– Сегодня я еду к герцогу Серредина-Буда. Но как-нибудь загляну в ваш подвал. Может быть, завтра. А что у вас во втором ящике?

– Четыре птицы, ваше величество: гусь, курица, лебедь и фазан. Если разрешите… – Дун Абрахам засуетился, велел слуге взрезать второй сосуд.

– Погодите. – На лице короля было особое выражение, появлявшееся всякий раз, когда в голову его величества приходили мысли, за которые он и повелел называть себя Многомудрым. – Вот что, – сказал он после раздумья. – Этот ящик будет храниться у меня шесть месяцев. Или нет – достаточно одного И посмотрим, что из этого получится. Дун Маноэль, отнесите в мою спальню.

Он с некоторым сожалением проводил взглядом сосуд, уносимый камерарием.

– Ваше величество, – сказал дун Абрахам, – я убежден что шесть месяцев – не предел. Мясо, приготовленное по новому способу, может храниться таким образом гораздо дольше…

Королевское чело продолжало сохранять особое выражение, и министр двора сделал дуну Абрахаму знак замолчать.

– Если это так, – сказал король, – то нет нужды… э… в больших количествах перца.

– Совершенно верно, ваше величество.

– И, значит, незачем отправлять экспедицию к этим, как их там… к Островам пряностей. Слишком накладно для казны. Слишком накладно. – Король вдруг подозрительно взглянул на дуна Абрахама. – Почему мне докладывают, что ваш сын стакнулся с Ламаррой?

– Его оклеветали, ваше величество! Клянусь святым Пакомио, моему сыну и в голову не могло прийти… У него в голове только Острова пряностей… Неслыханный оговор, ваше величество!

– Ну, во всяком случае он останется здесь, у нас на глазах. Итак, сеньоры, все слышали? Я отменяю экспедицию за ненадобностью. Способ хранения мяса, придуманный… э… графом до Заборра, объявляю государственной тайной. Что касается портуланов… э… конфискованных у вашего сына, то можете получить их обратно у первого министра. Впрочем, теперь они никому не нужны. Где первый министр? Ах да, я обещал ему приехать на бал.

Король съел еще несколько кусков мяса и поднялся.

– Чеснока надо класть побольше, – сказал он. – Как можно больше, соблюдая, однако, меру. Ну, вы знаете. Что с вами, граф?

– Ничего, ваше величество… – Дун Абрахам смахнул кружевным манжетом слезу. – Я буду класть побольше чеснока.

– Прекрасно. Вы едете со мной, граф.

Быстрым полувоенным шагом король вошел в зал, сопровождаемый инфантами, министром двора и дуном Абрахамом.

Фидальго низко кланялись, и король милостиво кивал им в ответ. Дамы приседали, и король благосклонно им улыбался. Он был в хорошем настроении.

Герцог Серредина-Буда кинулся навстречу.

– Ваш новый кафтан хорош, – сказал ему король, – но несколько коротковат. – На полном лице его величества вдруг отразилось недоумение. – Сеньоры, кто лежит там на полу?

– Ах, ваше величество, – сказал герцог, – случилось ужасное злодеяние. – Он драматически простер руку: – Ваш верный подданный маркиз до Барракудо злодейски убит сыном государственного пре…

Герцог осекся. Не веря своим глазам, уставился он на дуна Абрахама, который выглядывал из-за плеча короля. У герцога отвисла челюсть.

– Ну? – сердито сказал король. – Кто же убил маркиза?

Хайме стоял у балюстрады, прижав руки к груди. Его мутило после дуэли, неприятно колотилась жилка у виска… Услыхав вопрос короля, он вздернул голову. Увидел за королевским плечом белое лицо отца, ужас в его глазах…

– Я, ваше величество, – тихо сказал Хайме.

– Вы? – Король нахмурился. – Прискорбно. Что произошло между вами?

Хайме молчал. Почему-то в эту минуту он вспомнил тоскливый взгляд Басилио, отцова работника, – взгляд, устремленный' в дальнюю даль, в безвестность… в недостижимость…

– Ваше величество… – Вперед выступил пожилой фидальго, откашлялся в кулак, надувая щеки. – Я видел все с самого начала. Дуэль была по всем правилам. Они дрались честно, по-рыцарски.

И он, покашливая, рассказал подробности.

– Благодарю, дун Сесар. – Король почесал лоб.

Положение было затруднительное. Он не поощрял дуэли, даже наказывал за них, но все равно, вспыльчивые и чванливые фидальго частенько дрались, ничего с этим нельзя было поделать.

Белладолинда тихонько всхлипывала. Вдруг она заметила кровь, проступившую меж пальцев Хайме, прижатых; к груди.

– Он ранен! – воскликнула она и подбежала к Хайме.

– Ерунда, царапина, – пробормотал тот.

– Прискорбно, виконт до Заборра, – сказал король. – Весьма прискорбно. Вы заставляете волноваться прекрасную донселлу и вашего будущего тестя – посмотрите на дуна Альвареша, на нем лица нет. И ваш почтенный отец, который проявляет столько рвения на королевской службе… Я недоволен вами. Граф, увезите его домой и прикажите сделать примочку из этого… Ну да, колотые раны излечиваются колючим, значит, лучше всего – отвар шиповника. Объявляю вам, виконт, месяц домашнего ареста. Видеться с вами разрешаю только вашей невесте.

Так король распорядился. И, конечно, до Заборра не заставил дожидаться исполнения приказа. Крепко взяв под руку сына, он повел его из зала, мимо герцога, который все стоял оцепенело в голубом своем кафтане, мимо дуна Альвареша, плачущей Белладолинды, мимо прочих дам, фидальго и лохматых музыкантов. А великий инквизитор проводил их мрачным взглядом. Хайме шел, отцом влекомый, ничего вокруг не видя, как во сне. И беспокойно мысль тревожная блуждала… вне просторов океана…