6-го июня Добош и Самуэли вылетели обратно. Вместе с ними стартовал «Эльфауге», пилотируемый красвоенлетом Андерсом. Пассажиром у Андерса был швейцарский коммунист Фридрих Платтен. Он оставил нам интересные воспоминания об этом полете, опубликованные в журнале «Вестник Воздушного флота» № 1 за 1921 год.

Там говорится, что Андерс должен был следовать за более опытным венгерским пилотом, но уже через полчаса потерял его из виду. Когда на пути встала гряда облаков, венгр решил пройти под ней, чтобы лететь по наземным ориентирам, а Андерс зачем-то стал набирать высоту. После четырех часов полета над сплошным облачным покровом он вновь снизился, но определить свое местонахождение так и не смог. Стрелка бензиномера приближалась к нулю, и летчик решил приземлиться у ближайшего городка, чтобы распросить местных жителей. Попытка заговорить с ними подтвердила самые худшие опасения – горожане объяснялись только по-румынски. Кое-как выяснили, что аэроплан сильно отклонился от курса и что до Будапешта еще 180 киломеров. А бензина в баках оставалось от силы на 20 минут полета, то есть с учетом скорости машины – на 40 – 50 км.

Пока Платтен и Андерс обсуждали, где достать горючее, пришел вызванный бдительными горожанами наряд жандармов. И вскоре тюрьма «Жилава» пополнилась еще двумя арестантами[14]... А тем временем Добош и Самуэли без особых проблем достигли Будапешта.

Загадочное исчезновение четвертого экипажа подряд (румыны ничего не сообщали о пленных летчиках) вызвало вполне понятную реакцию руководства. Разумеется, первой возникла мысль о предательстве. В Отряд международной связи направилась инспекция во главе с комиссаром Управления РККВФУ Н. Колосовым. По итогам проверки Колосов составил рапорт, списав всю вину за провалы на «белогвардейское» прошлое некоторых членов отряда. Действительно, сгинувший без вести летчик Сахно и кое-кто из наземного персонала ранее служили у гетмана или у Петлюры, но таких среди украинских авиаторов было едва ли не большинство. Никаких фактов вредительства, диверсий или хотя бы «антисоветских разговоров» Колосов не приводит. Скорее всего, их и не было, а неудачи объяснялись роковым стечением обстоятельств, отсутствием метеослужбы и слабой аэронавигационной подготовкой пилотов.

Рапорт Колосова не содержал каких-либо «оргвыводов» по конкретным людям, но судьба подразделения в целом была решена. В начале июля отряд, в котором осталось всего двое летчиков, расформировали. А вскоре прекратила свое недолгое существование и Венгерская советская республика. 1 августа там пришло к власти буржуазно-демократическое правительство.

В советской историографии, находившейся под сильным пропагандистским влиянием, давно устоялось мнение об Отряде особого назначения, как о высокоэффективном подразделении, успешно выполнившем все поставленные перед ним задачи. Однако документы свидетельствуют об обратном...

В завершении рассказа о бесславном финале «венгерского» отряда необходимо упомянуть, что герой первого советского международного перелета Ходорович в августе 1919-го бежал к Деникину. Он улетел из Киева к белым (прихватив с собой жену) на том самом знаменитом «Эльфауге», побывавшем три месяца назад в Будапеште. Что подтолкнуло пилота на этот шаг и как сложилась его дальнейшая судьба – неизвестно. Мы знаем только, что он был зачислен в белую авиацию. Платтен, Пийр и Барышников в начале 1920 года, после заключения с Румынией соглашения об обмене военнопленными, вернулись в РСФСР. Летчик Андерс, судя по воспоминаниям Платтена, отказался возвращаться в Россию, и на этом его следы теряются.

Мгновенный развал Германской и Австрийской империй в ноябре 1918-го серьезно ударил не только по гетманскому режиму Украины, но и по Донской казачьей республике, также державшей пронемецкую ориентацию (см. главу 3). Поставки вооружений из Германии прекратились, а страны Антанты не спешили оказывать помощь сателлиту недавнего противника. Кроме того, хлынувшие на Украину советские дивизии начали всерьез угрожать Дону с ранее спокойного западного направления. Пришлось удлинять фронт почти на 500 километров, и это в момент, когда Донская армия вела ожесточенные бои под Царицыном. Одновременно из северной Таврии нагрянули банды махновцев. И вдобавок ко всему пришла эпидемия тифа...

Все это закончилось тем, что изнуренные непрерывными боями, холодом и болезнями казаки стали сперва поодиночке, а затем группами бросать промерзшие окопы и расходиться по домам. В январе 1919-го с фронта уходили уже целые полки. Деникин пытался помочь казакам заткнуть дыру надежными офицерскими частями, но было поздно. 12-го февраля сразу четыре казачьих полка перешли на сторону красных. И фронт рухнул. Не поддавшиеся разложению остатки Донской армии спешно отступали на юг, к Ростову и Новочеркасску. Атаман Краснов, запятнавший себя в глазах союзников тайным сотрудничеством с немцами, ушел в отставку. Командование всеми белогвардейскими силами Юга России принял генерал Деникин.

К чести донских авиаторов, их не затронул развал и анархия, охватившие многие наземные части. Несмотря на то, что казачьим летчикам пришлось срочно эвакуироваться в Новочеркасск, ни один самолет не был потерян. Ни один пилот не бежал с фронта и не перелетел к противнику.

В феврале донская авиация пополнилась «Фарманами» и «Анасалями», вывезенными деникинцами из Одессы. Благодаря этому ее численность возросла до 68 самолетов, сведенных в шесть отрядов. К тому времени фронт стабилизировался по линии рек Маныч и Северский Донец. Против 15 тысяч казаков и девяти тысяч деникинцев красные стянули 8-ю, 9-ю, 10-ю, 11-ю и 13-ю армии общей численностью более 80 тысяч человек. Несмотря на такое неравенство сил, белогвардейцы стойко держали оборону.

Белая авиация в этот период совершала лишь эпизодические полеты на разведку. Красной же и вовсе не было видно. Несмотря на то, что в составе Южфронта числилось аж 20 авиаотрядов, почти все они сидели без горючего на далеких тыловых аэродромах. Зима выдалась на редкость суровой. В двадцатиградусные морозы «казанка» превращалась в кисель, да и на спирту моторы работать отказывались. Летать было не на чем, и большинство красных командиров предпочитали отправить с глаз долой ставшие бесполезными «этажерки». Так, например, отряды, приданные 9-й армии, «зимовали» более чем в 600 километрах от фронта.

В начале весны обстановка в тылу советских войск резко изменилась. На только что занятом Красной Армией Верхнем Дону комиссары во главе с Троцким и Свердловым начали проводить политику «расказачивания», часто напоминавшую откровенный геноцид. Суть ее наглядно сформулировал сам Троцкий в одном из своих приказов: «Казаки это своего рода зоологическая среда и не более того (...). Старое казачество должно быть сожжено в пламени социальной революции... Пусть последние их остатки, словно евангельские свиньи, будут сброшены в Черное море!»

На практике это «красноречие» выражалось в массовых расстрелах. За каких то две-три недели сотни добровольно сложивших оружие казаков были убиты без суда и следствия. В общем, донцы быстро поняли, какую страшную ошибку они совершили, поверив большевистским агитаторам и открыв фронт. Не желая уподобляться «евангельским свиньям», они подняли восстание.

10-го марта восстало население пяти казачьих селений. Центром движения стала крупная станица Вешенская. Казаки перебили советские гарнизоны и заняли круговую оборону. Вскоре карательные отряды обложили мятежные станицы со всех сторон. Восставшие испытывали острую нехватку во всем, особенно в боеприпасах. Доходило до того, что перед боями по горсти патронов выдавали лишь нескольким самым метким снайперам, стрелявшим только по вражеским командирам и пулеметчикам. Остальные дрались шашками. Все понимали, что без поддержки извне восстание обречено.

В конце марта делегаты восставших сумели пробраться в район Новочеркасска, где сражалась Донская армия, и передать землякам призыв о помощи. Но белогвардейцы на Нижнем Дону сами с огромным трудом удерживали натиск троекратно превосходящего противника. Ни о каком наступлении в этих условиях не могло быть и речи.