За окном грохнуло так, что с потолка посыпалась штукатурка, сорвались с петель и жалобно заскрипели ставни, стены задрожали и пошли трещинами.

Вольнодумцы повели себя по-разному. Булочник и с ним еще человек пять лавочников постарше упали ничком, закрывая головы руками. Молодые хлыщи кинулись друг к другу в объятия, заслужив подозрительный взгляд кузнеца. Студенты схватились за корды, а Тельбрайн просто плюхнулся на задницу там, где стоял.

Красноречивый Регельм по-заячьи взвизгнул, метнулся вправо, влево, налетел на низкого, коренастого торговца, повязавшего голову синим платком. Тот крякнул, оступился и тяжело рухнул на спину.

Гуран метнулся к окну. Толкнул ставень. Выглянул.

Над зубцами крепостной стены, окружавшей Аксамалу, висел месяц Большой Луны, цепляясь краем за приземистую, угловатую громаду Крючной башни – в старину здесь казнили предателей страны, подвешивая за ребро на стальных прутьях. На востоке, словно яичный желток на сковороде, сияла Малая Луна – в полной красе. Со стороны порта доносились многоголосые крики, а над Верхним городом поднимался столб густого черного дыма. Пожар? Но где тогда искры-светлячки – непременные спутники вырвавшегося на свободу пламени?

– Что там, сынок? – потянул его за полу кафтанчика купец с трескучим голосом.

– Да снежный демон его знает! – искренне возмутился молодой человек. – Бунт? Погром? Ничего не понимаю…

– Дай-ка мне, сынок… – Купец решительно оттеснил вельсгундца плечом и высунулся в окно по пояс.

Вольнодумцы поднимались с пола, опасливо поглядывали по сторонам или смущенно опускали глаза. Тельбрайн, покряхтывая, тер пострадавшую часть тела. Торговец в платке пытался столкнуть с себя Регельма, который озирался совершенно безумным взглядом.

Гуран махнул рукой студентам, призывая подойти поближе. Некоторые из них помнили его еще по подготовительному факультету и охотно признавали старшим.

– Фу-ух! – Старик в дорогом кафтане повернулся на подоконнике. – Там такое творится… Молнии… И откуда только?

– Гроза? – несмело предположил один из студентов – полноватый парень с реденькими усиками под курносым носом.

– Дурень молодой! – возмутился торговец. – Откуда гроза, когда Кот на исходе? Не от мира сего вы, ученые, что ли?

Гуран осторожно выглянул через его плечо. Молний уже не было, но над Верхним городом болезненным пузырем вспухала непроглядная тьма. Меркли звезды, прятались огни фонарей и недавно весело светившиеся окна домов. Молодой человек передернулся. Чувствовалось в этом мраке нечто неестественное, чуждое привычному укладу жизни. И от этого становилось жутко.

– Братья! – возвысил голос пришедший в себя Тельбрайн. – Братья! Нужно расходиться! Прошу вас не мешкать! Следующую встречу назначим через три дня. Как обычно, в восемь часов!

– Погодите, братья! – вмешался Гуран. – У нас может не быть этих трех дней! Вы знаете, что случилось в городе?

Вольнолюбцы смущенно пожимали плечами, переглядывались, но ни один не ответил утвердительно.

– Не стоит сеять панику, брат Гуран! – нахмурился Тельбрайн. – Идите, братья, идите!

Первыми к выходу потянулись богатенькие юноши. Они закатывали глаза и похлопывали друг друга по плечам. Хотелось верить, что таким образом они проявляют вполне дружеские чувства, а не те, о которых ненароком подумал вельсгундец. Следом за ними устремились булочник и торговец в синем головном платке.

– Кто верит мне, останьтесь! – воскликнул Гуран, не надеясь, впрочем, на особый успех.

– Идите, братья, идите! – продолжал разгонять сборище предводитель. – Не сила, но любовь к свободе спасет Сасандру! Не открытая борьба, но упорное сопротивление исподволь…

Вельсгундец подскочил к нему и сгреб за грудки. Со стороны он выглядел довольно смешно – будто кот-пастух вцепился в ноздри племенному быку.

– Ты в своем уме? – попытался отмахнуться широкоплечий аксамалианец.

– Я-то в своем! – зашипел Гуран, оскалившись. – Ты что творишь? Куда ты их гонишь? Поодиночке нас перебьют, как тараканов! Держаться вместе надо!

– Отстань от меня, инородец… – зашипел в ответ Тельбрайн. – Тебе какое дело до Сасандры и Аксамалы? Убирайся прочь!

– Что ты сказал? – побелел молодой человек. – Ты кому служишь?

– Народу! – дернулся здоровяк.

– А я думаю, тайному сыску!

– Глупости! Чушь! Поклеп!

– За сколько тебя купил дель Гуэлла?

– Отстань, мерзавец! По какому праву?

– По праву народного суда!

– Кто тебе дал это право?

– Мы! – проскрипел торговец в дорогом кафтане.

– Да как вы смеете?!!

– Сейчас узнаешь, что да как… – Отставной военный со сноровкой, свидетельствующей о немалом опыте, ударил Тельбрайна под колено, добавил в ухо, а когда предводитель вольнодумцев упал, пару раз пнул его, целясь по почкам.

– Погодите, брат! – остановил его вельсгундец. – Кстати, брат…

– Можешь звать меня Крюком, сынок.

Отставник наклонился над скулящим Тельбрайном, перевернул его на спину, уперся коленом в грудь, не глядя, протянул назад раскрытую ладонь, куда один из студентов со смешком вложил обнаженный корд.

– Сейчас он нам все расскажет, – хищно оскалился старик. – Кому служит, от кого деньги получает…

– А еще спроси, – добавил торговец в суконном кафтане, – чем он таким хотел перед нами похвастать?

Тельбрайн заерзал на полу, неотрывно следя взглядом за острием корда, сверкающим в пламени свечей. Попытался вскочить, но колено бывшего военного безжалостно опрокинуло его обратно.

– Нет… Что вы… Не надо… – бессвязно лепетал предводитель.

– Надо, Тельбрайн, надо. – Гуран присел на корточки рядом. Подмигнул отставнику. – С какого глаза начнем?

Аксамалианец взвыл и рванулся с такой силой, что только своевременная помощь кузнеца и курносого студента не дала ему освободиться.

– Нет! Пощадите… Пожалуйста!

Старый лавочник молча приблизил клинок к переносице Тельбрайна.

– Не-е-е-ет… Ради Триединого… Я все скажу…

– Ну-ка! Быстро! – скомандовал Гуран. – Кому служишь?

– Никому…

– Врешь!

– Клянусь! Могилой матери клянусь…

– Предположим, мы тебе поверили. А что за новость ты хотел сообщить?

– Это большая тайна…

– Похоже, начать придется с правого глаза, – оскалился Крюк.

– Не-ет! Я скажу.

– Давай быстрее! Ну!

Тельбрайн глянул вправо, влево. Набрал полную грудь воздуха. Насколько позволяло колено лавочника, само собой.

– Быстрее! – наклонился ниже Гуран. – Время не ждет!

– Хорошо. Хорошо… Только прошу вас, сохраните в тайне…

– Правый глаз. И ухо. Левое. Для красоты. Так? – Отставник повернулся к Гурану.

– Не-е-ет!!! Я скажу… Император умер.

Вылетевшие из охрипшего горла слова произвели впечатление похлеще, нежели недавний грохот за окном. Глаза округлились. Рты раскрылись. Несколько мгновений вольнодумцы – те, которые еще не удрали восвояси, – ошарашенно молчали.

– Не может быть… – протянул Регельм. К удивлению Гурана, он не ушел с остальными болтунами.

– Сколько живу, а все он империей правит, – почесал в затылке кузнец.

– Да. Пожил Губастый в свое удовольствие. – Купец в дорогом кафтане стянул с головы пелеус.[38]

Крюк поднялся, отпуская Тельбрайна. Вернул корд студенту, задумчиво прошагал к окну.

– Это ж что ж теперь начнется в Аксамале? – не рассчитывая получить ответ, проговорил вельсгундец.

– Уже началось. Не видишь, что ли? – глухо ответил отставник, глядя на улицу.

Тьма над Верхним городом опала, словно шапка пены над кружкой пива. На смену ей то здесь, то там багровыми бликами заиграли пожары. Откуда-то издалека доносилось бряцание оружия и ожесточенные выкрики. Пронзительный женский визг взметнулся над городом и оборвался на самой высокой ноте.

А на Клепсидральной башне вдруг забил колокол. После десятого удара прозвучал одиннадцатый, потом двенадцатый. После двадцатого Гуран понял, что следует не считать, а действовать. Если в городе начались беспорядки, то величайшая глупость не использовать их для успеха того дела, к которому прикипел душой. Он повернулся к угрюмо молчащим людям. И девять пар глаз ответили на его немой призыв.