Я шел по улице с чемоданом, колотившим меня по ноге при каждом шаге, и с удивлением кивал каждому, кто со мной здоровался. Хотелось бы посмотреть, как такое возможно в Москве. Вот я иду по Кутузовскому, а мне все кивают: негры, китайцы, проститутки украинские, олигархи, их шлюхи, армяне, ремонтирующие проезжую часть, таджики, у которых проверяют документы менты… Чудная картина. Здесь же все было просто до безобразия. Идет по улице провинциального городка молодой человек высокого роста, надежный в плечах и с осторожностью во взгляде, а всем безразлично, кто он. Главное, что с чемоданом, главное, что приехал… Добро пожаловать, Артур Бережной!

К концу дня оставалось решить два вопроса. Первый: работа. Второй: жилье.

С работой я определился без проблем. Дипломированные историки в таких местах с целью устроиться в школу появляются редко, чтобы не сказать – вообще не появляются. Директор встретила меня как родного. Разговаривая с ней и слушая незамысловатую лекцию о величии и благородстве учительского труда, я вспоминал допросы наших кадровиков при приеме на работу новых сотрудников. С лиц людей, оказавшихся в цепких лапах штучек из отдела кадров, капал пот. Их грузили теорией об ответственности «каждого винтика» за деятельность всего механизма, убеждали, что работа почетна, трудна и нет ничего лучше для прибывшего, чем стать частью одной большой семьи, называемой «компания». На самом деле новичку по большому счету ничего не нужно было делать. Его роль сводится к постоянному передвижению и повторению главных заповедей компании. Таких людей используют как проституток во время «субботника», выбивая разумное начало и пичкая информацией, которая не пригодится им в жизни больше нигде, разве что в другой компании.

Здесь же все выглядело убедительно. Учителей не хватает, и мы рады, что вы один из тех, кого не смущает удаление городка от федерального центра. Однако, конечно, удивительно, что молодой человек с красным дипломом, такой энергичный и красивый…

– У вас нет проблем с законом?

– Почему вы так решили? – не столько удивился, сколько растерялся я. Одно дело услышать это от бухого фрика, сорвавшегося с цепи как бешеная собака сразу, едва к тому стали располагать обстоятельства, и совсем другое – от дамы в летах, преподающей русский язык.

– Я слушаю вас, и мне кажется, что вы могли бы преподавать в вузе. В Москве или, ну… если не в Москве, то в Алтайском университете – точно.

Говорить о том, что меня не интересуют деньги, я не стал. Выглядеть идиотом мне не улыбалось. Меня действительно деньги не интересовали, но вряд ли здесь это кто-то поймет.

Я слушал директрису, и голову мою напрягала мысль о том, что, быть может, я приехал не туда. Не исключено, что стоило удалиться еще дальше, туда, где вопросы о деньгах не встают так остро. К примеру, в тайгу. Однако воздух, этот воздух, врывающийся в открытое окно кабинета директора и пьянящий мой мозг, убеждал своего хозяина в том, что такого воздуха нет нигде.

Вопрос с жильем решился еще быстрее.

– Вам нечего тратить деньги на съемные квартиры, – заявила понимающая толк в учительских проблемах директриса. – К школе примыкает пристройка, в помещении две комнаты. Я прикажу убрать оттуда парты и навести порядок. Добро пожаловать в мир знаний, учитель Бережной…

Вот так.

И через час я обзавелся новым знакомым, и близость с ним в будущем будет иметь знаковое для меня значение. А тогда все получилось случайно, как случаются все великие в мире открытия. При подобных же нелепых обстоятельствах яблоко треснуло Ньютона, Оппенгеймер по пьяни нечаянно расщепил атом, а английские операторы ВВС, заплутав, открыли в Восточном полушарии неизвестный мир.

Зайдя в магазин, чтобы купить лимонаду, – после ночной оргии у меня сильно першило в горле от губ до прямой кишки, я замешкался в дверях с чемоданом и получил мощнейший удар по носу дверью. Накопившаяся после «Смирновской» кровь радостно хлынула из обеих ноздрей, и конца этому ручью не было видно. Окровавленный, как трехсотый спартанец, я выволок чемодан на улицу и стал лапать себя по карманам в поисках платка. Остановить кровавый поток матом не получалось, платок не находился, и неизвестно, какой вид я имел бы в первый же день своего появления в городке, если бы меня сзади не схватила чья-то сильная рука и не повалила на скамейку.

– Лежи и не трепыхайся! – услышал я над головой, и мне почему-то захотелось подчиниться этому голосу.

Мужчина лет тридцати завис надо мной, как фонарный столб, надавил на переносицу и, вынув из кармана свой платок, быстро скрутил его в трубку. Через мгновение я с ужасом ощущал, как в обе ноздри мои вползает ткань. Однажды я читал у Чехова, как молодой человек, оказавшийся в чужом городе, улегся спать в постоялом дворе, а ночью пришла старуха и поставила ему клизму. Молодой человек, полагая, что здесь так принято, не протестовал, а поутру выяснилось, что старуха просто ошиблась. И я лежал, чувствовал, как мой нос набивается материей, и на всякий случай не протестовал. Не исключено, что здесь так принято.

Повторно велев не трепыхаться, мой почти что сверстник куда-то исчез, но вскоре появился с бутылкой «Бонаквы». Через пять минут он шел по улице, а я, умытый разрекламированной водопроводной водицей, плелся позади него с чемоданом. Мой спаситель оказался главврачом местной больнички. Следуя в ранний час на работу (я вспомнил майора), он увидел истекающее кровью неизвестное ему лицо и, вспомнив полную версию клятвы Гиппократа, решил принять в моей жизни активное участие.

В больнице я рассказал ему, ничего не тая, кто я, откуда и почему здесь. Он поморщился (я потом понял отчего), достал спирт, и вскоре я чувствовал себя еще лучше, чем по выходе из вагона. Больных не было, в провинциальных городках болеют только тогда, когда весь городок выпьет осетинской водки или подвергнется нашествию энцефалитных клещей, и вскоре мы почувствовали, что могли бы быть гораздо ближе, чем пациент и лекарь. Переодевшись у него в соответствующие моему внутреннему состоянию белые брюки и рубашку, я вышел из больницы чуть веселый и гордый тем, что новатором в части бегства из столицы не являюсь. Игорь Костомаров, главврач, тоже когда-то кипел в Питере и даже докипел до звания кандидата наук. Но потом вдруг решил, что лучше быть Авиценной здесь, чем медбратом там, и теперь вместо пластических операций питерскому бомонду вправляет выбитые на Масленице провинциальные челюсти и полощет фурацилином периферийные глотки. Сейчас у него другое мнение. Он хочет обратно.

– Ты не представляешь, до какой степени здесь раздражает местный колорит, – сказал он. – И днем и ночью одни и те же рожи…

– А ты думаешь, в Москве не одни и те же рожи? – расхохотался я. – Это только так кажется, что Москва огромный город! На самом деле там днем и ночью – одни и те же рожи…

– Да ты не понял, – огорчился Костомаров. – В театр хочу. На улице нужду малую справить хочу не на завалинку чужого дома, а в экологическом туалете. Сапоги резиновые осточертели. Костюм висит, словно на похороны берегу…

Понятно… Его мучит идея, полярная по смыслу моей.

Разговевшись до неприличия, я выдал ему историю о спрятанной в лесу выручке с «Кайена». Он расхохотался и предложил отнести часть в храм, чтобы господь приметил мои благие намерения.

Минуту я сидел неподвижно, а потом нетрезвая благодарность за мудрый совет стала разливаться по моему телу, как истома.

– А что, я так и сделаю! – решительно пообещал я. – Сегодня же!

В первые дни дела у меня обстояли неважно. Оказывается, управлять коллективом в несколько тысяч человек и даже на расстоянии в несколько тысяч километров куда легче, чем классом учеников в двадцать голов в непосредственной близости. Бестолковая, бродящая по школе с затычками в ушах от CD-проигрывателей поросль уже через неделю напоминала мне свору щенков, находящихся в пубертатном периоде. Налицо были все признаки поведения альфа-существа в замкнутом помещении: неповиновение, баррикадирование отношений. Учителя говорят, что проигрыватели – это полбеды. В райцентре, где существует такое понятие, как «роуминг», учителя сходят с ума от рингтонов от Трахтенберга. Что касается девочек, то, по моим подсчетам, шесть или семь оказались в меня влюблены. Последнее причиняло мне массу хлопот в связи с тем, что это были самые красивые девочки городка. Ненависть тех, кто был, в свою очередь, влюблен в них, не знала границ, и меня разве что не вызывали на дуэль. Шестнадцатилетние отроки, страдающие по утрам поллюциями, в мечтах своих, верно, не раз били меня в подворотне, однако наяву никто из них не решался даже бросить в мою сторону косого взгляда. Восемь лет вынужденного бодибилдинга в качестве примера для сотрудников фирмы превратили когда-то просто стройного молодого человека в молотобойца с распирающими ворот рубашки трапециевидными мышцами, и я уверен: молодые люди, ненавидя мою персону, всеми силами старались быть на меня похожими.