Моя бабушка живет очень далеко от нас, в маленьком городке на Урале. Я был у нее однажды, давно, два года назад. И почти ничего не помню.

То есть помню, конечно. Лето, бревенчатый дом и всегда распахнутые настежь окна. Одно окно выходит в огород, а два других — в тупичок. И там большая поляна, высокая трава, а в траве с утра до позднего вечера стрекочут кузнечики. Воздух звенит, и весь бабушкин дом полон этим стрекотом.

Вот и все, что я помню.

Сегодня пришло письмо от бабушки. Мама вернулась с работы и вытащила его из почтового ящика.

— Какая радость, — сказала мама мне, дочитав письмо до конца. — Бабушке наконец-то поставили телефон! Теперь мы сможем с ней разговаривать. Звоним немедленно?

— Конечно, — согласился я.

Мама набрала длинный номер и сунула трубку мне.

— Давай, ты первый! Разговаривай с бабушкой!

В трубке раздались длинные гудки, а затем я услышал незнакомый пожилой голос.

— Ну, говори! — подтолкнула меня мама.

— Бабушка… — начал я, и вдруг понял, что не знаю, о чем говорить.

— Кто это?… — спросила трубка. — Кто говорит?…

— Скажи, что ты бабушку любишь!… Что мы её часто вспоминаем!… Что ждем в гости!… — настойчивым шепотом стала подсказывать мама. — Говори же, не молчи!

А я вдруг вспомнил цветущую поляну под бабушкиным окном и высокую траву.

— Бабушка, — спросил я, — а кузнечики у тебя стрекочут?

— Кузнечики? — я услышал, как дрогнул голос моей бабушки. — Да, сейчас я распахну окно…

Прошло всего несколько мгновений, и я услышал, как весь бабушкин дом наполнился волшебным стрекотом неутомимых кузнечиков.

— Послушай, сын, ты будешь разговаривать?! — затормошила меня мама. — Время идет! Скажи бабушке, что целуешь ее!… Я тоже скажу несколько слов… после тебя!

Я молча протянул маме трубку. Мама покачала головой, прижала трубку к уху… и замерла. А потом я увидел, как в глазах у мамы появились слезинки.

Стемнело.

Налив себе чашку крепкого чаю, Владимир Борисович Куликов, инженер в отпуске и в данный момент — единственный обитатель квартиры, потушил в комнате свет и осторожненько, чтобы не расплескать любимый напиток, протиснулся на балкон.

Тёплый летний воздух быстро густел. Почти неподвижный, с наступлением темноты, он, наверное, достиг бы плотности почти различимой на ощупь — что-то вроде мелкого-мелкого песка. Хочешь — переступи одной ногой через перильце балкона, толкнись другой — а дальше уже плыви, неторопливо подгребая руками. Плыви, пока сил хватит.

Где-то далеко коротко гукнул поезд. Так далеко, что даже перестука колес совсем не было слышно. Куликов отхлебнул глоток, проставил чашку на маленький столик.

Он был уверен, что и сегодня разглядит тот загадочный крошечный мерцающий огонек.

Если выбраться на балкон инженера Куликова днем и глазеть по сторонам, то даже человек с самым богатейшим воображением не сумеет разглядеть чего-либо хоть мало-мальски замечательного; насколько хватает взгляда, раскинулось огромное картофельное поле, расчерченное едва заметными узенькими межами — осталось поле от тех времен, когда люди здесь жили еще не в шестнадцати- и двенадцатиэтажных домах, а в маленьких деревянных избах, а кто-то и в бараках. Через годик-другой поле застроят.

Ночью не видно серовато-зеленых чахлых кустов, и кажется, что ровная и гладкая, таинственно-пустынная равнина только и дожидается смелого человека, который, не оглядываясь назад, зашагает к черному лесу.

Огонек вдруг мигнул на том же самом месте, что и вчера!

Мигнул, исчез… затем появился снова, слабый и мерцающий, но появился! И больше не исчезал!

Подождав для верности минут пять, инженер накинул куртку и вышел из дому.

Зачем он пошел туда? Кого он хотел увидеть, кого встретить?

Идти по полю было неудобно, то и дело ноги проваливались в разрыхленную землю, ботинки цеплялись за ботву. Чтобы не потерять направление, он несколько раз оборачивался назад: новый микрорайон надежной глыбой стоял на месте, сверкая редкими огнями окон.

— Эй, кто идет? — вдруг услышал он впереди испуганный голос. Странное дело, но голос, кажется, принадлежал ребенку.

— Это я, — как можно более ровно отозвался Куликов.

И в следующий момент с каким-то разочарованным удивлением понял, что дошёл.

Ещё шаг — и небо впереди тускло засветилось жёлто-малиновым светом, сразу стало как-то ниже, словно съёжилось вокруг Куликова.

Это был самый обыкновенный костер. Костер в неглубокой лощинке, ничейной и не засаженной картошкой — наверное, почти до середины лета в ней стояла вода, — и кто же сажает картошку «чтоб пропала», в воду?!

— Подходите ближе, дяденька, садитесь, — произнес тот же дрожащий голосок.

Куликов тут только разглядел троих мальчишек. Они сидели спиной к нему и теперь разом повернулись, вглядываясь в темноту. Один совсем малыш, наверное, и в школу-то не ходит. Двое других постарше.

— Спасибо, — сказал Куликов, вышел к костру и начал приглядываться, куда бы удобнее присесть.

— Картошки хотите? Печёной? — спросил самый маленький из мальчишек. Он даже улыбнулся вдруг, и голосок его больше не дрожал. — Только у нас её мало…

— Ящики? — кивнул Куликов на костёр. — От овощного натаскали?

— Так поломанные же, негодные! — беспечно махнул рукой малыш.

Двое других пристально наблюдали за Куликовым, но, чувствовалось, без опаски.

— Картошку-то здесь же накопали? — неопределенно помотал головой инженер.

Он хотел спросить это совсем безразличным голосом — ему-то какое дело, где они взяли картошку. Но получилось — словно они попались, а он их допрашивает.

— Тут же не наше поле! — без охоты, но и без страха и стыда подал голос, наконец, один из старших. — Из дому принесли.

— Ясно, — Куликов подбросил в костёр сломанную дощечку от тарного ящика. — А чего вы теперь не в постели? Поздно ведь.

— Каникулы у нас! — весело сверкнул глазёнками малыш.

«Всё-таки, он школьник…» — почему-то с облегчением подумал Куликов.

— Картошку будете? — снова спросил мальчишка.

— Пожалуй…

К ногам Куликова выкатилась черная картофелина, и он начал её очищать, перебрасывая с ладони на ладонь, хотя есть совершенно не хотелось.

— Вкусная? — снова весело улыбнулся мальчуган. — А знаете, какая картошка на Проксиме Центавра?

— Где? — не сразу понял Куликов.

А один из старших мальчишек вдруг, не таясь, пихнул малыша локтем в бок, так, что тот громко ойкнул, и весёлая его мордашка некрасиво сморщилась.

— Ты это… перестань! Зачем? — грозно нахмурился Владимир Борисович.

— А чего он?… — хмуро буркнул парень и посмотрел на второго молчаливого своего приятеля. Тот одобрительно кивнул, и тогда парень повторил еще раз:

— А чего он?…

— А ты чего? — тихо и с обидой произнес тут малыш. — Может, дяденька тоже с нами захочет, а?

— Куда? — прожевав картошку, обвел приятелей глазами Куликов. — Вы собираетесь в летний лагерь? Или на рыбалку?

— Ну, да! — снова пробурчал парень, видимо, самый старший и авторитетный в компании.

— На Проксиму Центавра! — снова не выдержал малыш. И на этот раз никто не пихнул его в живот. — Знаете, где это?

— А вы кто по специальности? — солидно спросил старший, пока Куликов раздумывал, знает ли он, где это — Проксима Центавра.

— Инженер…

— Вот видите, инженер! — бурно обрадовался малыш.

— Проксима Центравра — вот она! — ткнул куда-то рукой в небо старший. — Во-он!

Куликов поднял голову. Совсем рядом — только протяни ладонь — висело великое множество звезд и звездочек. И среди них — наверняка была одна, названия которой он до сегодняшней ночи никогда и не слышал, — таинственная Проксима Центавра.

И ещё инженер Куликов вдруг понял, почему эти мальчишки сидели так — все по одну сторону костра, спиной к нему, когда он подошел. Точнее, спиной к микрорайону.