесло бедствия французскому революционному правительству, а потом вообще превратило его в прах.

Властью в Венеции не была наделена какая-либо отдельная личность или одна-единственная группа. В результате Венеция прошла через благодатную историю внутреннего мира, в то время как все окружавшие ее государства стали жертвами амбиций отдельных людей или партий. Алессандро воздержался и не указал, что, будь Франция Венецией, в ней было бы невозможно появление какого-нибудь Наполеона Бонапарта.

Наконец обед закончился, и генерал грубо отпустил своих гостей и возвратился к работе. Венецианская делегация вернулась в респектабельную гостиницу в Вероне.

– Как он осмеливается так вести себя? – вспыхнул один из молодых делегатов, когда они сошлись в комнате Лоредана. – Как решается выступать с такими нападками на нас? Не человек, а олицетворение наглости!

– И я был бы нагл, если бы имел за спиной восьмидесятитысячную армию, – спокойно заметил Алессандро. – Я скорее обеспокоен, что мы не смогли внушить ему неразумность нападения на нас.

– Сидели за обедом, когда он нас унижал! – вскипел другой делегат. – Оскорбительно! Мы были обязаны остановить его!

– Как? – спросил Алессандро. – Поверьте, мне очень хотелось разложить его на своих коленях и хорошенько отшлепать. Но, согласно нашим инструкциям, мы не должны возбуждать его против нас. Мы должны выслушать его и заверить в наших мирных намерениях, подтвердить наш нейтралитет. Но не злить и не провоцировать.

– Грязный маленький простолюдин!

– Он даже не господин! Корсиканец!

– Он – солдат. Блестящий тактик, храбрый и наделенный божьим даром, – сказал Алессандро. – Ему безоговорочно подчиняется лучшая в Европе армия. Он может получить все, что захочет, – весь континент!

– Но что нам делать? Мы сообщим сенату, что спокойно сидели и позволяли ему оскорблять нас?

– Мы сообщим сенату правду. А именно – Бонапарт оказался невосприимчив к нашим исходным заявлениям и нам следует готовиться к обороне. Мы сделали все, что могли.

Лиа вернулась в свой дом на канал Реджио. В этот вечер она выступала на приеме у швейцарского посла, потом обедала со своими друзьями Гаэтано Вестрисом и его женой. Было уже поздно.

В доме было прохладно. Стоял конец октября, и по ночам холодало. Она вошла в гостиную, чтобы проверить, зажгла ли служанка огонь в камине, но камин уже остыл.

Из темноты прозвучал голос:

– Где вы были?

Она вздрогнула и быстро обернулась. В темном углу в глубоком кресле сидел Раф.

– О, вы! – сказала она. – Все-таки могли бы меня предупредить, а не пугать до смерти. Полагаю, вы пришли навестить тетю Ребекку?

– Как она чувствует себя сегодня?

Лиа зажгла сначала одну, а потом другую свечу.

– Не лучше.

– Нечего говорить, сильно вы меня любите. Шляетесь где-то всю ночь напролет. Итак, где вы были?

Она приняла решительную позу.

– Не нужно разыгрывать роль ревнивого любовника. Вы знаете, что сегодня вечером я должна была танцевать для дожа и его гостей. Вас, может быть, именно это и не интересует. Выступала я блестяще, сам старик преподнес мне небольшой браслет. – Она бросила запястье ему на колени.

Он не обратил на безделушку внимания.

– Почему вы не сказали мне, – спросил Раф, – что вы и Лоредан были любовниками?

Она нахмурилась.

– Потому что с этим покончено и продолжалось лишь несколько месяцев. К тому же это не ваше дело.

– Лоредан – мое дело. Чем он занимается, с кем встречается. Вы хотите провести меня? – Раф поднялся из кресла и встал напротив нее. От него пахло кислым вином. – Вы же знаете мое отношение к нему. Вы что, сошли с ума, заведя шашни с этим ненавистником евреев? А что будет с тетей Ребеккой, если он пронюхает о ней? Вы хотите, чтобы она умерла в тюрьме?

– Он знает о ней и взял ее под свою защиту, – сообщила Лиа. – Я очень хорошо знаю, как вы его ненавидите. Но это не имеет никакого отношения ко мне. К нам он очень добр.

– Добр! Хорошо оплачивал ваши услуги?

– Да, – сказала она равнодушно. – Он платил очень щедро. А почему нет? Я стою этого. Раф, я должна сама заботиться о себе. Никто за меня этого не сделает. Я не найду мужа – кто захочет жениться на танцовщице? Мне он нравился. Даже больше чем нравился! – Лиа проницательно посмотрела на Рафа. – Я понимаю, почему вы злитесь. Это из-за нее. В чем дело, Раф? Разве она не бросилась в ваши объятия? Не обрадовалась, увидев вас?

– Успокойтесь, – проворчал он.

Она пожала плечами и наклонилась к камину, чтобы зажечь огонь.