Полина последняя видела Борсена; дни проходили за днями, а он не появлялся. Стали искать и расспрашивать, на пароходе он не уезжал, на дорогах его нигде не видали. Исчез. «Сегельфосская газета» оповестила о событии в своем последнем, перед закрытием, номере. На том и кончилось.

Теодор из Буа готовится к новым предприятиям на Лофоденских островах и вербует экипаж для рыболовной яхты, прежде всего он нанимает Нильса из Вельта, к которому привык. Этот Нильс некоторое время был очень молчалив и угнетен, и все из-за горничной Флорины. Он вел себя чертовски глупо в ту весну, когда оттолкнул от себя Флорину и пустил ее плавать по волнам с приезжим коммивояжером. Правда, потом они помирились, и были у них и танцы по субботам, и много чего другого, но вот все кончилось навсегда: горничная Флорина разбогатела, у нее завелась сберегательная книжка и пропасть денег, и в конце концов она вышла замуж за Юлия. Теперь она хозяйка в гостинице, – ну, что ж, прощай, будь счастлива, только всего! Но оказалось, что у Нильса из Вельта характер очень глубокий, и он не так-то скоро забыл свою любовь, так что только после серьезного совета Теодора он отказался от мысли хорошенько разделаться с Юлием. Потом горе его мало-помалу улеглось, и в последнее время он сблизился с девицей Палестиной. Может, это вышло и к лучшему для него, Палестина имела в Буа заборную книжку и пользовалась большим доверием, про Флорину же Нильс, наоборот, слыхал, будто она через адвоката добилась раздела имущества между собой и мужем. Так пусть же Юлий и владеет ею!

Луна скрылась, и звезд не видно, ночь и глубокий страх. И вот появляется Ларс Мануэльсен; куда же это он собрался в такую темень? Он идет вверх по дороге в поместье Сегельфосс, но, пройдя порядочное расстояние, сворачивает в сторону и шагает наперекоски по снегу.

Ни крика сорок, ни оклика или предупреждения, все тихо. Сорока так именно и поступает, она мстит не до смерти, вовсе нет, а наказывает семь месяцев подряд в первый раз, и девять месяцев подряд во второй раз, такой уж у нее обычай, и вот первый раз она Ларса Мануэльсена больше не наказывает. Бог знает, не сороку ли ему надо благодарить за то, что он нашел свои очки, они лежали в кармане его куртки, кожаной куртки с восемью пуговицами и наружными и внутренними карманами, как у заправского богача – в ней-то и лежали очки. Когда Ларс Мануэльсен нашел их, его чувства к сорокам стали менее ненавистны.

Вот он идет наперекоски по снегу. Ему некуда идти, как только к погребу, к алмазной пещере господина Хольменгро, а что ему так надо? Он не забыл, что в погребе, может быть, где-нибудь есть ниша, и решил поискать ее.

Он подходит к двери, замка нет, он открывает ее и входит. Внутри тепло и приятно, холод сюда не проникает. Он чиркает спичку.

Но вдруг Ларс Мануэльсен роняет из руки спичку, он чувствует крик ужаса в своей груди, но подавляет его, останавливает, как икоту, и шатаясь устремляется к двери, шатаясь бежит от погреба – бежит – и останавливается только у двери своей избы.

Когда настает день, он идет к Оле Иогану и говорит:

– Давай, сходим в погреб старика Хольменгро.

– Зачем? – спрашивает Оле Иоган.

– Посмотрим, нет ли там где-нибудь ниши. Оле Иоган ужасно любопытен и идет.

– Я решил пойти днем, – говорит Ларс Мануэльсен, – потому что ничего не собираюсь украсть.

– Ну, еще бы.

– Потому, что мне это не нужно.

Они подходят к погребу, и Оле Иоган из любопытства входит первым. Но он сейчас же пятится назад и говорит:

– Борсен!..

– Что такое? Что там?

– Борсен! – говорит Оле Иоган.– Он сидит здесь. Он мертвый.

Оба спешат в местечко Сегельфосс и в лавку. Они приходят и разрешают загадку – может, и не разрешают ее, но горды своей новостью. Они ходят и болтают, болтают без конца: он сидит в погребе, он первый, – все узнают об этом, слушают, задумываются на минуту, потом возвращаются к своим повседневным делам. Тем и кончается. А в вышине, прямо к югу, стонут лебеди.