Телефон звонит – муж. Не беру. Пусть Алле-Ванилле звонит. Может, она его борщами кормить будет. Хотя какие борщи – она же йогиня! Максимум смузи из сельдерея.

Впереди развилка. Направо – старая жизнь, борщи и измены. Налево – неизвестность, но с наследством.

Поворачиваю налево.

Кот Васька одобрительно мурлыкает.

Вот так, в халате с драконами, растрёпанная, с котом на заднем сиденье, я еду навстречу новой жизни. Или хотя бы попытаюсь её откопать. В прямом смысле – с лопатой и картой от дедушки Василия.

Борщ я так и оставила на плите. Пусть варится. Как моя прошлая жизнь. А я поехала за будущим.

Даже если это будущее придётся выкапывать из земли.

Утро началось с того, что я проснулась в кресле. В том самом, из которого сложно встать. Оно засасывает, как болото, только уютнее. Спина, конечно, взвыла от возмущения – не двадцать лет, чтобы где попало спать. А где не попало? В спальню идти не хотелось – там Сергей со своим храпом-симфонией.

Кот Васька спал у меня на коленях, растёкся как рыжий блин. Двенадцать килограммов счастья, между прочим. Ветеринар говорит – надо на диету. Я говорю – пусть сначала своего похудеет. Ветеринар обиделся. Видимо, про себя подумал.

– Так, Вась, вставай, – бужу кота. – Нам к нотариусу ехать.

Кот открывает один глаз, оценивает обстановку и закрывает обратно. Мол, это твои проблемы, хозяйка, а я досматриваю сон про сосиски.

Иду в спальню переодеваться. Серёжа уже встал – слышу, как на кухне гремит. Небось кофе себе делает. Умеет он только кофе делать. И яичницу. Но яичница у него всегда пригорает, поэтому не в счёт.

Открываю шкаф. Что надеть к нотариусу? Костюм старый, который покупала на защиту диплома Марины? Или платье новое, которое висит с биркой уже полгода? Беру платье. А что? Новая жизнь – новое платье. Логично же!

Натягиваю платье. Оно натягивается со скрипом, как будто протестует. Размер сорок шестой, а я сорок восьмой. Но на бирке было написано «большемерит». Враньё! Маломерит оно, паразитское!

– Лена! – орёт Сергей с кухни. – Где сахар?

– Там же, где последние двадцать пять лет! – ору в ответ.

– Нету!

Ну конечно, нету. Я же вчера его весь в его чай высыпала. Вернее, думала, что высыпала. А высыпала соль. Которую он не почувствовал и нахваливал. Театр абсурда, честное слово!

Выхожу на кухню. Сергей стоит в семейных трусах и майке. Та самая майка с дыркой. Живот торчит победоносно. А ведь когда-то был красавчик. Или мне так казалось. Любовь, она как фильтр в социальных сетях – приукрашивает реальность.

– Ты куда это вырядилась? – спрашивает подозрительно.

– К нотариусу. Я же вчера говорила.

– А-а-а, про тётку твою… И что, прямо сейчас надо?

– Надо.

– Может, вместе поедем? – вдруг предлагает. – Я как раз… э-э-э… совещание перенесли.

Ага, щас! Совещание с Аллой-Ваниллой перенесли! Небось договорились попозже встретиться, когда жена свалит.

– Не надо, я сама.

– Но это же семейное дело!

– Семейное? – я беру чашку, наливаю себе чай. – Серёж, семья – это когда вместе. А мы уже не вместе. Ты просто ещё не переехал.

Он открывает рот. Закрывает. Как рыба на берегу. Золотая рыбка, которая все желания растеряла.

– Лена, не горячись…

– Я не горячусь. Я остываю. К тебе. Как борщ вчерашний. Кстати, можешь его доесть – я специально солёненький сделала. Как твой чай.

Выхожу из квартиры. Сергей что-то кричит вслед, но я уже в лифте. Лифт скрипит, как моя совесть. Хотя нет, совесть молчит. Это она двадцать пять лет скрипела, а теперь успокоилась.

В подъезде встречаю Антоновну с третьего. Она с мусором и свежими сплетнями.

– Ой, Викуль, а я слышала, твой-то того… С молодой закрутил?

Вот те на! Откуда она знает? У этой женщины радары вместо ушей!

– Антоновна, – говорю устало, – у вас информация неточная.

– Да? – оживляется.

– Не с молодой. С дурой крашеной. Это разные категории.

Антоновна хихикает. Ей семьдесят восемь, а хихикает как девчонка. Может, в этом секрет долголетия – не терять способность хихикать над чужими бедами?

На улице решаю ехать на маршрутке. Машину оставила – пусть Сергей мучается, ищет ключи. Я их в морозилку положила. Рядом с его любимыми пельменями. Пусть разморозит свои чувства, так сказать.

В маршрутке битком. Сажусь рядом с двумя бабульками. Они сразу оживляются – новое лицо, можно поболтать.

– Девонька, а ты куда едешь? – спрашивает одна, в платочке с розочками.

– К нотариусу, – отвечаю.

– Ой, наследство, наверное? – вторая подключается. У этой платочек с огурцами. Прямо натюрморт какой-то.

– Да, тётя умерла.

– Царствие небесное! – крестятся обе. – А муж-то твой где? Что не с тобой?

– Муж занят, – говорю уклончиво.

– Ой, знаем мы таких занятых! – розочки качает головой. – Вон у моей соседки тоже муж занятой был. С секретаршей занимался. Тридцать лет прожили – и на тебе!

– А она что? – интересуюсь.

– А она молодец! Квартиру отсудила, дачу, машину. И к морю уехала. Там себе турка нашла. Теперь в Анталии живёт, апельсины ест!

– А муж?

– А муж с секретаршей в однушке ютится. Она его, дуру, бросила, как только денег не стало. Теперь он один, как перст. К жене обратно просился – а та из Турции пишет: «Иди лесом, я тут кебабы ем!»

Смеюсь. Бабульки тоже смеются. Весь автобус оборачивается.

– Вот и ты, девонька, не горюй, – огурцы похлопывает меня по руке. – Всё к лучшему! Может, тебе тётка миллионы оставила!

Ну да, миллионы. Дачу в шесть соток и загадку от дедушки. Но бабулькам этого не объяснишь.

Выхожу на нужной остановке. Нотариальная контора в старом особнячке. Красиво, солидно. Захожу – а там…

Батюшки-светы! Нотариус Пупкин сидит за столом в домашних тапочках! Причём не просто тапочках, а с Микки-Маусом! Ушки торчат, глазки пуговками. И это человек, который заверяет серьёзные документы!

– Виктория Петровна? – спрашивает Пупкин, не вставая.

– Да, – киваю, стараясь не пялиться на тапки.

– Присаживайтесь. Извините за… – машет рукой на ноги, – мозоли замучили. Новые туфли, будь они неладны. Жена подарила. Итальянские, говорит. Я говорю – они не итальянские, они садистские!

Улыбаюсь. Нотариус в тапках – это как стриптизер в валенках. Вроде профессия серьёзная, а антураж подкачал.

– Так вот, о наследстве, – Пупкин достаёт папку. – Клавдия Семёновна оставила вам дачу. Тридцать соток, дом, хозпостройки. Но!

Всегда есть это «но»!

– Есть условие. Вы должны найти то, что Василий Петрович, ваш дедушка, закопал на участке в тысяча девятьсот девяносто первом году.

– И что именно он закопал?

– А вот этого никто не знает. Но есть вот это, – достаёт конверт. – Карта и… стихи.

– Стихи?! – у меня глаза на лоб.

– Василий Петрович был человек творческий. Вот, читайте:

– Это что, весь текст? – спрашиваю ошарашенно.

– Нет, тут ещё восемь куплетов. Ваш дедушка любил Пушкина. Правда, рифмовать так и не научился.

Господи, дедушка! Ну что за квест ты устроил?

Вдруг дверь открывается, и входит мужчина. Лет сорока семи на вид. Не красавец – нос картошкой, уши торчат, лысина пробивается. Джинсы, рубашка в клетку. Руки рабочие – видно, что физическим трудом занимается.

– Извините, я рано? – спрашивает.

– А, Игорь Валентинович! – оживляется Пупкин. – Как раз вовремя! Знакомьтесь – Виктория Петровна, наследница соседнего участка. Игорь Валентинович, ваш будущий сосед. У вас там земельный вопрос общий.