И. Заикин
Когда стихи Игоря Северянина подняли шум в обществе, когда о словотворчестве заговорили всюду, и им начали пытаться заниматься даже вовсе презренные бездарности, вроде Рославлева, начали появляться в необыкновенно большом количестве литографированные книжонки московских футуристов. Сперва в красивом исполнении Гончаровой и Ларионова, а потом сделанные кем попало. Они неоригинальны, это первый грех. Но это еще не так горько для них, ибо они, что несомненно, находятся за пределами всякого искусства. Говорить о них как о стихотворцах нет возможности. Маяковский и Хлебников дают иногда вещи, которые можно читать, но тогда они всегда в совершенном разногласии с выставленными ими принципами. Стихотворение Хлебникова в брошюре «Бух лесинный» крепко и красиво, но оно неоригинально, его мог бы написать и Блок. В брошюре Маяковского «Я» последнее стихотворение, действительно, совсем приятно, но большое влияние Анненского налицо. И там нет никаких «заумных» языков. Этим специально занимается г. Крученых, этот великолепный писарь в экстазе. Бурлюки занимаются саморекламированием, тем, что называется французами le fumisme и подражанием чему угодно и кому угодно. Футуристические стихи Гуро под явным влиянием Игоря Северянина. О том, что делается в сборниках «Союза Молодежи», где теоретизируют гг. Марков, Спандиков, Розанова, как-то даже неловко говорить. Весь этот «футуризм», все это «будетлянское баяченье» простой коммерческий гешефт. И настолько ясны эти коммерческие устремления, что их заметил даже ежемесячный ремингтон «Современника», г. Львов-Рогачевский.
…Что можно сказать о произведении Бурлюка во 2-м «Садке Судей», над которым красуется надпись «инструментовано на „с“», когда там «с» чуть ли не самая редкая буква! или когда сей, подражая Корбьеру, пишет некоторые слова большими буквами и называет их «лейт-словами» уж совсем ни с того, ни с сего… Положим, что обычный способ г. Бурлюка: стащить какой-либо термин и прицепить его к собственным шедеврам.
С. Бобров
Можно ли вступать в какие-либо дискуссии с господами Бобровыми, заранее поставляющими себя вне субъективных условий вменяемости публичным заявлением, что у них (эгофутуристов) «развороченные черепа», и эпиграфом к своим писаниям избирающим четверостишие:
Душа, причудов полная,
Перевороты делает:
На белом ищет черное,
А в черном видит белое?
Как жаль, что не вся наша критика обладает столь завидным мужеством!
Д. Бурлюк, Б. Лившиц
Приведя краткий (весьма) перечень статей газетных о футуристах России за 1913 г., хочется сказать несколько слов о псевдониме (излюбленном так нашей прессой).
Что такое псевдоним? 1) трусость —? 2) скромность. Конечно не второе — а всегда первое…
Изгоните псевдоним из обихода;
Учитесь смелости. Аноним и псевдоним, ведь, всегда одно и то же, т. е. I.
Д. Бурлюк
Библиография
ВАДИМ ШЕРШЕНЕВИЧ. ЭКСТРАВАГАНТНЫЕ ФЛАКОНЫ. К-СТВО «МЕЗОНИН ПОЭЗИИ». 1913. 35 к.
Быть может, на Парнасе русского футуризма Вадим Шершеневич — единственный, чье место может быть определено сейчас на долгие годы, и это место, место незаурядного поэта из, теперь уже многочисленной, плеяды русских футуристов. В чем, собственно, эта определенность надежд, подаваемых поэтом? Не в том ли, что у него уже имеются за собой две книги компилятивных стихов — «Весенние Проталинки» и «Carmina» — не в том ли, что в каждой из своих футурных поэз он непрестанно прогрессирует и, весь тонкий, эстетный, надушенный с головы до пят, он удачно избег легкой возможности сделаться подражателем Северянина и ярко и определенно выявил в своих поэзах собственную фантазию поэта-урбаниста, такого же мученика города, как и Вл. Маяковский, самозабвенного, до упоительности самозабвенного мазохиста..
Конечно, в этом. Я не стану говорить здесь о Шершеневиче «Романтической Пудры», так как там еще поэта не окончательно схватили стальными зубами пасти города, так как еще не так тяжело над ним нависла громада спрута-города, города современности и, соответственно, приемы его творчества не достигли еще той изумительной нервности, сплочено-хаотической сжатости и безумного пульсирования электрических толчков, которых полна его следующая книга и стихи, невошедшие еще в отдельный сборник, но появившиеся в различных периодических изданиях, главным образом, в выпусках «Мезонина Поэзии». Не стоит, конечно, говорить о «Весенних Проталинках» или о «Carmina», об этих этапах творчества поэта говорилось достаточно, и имеют ли они какое иное отношение к Шершеневичу «Экстравагантных Флаконов», кроме того разве, что они дали поэту возможность зарекомендовать себя хорошим мастером стиха.
Перехожу к «Флаконам». С первой страницы глядит уже ужас городи, хотя ни одна строчка не сказала вам о нем, и только разве «аккорд электричества» еще сильнее ударит вас в бешеном темпе ритма «торопливых гаерских ног». И под «больную улыбку жизни» стучат эти строчки о скользящих и ранящих мгновениях, гримасничает окровавленная мука — кривляющегося перед «бесполой жизнью» поэта.
И везде и всюду ужас и растоптанное сердце. Вот Прекрасная Датт поэта:
Вы бежали испуганно, уронив вуалетку,
А за Вами, с гиканьем и дико крича.
Бежала толпа по темному проспекту
И их вздохи скользили по Вашим плечам.
И она брошена, невыразимо брошена в объятия толпы, и на ее губах бессилие ответа, распятой на том же кресте:
И кому-то шептали: Не надо! Оставьте!
Ваше белое платье было в грязи…
Но за Вами неслись в истерической клятве
И люди, и здания, и даже магазин.
И любовь его там, где
Сумасшедшая людскость бульвара,
Толпобег по удивленной мостовой,
Где
Толпа гульлива, как с шампанским бокалы,
С немного дикостью кричат попури,
А верхние ноты, будто шакалы,
Прыгают яростно на фонари,
И эспри
И его любовь — жуткая пытка, боль от конца до начала:
Я руками взял Ваше сердце выхоленное,
Исцарапал его ревностью стальной,
И, вместе с двойником фейерверя тосты,
Вашу любовь, до утра грызли мы,
До-сыта, до-сыта. До-сыта,
Запивая шипучею мыслью.
(Альманах «Крематорий Здравомыслия»)
И весь мир для него — перевернутая кинемофильма, и только с «очками для близоруких на душе» он может войти в кинемо, и вот признанье поэта о своей роли в этом кинемо:
Я дивлюсь и вижу удивленно в кресле;
Все это комично; по детски; сквозь туман
Все сумасшедшие; и мне весело,
Только не по Вашему, когда я гляжу на экран.
И в этом кинемо
Счастье перегорает, как электролампа,
И добрые мысли с мещанским бантом
Разгуливают по кабинету, важны, как герцог!
О, бархатное, протертое сердце!
