После рассола сознание начало проявляться. Но тут в комнату снова вошла горничная.
— Вам письмо.
— Открой и прочти, — сказал Хрюков.
— Никак нельзя-с. Оно секретное-с, и горничная вышла, оставив на столе пакет, весь заляпанный сургучными печатями.
Хрюков уселся на скрипучий табурет и стал разглядывать письмо.
— Бен-кен-дорф, — наконец прочитал он.
Н. Бегемотов, Ф. Секер, С. Хоррис «Рулетка»
Я уезжаю,
Птицей усталой махну вам крылом.
Я уезжаю.
Отныне дорога — мой дом.
И небо — мой дом.
Я уезжаю…
З. Шлюпкина
Ну, там, короче, д'Артаньян ради карьеры у Паскаля невесту украл, потом его шпагой проткнул и веселую песню спел. Тьфу ты, «что за рыцарь без удачи»! Но один момент хороший, ничего не скажешь. Там кардинал спрашивает у этого мужика: «Он один?» Тот ему: «Нет, ваше преосвященство.»
— Двое?
— Нет, ваше преосвященство.
— Трое?
— Нет, ваше преосвященство.
— Четверо?
— Нет, ваше преосвященство.
— Пятеро?
— Нет, ваше преосвященство.
— Шестеро?
— Нет, ваше преосвященство.
— Сколько же?
— Семеро, ваше преосвященство.
В. Шинкарев «Папуас из Гондураса»
Глава восьмая
Про то, как Антоныч общался с милицией
Товарищи!
М. С. Горбачев «Политический доклад центрального комитета КПСС XXVII съезду Коммунистической Партии Советского Союза»
Желтый облезлый «Запорожец» мчался по московским улицам в сторону ленинградского шоссе. Внутри «Запорожца» веселые митьки распевали:
— Корнелий Шнапс идет по свету,
Сжимая крюк в кармане брюк.
Ведет его дорога в Лету,
Кругом цветет сплошной цюрюк!
В багажнике весело громыхала пятнадцатилитровая канистра пива (само собой, не пустая!) и ящик портвейна.
Вася Фтородентов сидел рядом с Серегой, прижав нос к прохладному стеклу, рассматривал проносящихся мимо прохожих и, подпевая, думал о жене. На коленях Фтородентова дремал Мирон, время от времени навостряющий уши, но не желающий просыпаться.
«Запорожец» лихо выскочил на ленинградское шоссе, обогнал черную «Волгу», которой Серега в заднее стекло показал сразу две фиги, и рванул по прямой. Однако, уже у кольцевой, прямо напротив поста ГАИ, где скучал милиционер с глупым лицом, у «Запорожца» отскочил задний бампер.
— Холера!!! — заорал Сидор, нажимая на тормоза.
Визг остановившегося «Запорожца» разбудил гаишника, тот встрепенулся, схватился за свисток и заверещал.
— Елы-палы! — сказал Фтородентов, потирая ушибленный при торможении нос.
— Я к нему не пойду, — категорично сказал Сидор. — Я человек спокойный, можно сказать, по-христиански смиренный, но ментов терпеть не могу!
— Дык, — сказал Антоныч. — А мусорка своего нам на съедение дашь?
— Дырку вам от бублика, а не Шарапова!
— Тогда я схожу, — Антоныч с трудом выбрался из машины и направился к менту, который стоял, постукивая своей полосатой палочкой по колену и нетерпеливо ждал.
— Почему нарушаете! — утвердительно заорал гаишник, вовсе не ожидая ответа Антоныча. — Пройдемте непосредственно со мной!
— Э… Начальник, — ласково проговорил Антоныч. — Дык, мы ж ничего не нарушили! Ехали себе и ехали, а тут бац!
— Пройдемте! — не слушал возражений гаишник.
— Понимаешь, начальник, у меня сосед — такая сволочь — вечно что-нибудь подстраивает. Сегодня еще ничего, бампер открутил, а неделю назад — вообще колесо. Дык, мы тут совсем не при чем!
— Права! — потребовал милиционер, кося глазом и протягивая руку в перчатке.
Антоныч вздохнул и протянул права. Гаишник раскрыл документ. С фотографии на него, весело ухмыляясь, смотрело пухлое лицо Сидора.
Сверив физиономию Антоныча с фотографией, страж порядка пришел к выводу, что перед ним не тот, кто на фотографии.
— Поддельные! — зарычал он. — Пройдемте!
— От заладил! — воскликнул Антоныч. — Дык, ты чтож не видел, что я не с водительского места вылез? Водитель у нас шибко толстый, а машина шибко маленькая. Понимаешь, мы сегодня с утра позавтракали не вылезая из машины, Сидора и разнесло, дык он и застрял там между сидением и рулем. Ему, однако, не выбраться.
Милиционер задумался.
— Нужен водитель!
— Елы-палы! Ну, пошли, — не выдержал Антоныч, — покажу тебе водителя.
Они подошли к «Запорожцу», причем Антоныч по дороге подобрал бампер и спрятал его за спиной.
Гаишник наклонился к окошку, прищуря глаз изучил Сидорову рожу. Сидор при этом осмотре нервно дергался, открывал рот, чтобы сказать какую-нибудь грубость, но вовремя одумывался и молчал.
— Видишь, — сказал Антоныч. — Плохо ему, застрял бедняга. Тужится, а вылезти не может.
Милиционер распрямился.
— А что в багажнике?
— Дык, канистрочка с бензином… Ну, и книжки.
— Открыть!
— Фтородент, открой!
Вася, которого сделали ответственным за все, что лежало в багажнике, выбрался из машины, позвенел ключами и открыл.
— А! — заорал гаишник. — Это что?
— Портвейн, — робко сказал Василий.
— Понимаешь, начальник, у Васи вот тетушка в Ленинграде умерла. (Вася сделал жалобное лицо.) Мы едем поминать. А как поминать без этого самого? Сам понимаешь!
Гаишник подвигал челюстью, обернулся и пристально посмотрел на Антоныча.
— А! — опять заорал он. — А что ты прячешь за спиной?
Антоныч показал бампер от машины.
— Спекулировать запчастями едешь! Пройдемте!
— Дык, — офонарел Антоныч. — Это ж у нас бампер-то отвалился, у нашего «Запорожца». Я ж говорил уже.
— Не положено.
— Чего не положено?
— Не положено, — уперся гаишник.
Вася Фтородентов втихаря закрыл багажник, сунул ключи в карман.
— Чего мы сделали-то? — добивался вразумительного ответа Антоныч.
— Не положено, — твердил твердолобый мент. — Пройдемте.
— А! — осознал вдруг Фтородентов и снова открыл багажник. Гражданин начальник, а вот за упокой моей любимой бабушки… — он протянул дорожному стражу бутылку порвейна. — Помянуть-то надо!
