Страшное было это лето 1944 года: бесконечные транспорты прибывали каждый день. Одновременно уходили транспорты заключенных мужчин и женщин из Освенцима в Германию на разные работы. Германия нуждалась в рабочей силе. Настроение наше поддерживало то, что ежедневно стали нас навещать "птички" – советские самолеты… На лагерь они бомб не сбрасывали, но два раза бомбы попали в эсэсовские бараки, где было, к нашей радости, довольно много жертв. Мы чувствовали, что фронт приближается. Побеги стали ежедневным явлением, Однажды вечерний "аппель" продолжался очень долго. Завывала сирена. Сначала мы подумали, что это налет, но вой был совсем другой, продолжительный. После долгих подсчетов оказалось, что не хватает одной заключенной в нашем лагере и одного заключенного в мужском. Как потом мы узнали, бежала бельгийская еврейка Маля, занимавшая большой пост: она была "лауферкой" – направляла на работу тех, кто выходил из ревира/ Она была человеком в подлинном и высоком смысле этого слова, и решительно всем, кому могла, помогала/ Маля сбежала вместе со своим другом-поляком. Через несколько дней их поймали в Бельске. Они были в форме СС и имели при себе оружие. Их привели в Освенцим и посадили в темницу – "бункер". Немцы на допросах пытали их, но они не выдали никого. 21 августа мы увидели, как Малю, избитую, измученную, в лохмотьях, привел эсэсовец в наш лагерь. Ее должны были повесить на глазах у за- ключенных. Она знала об этом. Она знала также, что ее друга уже повесили. Тогда она ударила сопровождающего гестаповца, выхватила спрятанное в волосах лезвие бритвы и перерезала себе вены. Казнить эту девушку-героиню немцам не удалось.

Вообще же немцы в это время бесились. Обыскивали заключенных, когда они с работы возвращались в лагерь, отбирали у них все. У нас на блоке тоже проводили ревизии. Некая Соня – правая рука коменданта лагеря отличалась при этом наибольшей подлостью: мало того, что она лучшие вещи отбирала, она, кроме того била и издевалась над заключенными. Это была их правая рука.

По мере того, как фронт приближался, немцы все больше нервничали. Перестали сжигать людей в крематориях. Мало того: чтобы не оставить следов своих преступлений, немцы уничтожили машины смерти. Один крематорий за другим взрывали. Казалось, варвары вспомнили о неизбежной расплате. Даже условия были кое в чем улучшены. Правда, на питании это не отразилось: тот же горшочек травяного чая в 4-5 часов утра, 200 гр. хлеба; З раза в неделю выдавали кусочек маргарина (пачка маргарина на 12 человек) или кусочек колбасы. Обед и ужин, то есть тарелку воды с брюквой и куском хлеба, выдавали сразу… Наш "ревир" перевели на поле "Е" лагеря Биркенау, где раньше находились семнадцать тысяч цыган, которых сожгли еще летом. Мы оказались между двумя мужскими лагерями. И так приятно и в то же время горько бывало, когда мы после работы "встречались" вечером, разделенные проволокой, по которой пропускали ток Еще приятней было то, что в последнее время нашим вечерним свиданием стали мешать налеты советской авиации: свет на проволоке гас, и мы с надеждой расходились.

17 января 1945 года стало известно, что лагерь ликвидируют. Ночью уничтожили все больничные листки. В 10 часов утра явился врач Китт и приказал персоналу и больным, способным к маршу, быть готовыми Он заявил, что за тяжелобольными придут поезда Эвакуация происходила и на всех остальных полях лагеря. Когда врач Китт при отборе на "лагерштрассе" направил меня к группе уходивших из лагеря, я незаметно повернула обратно и больше уже не выходила из барака, несмотря на то, что еще несколько раз предлагали приступить к маршу Я легла на койку, сказавшись больной. Несколько тысяч больных вместе с персоналом остались в "ревире". Ввиду того, что заведующая аптекой ушла с транспортом, мне поручили работу в аптеке. В следующие дни события развивались с большой быстротой. 20 января после грандиозного налета не стало в лагере ни воды, ни света Налет, как всегда, явился для нас большой моральной поддержкой. Лагеря не бомбили ни разу Мы опасались, что в последнюю минуту немцы взорвут наш ревирный лагерь, чтобы замести следы своих преступлений. Это опасение и явилось причиной того, что большинство ушло 18 января. Ушедшие надеялись на то, что вне лагеря, по дороге, удастся сбежать. Многим это в самом деле удалось.

21 января царствовал уже большой беспорядок В лагере осталось небольшое число эсэсовцев. Склады хлеба продуктов и одежды остались открытыми. Склады были полны всякого добра. [Эти варвары накопили множество всего, но нам, заключенным, давали худшее грязное белье, рвань вместо одежды, деревянные ботинки и кормили нас хуже, чем свиней.] Около 3 часов дня последние эсэсовцы ушли. предложив идти с ними тем, кто хотел, кроме евреев. Но никто не пошел. Ворота лагеря остались открытыми. Вечером того же дня вспыхнул пожар на соседнем поле лагеря (Бжезинка), а ночью был взорван последний крематорий. Мы боялись, что и с нашим лагерем поступят так же, как с крематориями. Мы перерезали проволоку и оказались вместе с мужчинами, оставшимися так же, как и мы, на "ревире". С ними мы почувствовали себя гораздо уверенней. Многие ушли из лагеря. 23 января был очень тяжелый день. Утром появилось на велосипедах несколько немцев. Они пробыли в лагере несколько часов, подыскивая для себя вещи поценней, затем уехали. 24 января утром явились другие немцы и расстреляли в мужском лагере пять русских заключенных. 25 января приехала автомашина с группой гестаповцев. Они приказали выйти из блоков всем евреям, способным передвигаться Построили несколько сот мужчин и столько же женщин. Я, наученная опытом, решила не выходить. Вместе с подругой мы пробрались в блок, в котором никого не осталось. Это был блок, где лежали мешки с бельем и одеждой. Мы спрятались под этими мешками, прислу- шиваясь к тому что делается в лагере. Когда стало темно, мы вышли из нашего убежища. По одиночке показывались те, кто не подчинился приказу гестаповцев. Так же, как и мы, они спрятались и, таким образом, спаслись. Рассказывали они, что все это дело провел немецкий заключенный, который входил в блоки и вытаскивал оттуда евреев. Гестаповцы только присматривали за тем, как он это делал, и пообещал на следующий день придти за остальными. Всех построившихся евреев погнали из лагеря и, как видно, расстреляли.