© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Сидела себе Анита за столом и вышивала. А что прикажете делать, когда на улице уже час как сыплет мелкий противный дождь пополам со снежным просом? После завтрака она потопталась на крыльце, кутаясь в шерстяную шаль и раздумывая, стоит ли совершать моцион. В результате теплолюбивая южная натура взяла свое. В гостиной да перед натопленным камином оно куда уютнее.

Псковское захолустье, где находилась деревня Медведевка, окруженная со всех сторон лесами, не отличалось идеальным климатом. Зимой морозно и сугробы по плечо, а летом – как повезет. Иногда зной, дышать нечем, а иногда зябко, даже в конце июня заморозки случаются. Прочие же времена года – ни то ни се. Нынче, например, весна выдалась ранняя, но мокрая: снег сошел в конце марта, и сразу же зарядили ливни. Медведевка, которую связывал с ближайшим городом один-единственный шлях, оказалась во временной изоляции. Хорошо еще, что припасов и у крестьян, и у господ достаточно, никто не голодал. Неделю назад потоп прекратился, дорога подсохла, и конюх Ерофей рискнул пуститься в путь на телеге, чтобы купить свечей, табаку, галош и еще кой-чего из предметов первой необходимости. Вылазка завершилась успешно, однако намедни с утра небеса опять прохудились. Что поделаешь с капризной русской природой!

За дверью послышались скрежещущие звуки – это вернулся Алексей Петрович Максимов, он же Алекс, супруг Аниты, и старательно счищал скребком налипшую на сапоги грязь. Он, как рачительный хозяин, еще на рассвете решил обойти свои владения и проверить, в каком состоянии поля и не побило ли озимые.

В гостиной прибиралась служанка Вероника – шуршала тряпкой, смахивая пыль и наматывая на швабру замеченные в углах паутинные кружева. Анита свыклась с ее постоянным присутствием и обращала на нее внимания не больше, чем на мебель.

Алекс вошел в гостиную. Промокшую тужурку он оставил в передней, но с его волос текло, они слиплись стрелками.

– Погода дрянь! – констатировал он, хотя это и так было очевидно. – Чем занимаешься? А, кройка и шитье… – Он присмотрелся к буквам, которые были вычерчены аккуратными стежками на батистовом квадратике. – «Т», «А», «М» и недописанная завитушка. Дай подумать… Если учесть, что через три дня мой день рождения, то это, видимо, подарок. А литеры означают… – тут он мгновение помедлил: – «Te amo, mi querido[1]». Угадал?

– Ты делаешь успехи, – улыбнулась Анита. – За те два года, что мы живем вместе, ты стал поразительно догадливым.

Она не жаловалась на судьбу. Пекло гражданских войн в родной Испании, вынужденная эмиграция, смерть первого мужа – все это теперь в прошлом. В имении Алекса она нашла покой и семейное счастье. Зная свой неуемный характер, Ани понимала, что рано или поздно ее снова потянет на приключения, но сейчас… сейчас так чертовски приятно было сидеть у камина, под скрип рассыхающихся от жара балок старого дома, и заниматься милыми пустяками.

Максимов сел в кресло и потянулся к стоявшему на подоконнике графинчику с наливкой.

– Я многое могу объяснить, – признал он не без самодовольства, – но есть вещи, находящиеся за гранью моего понимания.

– Это какие же?

– К примеру, иду я давеча по деревне и вижу, как из избы выходят крестьяне, в руках у них оглобля, к ней привязан колокольчик, а впереди идет баба и подметает веником прошлогоднюю траву. Я уж думал, кто-то из нас с ума сошел: или я, или они…

– Э, Лексей Петрович! – бесцеремонно влезла Вероника и стрясла ему на голову клок паутины. – Это ж Ксанку Прокудину сватали. Она из вепсов, а у них обычаи, как у нехристей.

– Положим, свадебные обряды у всех народов бессмысленные и беспощадные, – возразила Анита и перерезала ножничками шелковую нитку. – А про Ксану я знаю. Сама ей два дня назад разрешение давала замуж за кузнеца выйти.

– Теперь и я знаю. – Алекс плеснул себе наливки в хрустальную стопочку и с наслаждением выцедил. – Уф-ф!.. Но согласись: увидишь такую процессию и рот разинешь: что происходит?

– Да? – Анита расправила платок с готовой вышивкой и посмотрела сквозь него на окно. – А если бы ты увидел в нашем дворе, скажем… верблюда, а на нем – столичную графиню, как бы ты это объяснил?

Алекс добродушно рассмеялся.

– Ну, тут и объяснять нечего! Это же полная нелепость…

– Серьезно? Тогда посмотри вон туда. – И она указала на только что протертые Вероникой оконные стекла.

Максимов проследил за ее пальцем и застыл с пустой стопкой в руке. Во дворе, аккурат перед фасадом усадьбы, переминалось с ноги на ногу двугорбое животное с притороченными по бокам чемоданами. Видно было, что оно устало после долгой и трудной дороги, шерсть от дождя свалялась, и вид оно имело печальный. Меж его горбов сидела пышнотелая барыня в длинной накидке без рукавов, известной под названием «ротонда», сафьяновых сапожках и зеленом берете, больше подходившем для светских раутов, чем для длительных вояжей по бездорожью. Барыня держала над головой кокетливый зонтик, которым силилась прикрыться от падавших с неба капель, и переругивалась со стоявшим подле верблюда погонщиком в чалме – видимо, требовала, чтобы он поскорее помог ей спуститься на грешную землю.

Анита бросила платок на стол и выпорхнула из дома.

– Мэри! Вы ли это? – воскликнула она, сбежав с крыльца в лужу размером с небольшой пруд.

– Нюточка! – вскричала дама в ротонде и ударила верблюда в бока пятками. – Да ляг же ты, болван, дай слезть!

Верблюду не улыбалось плюхаться брюхом в студеную воду, но погонщик в чалме дернул его за узду, и мохнатый великан с мученической гримасой покорился. Дама отшвырнула зонтик, засеменила к Аните и с ходу троекратно расцеловала ее, истинно по-русски, со всем пылом и от души.

– Нюточка! Как я счастлива, что добралась до вас! Мы полдня шли по вашим джунглям, видели волков, зайцев, белок и еще бог весть каких ужасных хищников… Восхитительная Тмутаракань!

Эта эпатажная и во многом нелепая как по внешнему облику, так и по манере говорения дама была петербургской приятельницей Аниты. Звали ее Марья Антоновна Госкина, и она многократно становилась объектом сплетен высшего общества. Ей было чуть меньше тридцати, но она уже пережила двух мужей. Первый – граф Госкин, одаривший ее титулом и четырехэтажным особняком на Невском проспекте, – скончался от сердечного приступа через два года после свадьбы. Поговаривали, что Марья Антоновна немало поспособствовала этому, но Анита досужим слухам не верила. Дряхлый граф имел отнюдь не богатырское здоровье, меж тем любил баловаться французскими коньяками и без удержу смолил трубку.

Марья Антоновна пребывала в трауре ровно год, после чего фортуна свела ее с женихом совершенно экзотическим. На тот момент разразилась англо-афганская война, и в Россию из Кабула прибыл родственник свергнутого и убитого шаха. Звали его Наджиб, он искал в северной стране убежища, а нашел еще и любовь. Страсть его к Марье Антоновне вспыхнула с такою силой, что он не задумываясь отрекся от веры предков и крестился с именем Афанасий. Когда он на законных основаниях сделал госпоже Госкиной предложение, она размышляла около трех месяцев и ответила согласием. Никто, включая Аниту, не смог выпытать, что подтолкнуло ее к принятию такого решения. Бегство Наджиба-Афанасия из шахских хором произошло столь поспешно, что он навряд ли успел захватить с собой и сотую долю накопленных на родине богатств, поэтому его финансовые возможности оценивались весьма скромно. Впрочем, он был красив, по-восточному загадочен, а волочившийся за ним шлейф домыслов привлек к нему всеобщее внимание. Анита полагала, что Мэри вышла за него исключительно ради удовольствия попасть в центр пересудов.

Но и этот ее благоверный не задержался на белом свете. Нынешней зимой вздумалось ему покататься на русских санях (забава, о которой он в своем Кабуле и не мечтал), лошади понесли, возница с перепугу выпрыгнул, а новоиспеченный Афанасий грянулся лбом о фонарный столб и немедля перенесся в лучший мир.