Упаковав все это в скатерти, мы положили узлы на стол и стали советоваться, как поднять их к нам в корзину, наверх. Но мы явно недооценивали сообразительность марсиан. Только мы несколько отошли от стола, как щупальце схватило одно за другим оба громадных узла и перенесло их в корзину со сноровкой бывалого грузчика.

В это время Майкл О’Флаган, у которого рождались одна безумная идея за другой, стал совать мне в руки увесистые продолговатые коробки. Я глянул на их наклейки, и меня чуть не хватил удар: это были коробки с охотничьим порохом!

— В крайнем случае, — возбужденно шептал мне О’Флаган, — мы уничтожим хоть одну марсианскую боевую машину!.. Ну, берите же!.. (Он настолько обезумел, что даже не счел нужным прибавить «сэр»!) Берите!.. И я захвачу коробки четыре… Эти вурдалаки не знают, что в этих коробках, а когда поймут, будет поздно…

— Я вам приказываю немедленно положить порох на место! — крикнул я этому осатаневшему молокососу. — У меня семья, дети, и я не тороплюсь на тот свет!..

О’Флаган от злости покраснел до самых корней своих рыжих волос, но то, что еще осталось в нем от дисциплинированного солдата, заставило его выполнить мое приказание.

От волнения у меня пересохло в горле. Я раскупорил бутылку содовой и налил себе стакан.

Сколько это потребовало времени? Минуту — не более. Но за это время проклятый ирландец успел схватить из витрины охотничью двустволку и зарядить ее.

— Бегите! — крикнул он мне, стреляя в упор в дежурное щупальце. — Бегите через кухню и спрячьтесь в саду!.. А я постараюсь пока задержать это чудище!.. Да здравствует Ирландия!..

Никогда еще я не был так близко от смерти. Я схватил недопитую бутылку и изо всей силы ударил ею по голове этого идиота. О’Флаган рухнул на пол без чувств (головой в лужу, которая сразу покраснела от крови), и это спасло мне жизнь. Имей я глупость броситься бежать, меня бы без труда поймали и… Бр-р-р! Даже страшно подумать…

Я уже имел случай писать об удивительной сообразительности марсиан. На этот раз они поняли, что О’Флаган хотел организовать наш побег. А я не согласился. Они это отлично поняли. Полагаю, что в конечном счете и О’Флаган уразумел бы, что я действовал в интересах нас обоих, но, к сожалению, пути наши сразу и бесповоротно разошлись. То самое щупальце, в которое он столь легкомысленно и бесполезно выпустил заряд, как ни в чем не бывало подхватило обеспамятевшего солдата и зашвырнуло его в мрачную глубину чуть приоткрывшегося цилиндра. Крышка стала сама по себе завинчиваться, я услышал донесшееся из цилиндра довольное уханье марсиан, и у меня мороз прошел по коже. Потом то же щупальце мягко обхватило меня под мышками и бережно (!!!!) подняло в корзину, где и оставило наедине с теперь уже только для меня одного предназначенными двумя узлами…

Надо будет все-таки поэкономней расходовать продукты и напитки. Бог знает сколько дней и ночей предстоит еще провести в этой ужасной корзине, пока до меня дойдет очередь.

А вдруг меня минет чаша сия? Господи, помоги мне ради моей бедной жены, ради моих невинных детей!

Четверг, 25 июня

Прошлой ночью я не сомкнул глаз. Я осушил бутылку мартини и очень, очень многое передумал.

Утром, лишь только достаточно рассвело, я начертил на листке бумаги «пифагоровы штаны» и поднес бумагу к самому иллюминатору. В цилиндре заметили, что я хочу привлечь их внимание. Пучок света на сей раз, к счастью, безвредного, осветил мой незамысловатый чертеж, и одна за другой несколько пар больших, чудовищно спокойных глаз показались по ту сторону иллюминатора.

Мой расчет был очень прост: мыслящие существа, дошедшие до такой степени цивилизации, как марсиане, не могут обойтись без геометрии. Геометрия всюду одинакова. Увидев мой чертеж, марсиане поймут, что имеют дело с мыслящим существом и что это мыслящее существо хочет с ними вступить в контакт.

Удостоверившись, что все они ознакомились с моим первым чертежом, я предложил их вниманию второй. Это была грубо нарисованная, но достаточно ясная схема солнечной системы. Кружочки, изображавшие Землю и Марс, я перечеркнул крестиками. Перечеркивая Землю, я на всякий случай ткнул себя пальцем в грудь, а перечеркивая Марс, показал пальцем на цилиндр. Потом я постарался изобразить вокруг Сатурна кольцо и держал эту бумажку, прижав к стеклу иллюминатора, пока марсиане не ушли в глубь цилиндра.

Тогда я, совершенно обессилевший от нервного напряжения, присел на дно корзины. Выпитая натощак бутылка коньяка дала себя знать, и я не заметил, как уснул…

Проснулся я от того, что ярдах в двухстах от меня разорвался снаряд. Потом еще два. Несколько осколков прогудело где-то высоко над моей головой. Почти одновременно с этими тремя взрывами, не причинившими марсианам никакого вреда, в отдалении раздался грохот, от которого листва на деревьях под нами зашелестела, как при ураганном ветре, и от теплового луча марсиан взлетела на воздух батарея, укрывавшаяся за восточной окраиной городка. Кажется, это был Уэйбридж. А может быть, Шеппертон. Было очень трудно разобраться: дым, пламя, зыбкие коричневые стены пыли от рушившихся зданий. Все более или менее приметные ориентиры были начисто сметены с лица земли…

На этот раз пленных (если людей, взятых для такой цели, можно называть пленными) взяли в свои корзины марсиане с других боевых машин. Не значит ли это, что меня не хотят беспокоить, что меня как-то выделяют из массы других пленных?… А что, если меня решили оставить в живых? Просто так, не столько из благодарности (вряд ли они настолько сентиментальны), сколько в знак доверия? А если в знак особого доверия, то чего они от меня ждут?… Как мне отблагодарить марсиан за то, что они мне, единственному из всех захваченных ими людей, доверяют?

Погруженный в размышления, я долго не обращал внимания на местность, по которой неторопливо продвигались боевые машины марсиан.

Я был уверен почему-то, что мы возвращаемся в пустошь. И вдруг я поднял глаза и увидел, что мы передвигаемся в прямо противоположном направлении. Вскоре меня охватило странное чувство: меня томило какое-то неопределенное воспоминание. Я готов был поклясться, что совсем недавно я был уже в этих местах, хотя, и это было так же несомненно, ни разу не видел этого сверху. И вспомнил: в отдалении, вон за тем леском и за тем, и вон за той кучкой домиков, тонувших в сочной зелени садов, и во-о-он за теми высокими каменными изгородями расположились огневые позиции полка, которым командует мой друг полковник Кокс. Ну конечно, я еще помог ему выбрать для его гаубиц ложбинку справа от железнодорожной станции…

Значит, еще минут пять, не более, и мы окажемся в зоне действительного огня батарей. Судя по опыту предшествующих дней, им вряд ли удастся произвести больше одного залпа. В лучшем случае (для полковника Кокса, а не марсиан) ему удастся повредить одну из боевых машин марсиан. А потом полковник Кокс со своими орудиями и артиллеристами все равно будет сметен с лица земли. Но марсиане озлобятся. А кроме того, и это-то наиболее вероятно, разрывы снарядов единственного залпа полковника Кокса, не причинив никакого вреда цилиндрам, превратят меня, ничем не защищенного от осколков, в груду дырявого мяса… Не лучше ли будет не раздражать марсиан бесполезным сопротивлением?

Еще в военной школе я получал высшие баллы за то, что быстро и точно набрасывал в полевых условиях кроки. Мне до сих пор трудно вспомнить, отдавал ли я себе отчет, чем я руковожусь, набрасывая с лихорадочной быстротой на листке бумаги кроки местности, по которой, не подозревая о грозившей им опасности, продвигались боевые машины марсиан. Но скажу без ложной скромности, редко кому бы то ни было удавалось в столь короткие промежутки времени набросать в труднейших условиях (плохая видимость — ведь моя корзина была на обращенной назад части цилиндра, и трясло, как на спине у верблюда) столь точные кроки, от которых зависела — страшно сказать! — судьба человечества. Над всеми естественными и искусственными прикрытиями, за которыми укрывались орудия полковника Кокса, я по наитию (кто знает, какие знаки употребляют марсиане!) нарисовал, конечно схематически, орудия с белыми облачками вокруг их жерл и стал неистово стучаться в иллюминатор.