Но стоило подняться наверх, как мир вдруг стал другим.

И тут-то и понял:

— Да они тоже просто пехота…

Выяснилось, что инвестиционные банки — всего лишь посредники, которые пляшут под дудку клиентов.

А настоящие хозяева на Уолл-стрит — это хедж-фонды.

Они оперировали такими астрономическими суммами, что могли в одиночку обрушить целую корпорацию или поколебать экономику государства.

Если уж забираться на борт корабля, так почему бы не выбрать самый огромный и самый быстрый из всех?

— Перевожусь, — решил в тот момент без колебаний.

И вот, воспользовавшись репутацией "русского доктора", оказался в числе избранных сотрудников одного из двадцати крупнейших хедж-фондов мира.

Правда, вскоре стало ясно: это не уютная гавань, а настоящая гладиаторская арена, где выживает не сильнейший, а тот, у кого есть козырь в рукаве.

— Этот парень закончил мединститут, — представляли меня новым коллегам. — А вот у того доктора наук — молекулярная биология. Оба работают с биотехом и фармой.

— Ну? — Менеджер фонда прищурился, словно прицеливаясь. — Докажете свою ценность за полгода?

Игра началась в первый же день.

Хедж-фонды — это машины, выжимающие из сотрудников максимум. Здесь нет места дублированию функций: двух людей с одинаковыми навыками просто не держат. Чтобы остаться в строю, нужна собственная, уникальная стратегия — то, что мы называли "преимуществом".

Мое "полугодовое испытание" началось.

Вы когда-нибудь задумывались, что вообще значит "играть" на акциях биотехнологических компаний? Если объяснить на пальцах — всё сводится к тому, что некая фирма создает новый препарат для лечения определённой болезни и стучится в двери FDA, добиваясь права продать его на рынке.

Одобрят? Препарат выходит в аптеки, компания купается в прибылях, а инвесторы — в шампанском.

Откажут? Всё летит к чертям: проект сворачивают, миллионы, а то и миллиарды долларов сгорают, словно спички в костре.

Это игра по принципу "пан или пропал", где ставки измеряются сотнями миллиардов долларов. Неудивительно, что гиганты фармацевтики с опаской лезут в ранние стадии разработки: один неверный шаг — и их годовой отчет превращается в список убытков, а акции пикируют вниз.

Вот и выходят на сцену маленькие, но дерзкие биотех-компании. У них нет громких имен, зато есть свобода рисковать — и зачастую им нечего терять. На рынке таких "вундеркиндов" больше, чем можно себе представить: фирмы, которые либо выкупают патенты на перспективные лекарства, либо сами доводят их до ума и испытывают на пациентах.

Это и есть клинические исследования. А они стоят как крыло от космического корабля: в среднем около 2 миллиарда долларов. Лекарства от рака? Готовьтесь умножить эту цифру минимум на два.

Понятно, что таких сумм у маленьких игроков нет. Поэтому каждое их клиническое испытание превращается в шоу для инвесторов: громкие пресс-релизы, яркие заголовки — всё, чтобы привлечь деньги в проект.

И вот тут начинается самое интересное — азартная гонка на миллиарды.

Фаза 1: от двадцати до восьмидесяти добровольцев.

Инвесторы присматриваются, ставки ещё осторожные.

Фаза 2: сотня, а то и триста пациентов.

Данные копятся, уверенность растёт, а вместе с ней и объёмы ставок. На этом этапе крупные фармкорпорации начинают приглядываться к фаворитам: заключают партнёрства, покупают права на продажу, а иногда и с потрохами выкупают всю фирму.

Фаза 3: уже сотни и тысячи пациентов.

И вот тут ставки становятся по-настоящему безумными, как снежный ком, катящийся с горы — всё больше, быстрее и тяжелее.

Хедж-фонды и крупные инвестфонды тоже играли в эту лотерею, делая ставки на то, что маленькая биотехнологическая фирмочка окажется лакомым кусочком и её проглотит какой-нибудь фармацевтический гигант.

В этот момент по рынку начинали гулять огромные деньги. Все замолкали, глотая сухой ком в горле, и ждали главного — вердикта FDA.

Даст ли ведомство зелёный свет?

Но никто в мире не мог сказать наверняка. Даже врачи.

Человеческий организм — машина настолько сложная, что малюсенькая молекула способна вызвать реакцию, о которой не догадался бы и самый умный академик.

Моим козырем до сих пор было медицинское образование. С ним мог рассуждать примерно так: "Если побочка грозит жизнью, регуляторы будут придираться куда строже".

В Goldman это работало. Они ведь были всего лишь посредниками — получили хороший результат, прекрасно, нет — тоже не беда. Даже если всё пойдёт прахом, они свои комиссионные всё равно положат в карман.

А вот в хедж-фонде всё было иначе. Здесь ставки делали на сам результат, и ошибиться было нельзя. Надо было выжать из себя всё, чтобы предугадать будущее.

— Как же мне вытащить своё преимущество…, — день за днём ломал себе голову, пока однажды не случилось странное.

В очередную бессонную ночь отключился прямо за столом, а проснувшись, обнаружил, что вокруг кромешная тьма. На горе бумаг лежала папка, и она… светилась зеленоватым, как фосфор.

— У меня что, витаминов не хватает? — буркнул тихо, плеснув себе в лицо ледяной водой.

Но вернувшись, увидел: нет, не мерещится.

Я раскрыл эти два сияющих тома.

Селексипаг. Сугаммадекс.

Оба препарата были на финишной прямой — третья фаза клинических испытаний. На этом этапе уже почти всё ясно: лекарство работает. Но всегда остаётся "но" — побочные эффекты. И главный вопрос: сочтёт ли FDA их допустимыми?

С первым всё было туманно. Лекарство для лечения лёгочной гипертензии, основанное на действии простациклина. Аналогов не было — ориентироваться не на что.

Второе… ещё скучнее. Средство, чтобы снимать последствия анестезии. Его уже трижды заворачивали, но фирма переделала протокол и подала заявку снова. Отложил в сторону без интереса.

Прошло пару недель. И тут ленты новостей выдали:

FDA одобрило Uptravi (Selexipag). Сугаммадекс получил добро.

Две папки, два попадания. Как из рогатки в центр мишени.

Это было похоже на чудо. И пусть кто-то назвал бы это совпадением — я был в таком отчаянии, что ждал именно чуда, а не банальной удачи.

— Попробуем ещё, — сказал тогда себе.

Собрал новую стопку документов, снова оставил их на столе в темноте. Но… тишина. Ни малейшего свечения.

Сдаваться? Нет. Чудо не обязано случаться каждый день.

Вечер за вечером я перебирал бумаги, как карточный шулер колоду, и ждал знака. И он пришёл. Сначала загорелась папка с препаратом Zepatier от хронического гепатита C. Потом — с противоэпилептическим Бривиактом.

Опять два попадания.

Теперь уже точно знал: это не игра случая. Здесь было правило. Сопоставив все случаи, перебрав десятки факторов, я вывел закономерность.

— Принцип Парето, — пробормотал себе под нос.

Знаете, то самое правило 80 на 20: когда львиная доля результата зависит от малого числа ключевых факторов.

В спорте говорят: двадцать процентов игроков забивают восемьдесят процентов голов. На фондовом рынке — та же история: двадцать процентов компаний приносят львиную долю всего богатства.

Те самые зелёные папки на моём столе означали, что как-то смог отобрать лучшие двадцать процентов препаратов, дошедших до третьей фазы клинических испытаний и уже подавших заявки в FDA.

Честно говоря, и сам не знал, что у меня есть такой дар.

— Ну, было бы странно, если бы знал, — усмехался про себя.

Способность и правда какая-то диковатая, будто предки, пожалев, опустили ко мне ложку, типа поворёжка, привязанную к спасательному кругу, и сказали: "Ешь, сынок". Чудаковатое, но приятное чудо…. И тогда решил просто не задавать лишних вопросов. Главное, чтобы оно продолжалось.

И чудо продолжалось.

С этого момента, естественно, рванул вверх. Обошёл двух конкурентов, а через пару месяцев уже сидел в кресле управляющего портфелем.