Это уже не было похоже на слова ненормального человека. Он заколебался. Все как-то изменилось после катастрофы. Но поверить в то, что он мертв? Это уже абсурд.

— Я не улавливаю никакого смысла в ваших словах. Вы утверждаете, что я мертв, но я, наверное, сам должен лучше других знать, что ваше утверждение не соответствует действительности. А потом вы сами себя поправляете и говорите, что не я, а мое тело мертво, и требуете еще сверх того, чтобы я вам помог…

Снова молчание.

— Я знаю, что это почти невозможно, но, пожалуйста, попытайтесь, попробуйте поверить всему, что я вам говорю.

Женщина была взволнована, она часто дышала.

— Да, ваше тело мертво, но ваш мозг, он еще живет и находится в питательном растворе.

Что говорит тут эта женщина и чего требует, прежде всего, она от него, чтобы он в эту… чепуху, да, да, лучшего слова не придумаешь, поверил?

— Послушайте, я живу. — Он выговорил последнее слово со страстью, потом разволновался еще больше. — Я живу, вокруг меня постоянно что-то происходит, я вижу вас, и я разговариваю с вами. Кто вы такая вообще?

— Простите, я забыла представиться. Меня зовут Диана Келлер. Я сотрудница доктора Ламперта в институте трансплантации мозга.

— Никогда не слышал о таком.

— Институт создан совсем недавно. До этого у нас было очень мало практики. Мы интересуемся прежде всего теорией.

— Ну предположим, что я… что ваши слова соответствуют истине. Но как же я могу видеть вас и разговаривать с вами?

— Что касается языка, то я беседую с вами при помощи адаптера. Это значит, что биотоки преобразуются в вашем языковом центре в электрические сигналы, а те, в свою очередь, в акустические — и наоборот. Подобным образом и осуществляется наш разговор.

— Хотя я в этом ничего не понимаю, я все-таки могу себе представить, что было бы трудно построить такой аппарат, особенно в институте, который до сих пор не имел достаточно практического опыта. Где же вы взяли этот аппарат? — Он почувствовал облегчение, обнаружив в ее словах противоречия.

— Я сама разработала этот аппарат, это моя докторская работа.

— Что вы мне рассказываете? Докторская работа делается в течение нескольких лет! К чему вся эта чепуха?

— А сколько времени прошло с момента катастрофы? Как вы думаете?

— Ну, точно я не знаю, наверное, два или три месяца.

— Четыре года и два месяца минуло с тех пор. Именно такой срок понадобился мне, чтобы сконструировать адаптер.

— Четыре года… Это невозможно.

— Это действительно так.

Он не мог тут ничего оспаривать. У него совсем не было чувства времени, что было связано с потерей памяти. Эта женщина, пожалуй, своими утверждениями еще больше собьет его с толку. И зачем он ввязался в этот разговор? Он злился на самого себя. Но хуже всего было то, что в глубине души он начинал верить женщине. Он хотел бы убежать от нее, но это как-то не получалось. Ничего вдруг не стало получаться так, как он хотел.

— Ну ладно. В этом вопросе вы победили. Я не могу оспаривать эти четыре года, потому что после той катастрофы память моя сильно пострадала. У меня потеряно чувство времени, но этим вы вообще ничего не сможете доказать.

Пусть эта женщина оставит его в покое, но, прежде чем она уйдет, он уличит ее во лжи.

— Так, хорошо. Вы имеете возможность превращать мои биотоки в электрические сигналы. Тогда наверняка было бы возможно подключить и биотоки моего зрительного центра. Сделайте и покажите мне меня самого, покажите, как пульсирующий мозг плавает в мутной жидкости, окруженный бесчисленным количеством электрических проводов, покажите мне все это, и я вам поверю! Не забудьте, однако, при этом, что я вас, как и прежде, но без телевизионной установки, могу видеть.

— Это подключение, как вы называете, не получится. Зрительный нерв слишком сложен. Мне пришлось бы изготовить тысячи контактов. А на это опять потребуются годы.

— У вас, видимо, на все случаи жизни заранее заготовлены ответы. Но скажите мне наконец, как я могу в таком состоянии видеть вас и воспринимать весь окружающий мир?

— Мое изображение возникает у вас путем мысленных ассоциаций, поэтому у вас наверняка сложилось впечатление, что вы меня знали уже раньше. И то, что вы видите ваше окружение, можно объяснить тем же способом. Представьте себе, что человек вдруг полностью отрезан от окружающего его мира. Он не может ничего слышать, видеть, чувствовать, он может только думать. Спрашивается, о чем он может размышлять?

— Откуда я знаю? Может быть, мозг вообще не сможет больше думать, а будет постепенно деградировать.

— Конечно, он будет деградировать, но все-таки не сразу.

— Да, это верно.

— Так что же будет делать мозг?

— Ну, что вы спрашиваете? Конечно, он будет размышлять о прошлом.

— Точно. Именно это он будет делать. Он будет раздумывать о прошлом, делать выводы и черпать из этого представления, он начнет грезить, сам не замечая того.

— Что вы имеете в виду?

— Очень просто. Разве вам не приходилось видеть сны?

— К чему этот вопрос?

— Вам во сне никогда не приходило в голову, что вы видите сон?

Только теперь у него вдруг появилось такое ощущение, как будто прямо перед ним глухо падает на землю занавес, и его ошеломила ужасная догадка.

— Почему вы не отвечаете?

— Нет, мне никогда такое не приходило на ум, — с трудом выдавил он слова. У него закружилась голова.

— Господин Шлегель!

Он молчал. Детская игра превращалась в горькую правду. И паника, которую он до этого смог побороть, опять охватила его. Диана Келлер была права, она была права… Он чувствовал свое жалкое ничтожество.

— Одно только я хочу вам еще сказать. Вы живете в иллюзорном мнре, и все вокруг вас ’только плод вашей собственной фантазии.

Он не отвечал. В нем все сломалось. Гармония его мира была разрушена, уничтожена чем-то таким, что было воплощено в этой Диане Келлер. Правда была неумолима.

Диана Келлер, казалось, поняла его состояние, когда сказала:

— Подождите немного, господин Шлегель. Вам будет значительно легче перенести правду после того, как вы осознали ее.

Он все еще молчал. Значение каждого слова, которое произносила Диана Келлер, утонет в бесконечно равнодушном океане правды, его правды.