Но Андела красива и возбуждает в мужчинах мечты и стремления, тревожащие и будоражащие их. Однако как раз этого-то Андела и не знает.
Марек привязывает коня к решетке кладбищенских ворот и входит в церковный двор. Неподалеку от костела двое мужчин копают могилу так усердно, словно ищут клад. Марек входит в храм и осеняет себя крестным знамением, ибо тут пребывает бог. Сюда не смеет проникнуть дьявол, а если он все же попытается, то придется ему не только перекреститься, но и пробормотать слово божье.
Марек видит, что священник заканчивает мессу и благословляет молящихся. В это мгновение он напоминает апостола, хотя жесты его обычны, даже несколько небрежны и не соответствуют торжественной тишине храма. Но это не смущает небольшую горстку верующих. Они едва ли замечают, что обряд совершается почти целиком по католическому ритуалу, не замечают и того, что священник облачен в белый стихарь. По решению последнего священного синода подобой может облачиться даже в ризу, расшитую золотом, но это, вероятно, подебрадскому священнику кажется «чересчур». Марек воспринимает все как должное. Он вспоминает своего воспитателя Яна Сука из Тынца над Лабой, священника-подобоя; как тяжко он переносил уступки чашников настояниям римско-католической церкви. Сколько раз предостерегал он Марека, чтобы тот не вздумал быть священником — посредником между людьми и богом. Этот почитатель Яна Гуса скорее бы умер, чем полностью подчинился католикам. Впрочем, Марек убежден, что всякий священник — чуточку святой, каково бы ни было его облачение.
Марек медленно оглядывает храм. Он хочет пробудить в себе чувство отрешенности, чтобы можно было обратиться к богу. Постепенно ему это удается. Святые глядят на него, печальные и блаженные, господне око тихо мерцает над алтарем, лики святых оживают, храм, словно излучая свет, наполняется ароматом доброты. Теперь Марек испытывает чувство щемящей грусти, светлой печали и сострадания ко всем людям. Рассудок его умолкает, остаются лишь вечные сомнения.
В чем смысл его жизни? Была бы жизнь его никчемной, если б он унаследовал отцовский грех? Ведь Марек — дитя грешной любви Михала из Канька — Марек побочный сын Михала, хотя тот давно уже признал его законным. Падет ли грех отца на голову Марека? Простит ли его бог? Только бог не снисходит до ответа. Может быть, у бога есть другие дела, а может, он отвечает так тихо, что в шуме, с которым верующие покидают храм, ничего не слышно.
Марек думает. Отягощен грехом не только его отец — есть грех и за Мареком. Та девушка первой поцеловала его — в кутногорской общественной бане. У него голова пошла кругом. А потом он целовал ее и увлек в свою комнату. У нее были синие глаза и золотые волосы. Наверное, ее звали не Аполена, но Марек так ее называл. Он поддался дьявольскому искушению. Он знает об этом, хотя совершенно вычеркнул девушку из своей памяти. А сейчас охотно испросил бы себе наказание, чтобы очиститься от греха, который остался на нем.
Господи боже, пошли мне наказание! И немедленно, пусть это будет уже позади. Чтобы мог я снова смотреть на ту нежную, красивую, чистую девушку, которую видел перед воротами замка! Пусть и я буду таким же чистым и неоскверненным, как она!
Священник уходит, в костеле тихо, господне око лад алтарем благосклонно мерцает, святые застыли в своих позах, но ответа бога так и не слышно. Марек не может уловить ни единого знака, отпущение грехов не приходит. В памяти его всплывают слова отца Амброзия: наказания божьи невидимы. Наверное, он прав — этот цистерцианец[4] из крестьянского монастыря понимал бога. Может быть, я уже наказан, только не знаю об этом, размышляет взволнованный юноша. Или я уже прощен, но тоже не знаю об этом.
В душе Марека умолкают сомнения и разливается чувство блаженного умиротворения. Может он выйти из храма в суетный день? Может. Конь нетерпеливо ждет его. Дергает уздечкой, чуть не срывает кладбищенские ворота. Могильщики не замечают их. Они не замечают, что Марек снова садится на коня и возвращается в город. Ему немного легче. Впрочем, могильщиков это и вовсе не интересует.
Марек направляется к пану Иерониму Ваху.
Вах торговал широко. Вывозил за границу воск, мед, кожу, лес, хмель, олово, медь, свинец и серебро. Ввозил соль, легкие ткани, сукна, коренья, рыбу, золото. Компаньон Михала из Канька по торговле, Вах был единственным человеком, которого Марек знал в Подебрадах. Марек должен навестить его, хотя и не испытывает особой охоты его видеть. Однако пан Иероним здесь влиятелен и может помочь Мареку вступить в дружину Иржи.
Его дом, расположенный недалеко от Нимбуркских ворот, только издалека кажется ветхим, а вблизи это чуть ли не замок: крепкая двускатная крыша, стены каменные, двери дубовые, окна забраны решетками и всюду замки, засовы, крючки, задвижки. Пан Иероним боится, что его убьют в постели. Да и добро свое бережет, никому ничего не даст без выгодного залога. Таков искони купеческий обычай.
Пан Иероним принимает Марека в торговом помещении. Он стоит словно статуя за покатой деревянной конторкой. Застывшее выражение на аскетическом лице — будто он лежит уже в гробу. Но взгляд цепкий. Руки — одна на крышке конторки, другая на животе. Ждет, что ему предложат.
— Марек, — говорит он вместо приветствия, — что ты мне принес?
— Ничего, — спокойно отвечает Марек.
— Пан Михал разорился? — внутренне настораживается пан Иероним. Однако даже бровью не ведет, гасит вспыхнувшие в глазах искры, мысли его перегоняют одна другую. Без труда можно заметить, что он — воплощение хитрости, недоверия и жадности.
— Да нет же, — смеется Марек. — Он так богат, что даже сам точно не представляет, во сколько коп[5] оценивается его имущество. Одного серебра у него две тысячи коп.
— Хочешь что-нибудь купить? — осторожно расспрашивает пан Иероним.
— Я не за тем пришел, — качает головой Марек.
— Говори, не бойся, нас никто не слышит.
Пан Иероним показывает на тяжелый ларь со спинкой, предлагая Мареку сесть. Сам садится за стол — дубовая столешница окаймлена светлым кленом. Но прежде прикрывает дверцы высокого готического шкафа, украшенного резными зубцами. Что хранится в нем, Марек не знает. Видно, не только документы.
— Мой отец должен был предстать перед кутногорским городским судом, — начал Марек.
— Ну и ну... — качает головой пан Иероним, не очень удивляясь.
— За кражу бревен с плотов. Их гнали по Лабе из пограничных лесов в Колин.
— Продолжай, — настороженно слушая, говорит пан Иероним.
— В суд на него подал пан Бедржих из Стражнице.
— Этот мерзавец! Этот проходимец!
Хозяин вскакивает, будто его укусила оса, рука тянется за мечом, которого, впрочем, у него нет. Дальше можно не рассказывать. Пан Иероним понимает: это месть. Прошлой зимой он сам послал из керских лесов в кутногорские склады пана Михала несколько возов с бревнами. Их украли. И сделал это Бедржих из Стражнице, который строит в Колине роскошный замок. Оба купца подали на него в колинский суд, но им пришлось уйти ни с чем — суд не принял их доказательств.
— Мой отец проиграл дело. Пришлось ему заплатить истцу за убытки.
— Есть ли на свете справедливость? — уже спокойнее говорит пан Иероним.
— И все-таки истец не получил этих двадцати коп.
— Что ты говоришь? — не верит хозяин собственным ушам.
— Он прямо в суде бросился с мечом на моего отца. В наказание суд наложил арест на деньги и определил их на строительство храма святой Барбары. Понимаете меня, пан Иероним?
— Еще бы не понять, — с облегчением усмехается купец. — Кутная Гора в нашем королевстве всего одна. Ее бургомистров никто не перехитрит. Хочешь что-нибудь поесть?
Марек кивает. В предвкушении еды у него начинает сосать под ложечкой. На столе появляется сухое конченое мясо, вяленая рыба, хлеб и две оловянные кружки пива. На нижнем крае кружек вырезано веселое шествие Вакха, на верхнем — сцены из Ветхого завета. Мужчины молча жуют мясо: молодой — быстро и с успехом, он мог бы съесть даже полено, старый — с усилием и без видимого результата, следующий кусок он уже не берет. Запив еду светлым турновским пивом, они продолжают разговор.
