(— Замечательная ситуация! Целомудренная голландская вдова обольстила констаблера!)

Далеко не без выгоды. Мною выращенная scalaria retrotorsa принесла сказочное богатство. Мы не знали, куда девать эту пропасть денег. Значительную долю вознаграждения за свою решимость вдова получила, я бы сказал, в ассигнациях моей супружеской верности. Я и сам не понимал, каким образом превратился в столь исключительного супруга. Если нечего было делать в казарме, я отсиживался дома и по утрам настаивал чай для жены.

Во всех пунктах кроме одного примирилась госпожа с новым мужем, в одном я не выдерживал сравнения с покойным: он — капитан, а я всего лишь констаблер. Конечно, сей капитан не видел в своей жизни ни одного сражения и, когда в праздник тела Христова командовал отрядом гражданского ополчения и по окончании мессы давал залп, то зажимал уши обеими руками. Тем не менее его жена носила титул «госпожа капитанша». Моя же супруга могла претендовать лишь на прозвание «констаблерши». Деградация для женского сердца невыносимая. И так как денег у нас скопилось немало, попытался я купить хотя бы патент лейтенанта. Куда там! Пятьдесят шесть претендентов красовались на листе впереди меня: перепрыгнуть — никакого шанса.

Все это время жена моя избегала выходить из дому, опасаясь, что знакомые станут величать ее «госпожой констаблершей», и если случалось ей составлять документ — к примеру, послание мяснику относительно телячьей ноги, — подписывала она моим именем так: супруг вдовы капитана Тобиаса ван дер Буллена. И в конце концов меня прозвали простоты ради Тобиасом ван дер Булленом. Я абсолютно неповинен в этом двенадцатом моем псевдониме.

Должен признаться, жизнь я вел не очень-то веселую. Какой прок от денег в сундуке, если тратить их некуда. Вина не пил, трубку, ради вящей чистоты в доме, не курил. И сидел сиднем дома — друзей никаких, развлечений еще меньше. Купцы толковали в своем клубе о делах малопонятных. Мужчины тут были такие умные, что морщились от всякой невинной шутки, а их жены такие добродетельные, что разрешали иметь своим петухам не более одной законной курицы.

Между тем попала моя супруга в интересное положение, когда женщинами овладевают самые нелепые капризы. Обычная вещь, господа, хорошо вам известная. Одну женщину, к примеру, терзает желание съесть миску сапожного клея, другая убеждена в немедленной смерти, если ей сейчас же не поймают большую жабу и она не откусит ей лапку; третья заставляет мужа среди ночи вскакивать с постели и бежать в аптеку, дабы доставить ей лучших лакриц. Вы также знаете, господа, что причудам этим лучше не противиться — рискуешь навлечь на себя опасность. Моя. жена возымела непреодолимую страсть к весьма экзотической усладе — куску пергамента. Не простого, но особого пергамента, на котором красуется заветная надпись: ее супруг — капитан.

Где достать вожделенный пергамент? Когда я совсем сломал мозги об эту задачу, случай свел меня со старым знакомцем — менеером Рейсеном. Он тотчас меня узнал, да и у меня не было причин от него таиться — между нами когда-то образовалось известное приятельство, что необходимо вело к доверию. Он рассказал, что в Германии меня разыскивают: во-первых, из-за самовольной отдачи в реставрацию священных сосудов тамплиеров, а затем из-за чудесного метемпсихоза гамбургского Мукальба.

(— Великолепная парафраза на воровство и убийство, — проскрежетал советник.)

В Голландии, слава богу, меня дразнили именем умершего супруга моей нынешней жены; если б узнали истинное положение дел — наверняка выдали бы немецким властям.

Взамен поведал я менееру Рейсену о великой своей заботе: во что бы то ни стало надо приобрести капитанский патент, иначе жена до смерти загрызет.

— Да, сын мой, — рассмеялся менеер, — ждать придется долго: волосы выпадут и лысина пожелтеет, пока на суше дослужишься до капитанского чина. Войн здесь не случается — голландцы предпочитают наблюдать за чужой дракой. Если хочешь стать капитаном, едем со мной. Я собираюсь в Индию с грузом оружия и пушек для набоба Нуджуф-хана. В его армии служит военачальником твой соотечественник — некий Вальтер Рейнгард: авантюрист вроде тебя, а стал важной персоной. Он известен под именем Зоммер, индусы зовут его Сумро, а французы — Сомбре. Нуждается он в хороших солдатах, особенно в артиллеристах. Едем со мной, может, через год принцем станешь, не то что капитаном.

И менеер Рейсен поведал о столь удивительных вещах касательно Зоммера и его успехов в Бенгалии, что я затрясся от волнения. Прибавьте жуткую мою скуку и унылое ничегонеделание. Мы с менеером ударили по рукам.

Жена возгорелась неописуемым ликованием, когда я представил ей менеера Рейсена и она узнала, что в далекой стране растет дерево под названием «банан» с тысячью ветвей, на каждой ветке сотнями висят смоквы и на каждой смокве — капитанский патент; протяни руку и рви. Она же меня и спровадила:

— Собирайся, дорогой, поскорей. Не запоздай на корабль.

Сама упаковала все необходимое, добрая душа. Напрасно умолял я ее не поднимать тяжелый сундук. В головокружительном энтузиазме сунула даже лишнее мыло и зубную щетку. Прощаясь, не пролила ни единой слезинки. Голландки привыкли к долгому отсутствию мужей в далеких странах: безграничная вера в добродетель избранника исключала всякую ревность.

Чего уже тут скрывать: меня весьма привлекала перспектива удалиться из дому на определенное время, когда приходящий в мир младенец куда несноснее любых звериных детенышей. К тому же ясно, что колыбель качать пришлось бы мне. Пусть уж лучше корабль качает меня.

Двумя днями позднее я поднялся на борт с менеером Рейсеном и распрощался на какое-то время с Европой. Попутный ветер вздувал паруса, жена радостно махала платком.

(— Неужели ты в плаванье не учинил какого-либо мошенничества? — советник решил придержать корабль с распущенными парусами.)

Ничего достойного упоминания.

(— Тогда перепрыгнем Атлантический океан, не теряя времени на россказни о летучих рыбах и поющих сиренах, сойдем на берег в Бенгалии и подивимся тамошним твоим фокусам.)

Считайте, что мы уже прибыли.

— Надеюсь, высокий суд простит, если я предварю основной рассказ некоторыми второстепенными отступлениями, — начал обвиняемый в ближайший день слушания дела, — подробности необходимы для освещения тяжких преступлений: идолопоклонства, многоженства, цареубийства.

(— Кои волшебно обернутся высокими добродетелями, — не преминул фыркнуть советник.)

— Сделаю все, что смогу, — заверил обвиняемый. — Итак: стоит в Бенаресе на берегу Ганга высокая башня. Из окна башни горизонтально тянется бамбуковый ствол толщиной в человеческий торс. Свисает с бамбукового ствола на длинной цепи большая клетка. В клетке сидит человек — ему протягивают на палке еду и питье. Клетка висит над заливом, образованным излучиной Ганга. Залив полон крокодилов. К вечеру страшилища вскидывают свои многозубые пасти над водой. И если пленник сумеет тем или иным способом сломать прутья клетки и нырнуть в залив, его неминуемо сожрут крокодилы.

Кто сидит в клетке?

Не кто иной, как его императорское и королевское величество шах Аллум — наследник Великих Моголов.

Почему он сидит в клетке? Да потому, что оказал гостеприимство его высочеству Мир Коссиму — бенгальскому набобу, когда англичане после битвы при Патне вытеснили этого набоба из родной страны. Чуть позже, после битвы при Буксаре, англичане захватили в плен самого шаха Аллума, и Мир Коссим бежал к набобу Ауда. Военачальником последнего был Зоммер. Англичане потребовали от набоба Ауда выдачи Мир Коссима и Зоммера. желая, очевидно, подвесить еще две клетки над заливом, чтобы Аллуму не было скучно.

Набоб Ауда избавил Зоммера от сидения в клетке и дал возможность бежать. Зоммер ушел к джаттам через реку Джумнак и набрал новый отряд. Англичане продолжали его преследовать, и он присоединился к принцу Раджпуту в Джудпоре. Организовал войско по европейскому образцу и победил раджей Хитора и Абнила, но, однако, не избавился от англичан. Не силой оружия, а хитростью вынудили его к повторному бегству, и в конце концов он очутился в Дели — главном городе Индии. Здесь его дружески принял Мирза Нуджуф — хан Сюльфикар аль Довла — верховный военачальник и всемогущий министр Великого Могола.