Она мечтала о возлюбленном, столь же блистательном, как ее отец, столь же красивом, как ее брат Джованни, и столь же непредсказуемом и волнующем, как Чезаре, – а ей всучили какое-то ничтожество, вдовца с рыбьей кровью, который даже не протестовал против того, что брак так и не был осуществлен; ее выдали замуж за труса, сбежавшего от чумы и даже не попытавшегося увезти ее, Лукрецию, с собой.

Не то, чтобы она хотела уехать. Но, говорила она себе, если бы Джованни Сфорца оказался мужчиной, сумевшим заставить ее отправиться с ним, она бы не стала противиться.

– Джулия, а как ты думаешь, если Джованни Сфорца оставил меня, станет ли отец организовывать развод?

– Это зависит от того, – ответила Джулия, любовно убирая волосики со лба дочки, – насколько полезным считает святой отец твой брак.

– Но какая от него польза… сейчас?

Джулия спустила дочку на пол, подошла к Лукреции и обняла ее за плечи.

– Никакой. Значит, брак будет расторгнут, и ты получишь прекрасного мужа… Мужа, который не станет терпеть такое положение. Ты уже взрослая, Лукреция, ты созрела для супружества. Настоящего супружества. И тебе дадут красавца-мужа.

Лукреция улыбнулась.

– Давай вымоем волосы, – предложила она, Джулия согласилась. Это было их любимое времяпрепровождение: они мыли волосы каждые три дня, потому что иначе их золотые кудри теряли свой природный блеск.

За этим занятием они продолжали болтать о том, какой же замечательный муж появится у Лукреции, когда Папа освободит ее от Джованни Сфорца. Лукреция уже видела себя в пурпурном бархатном платье, расшитом жемчугом, вот она преклоняет колени перед отцом и говорит: «Я согласна», а мужчина, который стоит на коленях рядом с нею, – что ж, это какая-то туманная фигура, соединившая в себе черты и качества, восхищавшие ее в отце и братьях.

Определенно, она видела рядом с собою кого-то из Борджа.

Мечтам Лукреции, похоже, не суждено было сбыться: как только ее отец узнал о поступке Джованни Сфорца, он ужасно разозлился и выслал беглому зятю приказ вернуться.

Но в мире и покое Пезаро, среди своих подданных и вдали от политических конфликтов и чумы, Джованни осмелел. Он никак не прореагировал на приказы.

За приказами последовали угрозы и обещания, ибо Александр боялся того, что может натворить вышедший из-под контроля зять.

В конце концов Папа объявил, что, если Джованни Сфорца вернется в Рим, он сможет осуществить свой брак и получить приданое.

Все с нетерпением ждали, как ответит на это предложение Сфорца. Лукреция тоже ждала… С ужасом.

Но даже такая наживка не могла заманить Джованни Сфорца в Рим.

В Италии было неспокойно, и Сфорца прекрасно это видел. На этот раз причиной волнений была не постоянная вражда соседствующих государств – нет, на полуостров пала тень врага куда более могущественного.

Король Франции возобновил свои требования на неаполитанский трон и сообщил Александру, что для обсуждения данного вопроса высылает в Ватикан послов.

Хитрый Александр принял послов со всеми подобающими почестями, чем заслужил среди итальянцев такую нелюбовь, что стали поговаривать даже о том, будто Папу вскорости сместят. Делла Ровере был начеку: он точно пообещал себе, что уж в следующий раз не упустит своего шанса.

Александра же эти разговоры отнюдь не смущали. Его вера в себя была бесконечной, он был твердо убежден, что сможет найти выход из самой, казалось бы, тупиковой ситуации. Ферранте Арагонский к этому времени уже скончался, на престол вступил его сын Альфонсо. Альфонсо изо всех сил старался сохранить дружеские отношения с Ватиканом, и, чтобы скрепить их, предложил Александру изрядную мзду. Не в привычках Александра было отказываться от взяток, так что он подтвердил свой союз с Альфонсо, французы остались ни с чем и пригрозили вторжением на полуостров.

Из своего мирного Пезаро Джованни Сфорца наблюдал за развитием событий и никак не мог решить, к какой стороне примкнуть. Лудовико Миланский достаточно ясно продемонстрировал, что в случае нужды он ничем своему родичу не поможет. Позиции же Папы, судя по всему, серьезно укрепились, поскольку Альфонсо Неаполитанский слишком уж домогался его дружбы. Поэтому Джованни Сфорца решил возвращаться в Рим.

Лукреция ждала. Волосы ее были вымыты, тело умащено благовониями. Наконец-то она невеста по-настоящему!

Папа приветствовал зятя так, будто его отсутствие было совершенно естественным делом. Он обнял его и объявил, что брачное ложе уже готово.

По случаю чего состоялись пирушки, на которых приглашенные изощрялись в обычных сальных шуточках. Но на этот раз Лукреции вовсе не было так весело, как на первой свадьбе. Теперь это был не маскарад – все должно было состояться по-настоящему.

Она чувствовала, что и отношение мужа к ней тоже изменилось. Он взял ее за руку, она чувствовала на своей щеке его дыхание. Наконец-то и он увидел, как она красива!

Они танцевали друг с другом, но итальянские, а не страстные испанские танцы, которые она танцевала с Джованни в обстоятельствах, столь похожих на эти, но столь же и отличных.

А потом наступила ночь.

Он был тих, говорил мало. Лукреция была готова к тому, что должно произойти, – об этом позаботилась Джулия, но она также и понимала, что то, что произойдет, весьма отличается от того, что испытывала Джулия.

Ей было немного страшновато, но она сохраняла привычную невозмутимость: она знала, что, если и не испытает восторга, которого так давно ждала, ничего особенно страшного все же не произойдет.

И когда они наконец улеглись в просторную кровать, она сказала:

– Пожалуйста, Джованни, ответь мне только на один вопрос. Почему ты так долго выжидал и не возвращался?

– Это было бы глупо… – пробормотал он. – Здесь была чума… Да и ситуация непонятная.

Он повернулся к ней – теперь он уже испытывал настоящее нетерпение, но она отстранилась. В глазах ее мелькнуло нечто, похожее на страх.

– А вернулся ты, чтобы наконец-то осуществить брак… или из-за приданого?

– И из-за того, и из-за другого, – честно ответил он. Все было странно, непонятно, как и говорила Джулия, и все же отличалось от того, что говорила Джулия. Она с волнением поняла, что перед нею открывается совершенно новый мир, и радость, которую даровал ей этот мир, она и представить себе ранее не могла. Она знала, что с другим мужчиной все должно быть по-другому, но даже и с этим ей понравилось.

Однако с другим…

Она лежала на спине и улыбалась.

За одну ночь она стала совершенно взрослой. Александр и Джулия заметили это.

– Мне ее жалко, – сказала Джулия. – Бедняжка Лукреция, попала в руки к холодному и слишком уж боязливому типу! Ваше Святейшество, вам все-таки надо было объявить брак недействительным и найти ей другого мужа!

Александр весело поцокал языком:

– Как можно так говорить о таинстве брака! Да она еще такая молоденькая, у нее вся жизнь впереди! Я вовсе не отставил идею о разводе, но этого не так-то легко добиться. Церковь против разводов.

– Но если Ваше Святейшество только пожелает, вся церковь падет на колени, – напомнила ему Джулия.

– Ах ты, продувная бестия! Да тебя следует сильно наказать!

– Хорошо, я десять раз скажу «Я вас люблю», потом брошусь к вашим ногам и взмолюсь: «Святой отец, делайте с моим телом и душою все, что пожелаете, потому что я душой и телом принадлежу вам!»

– Моя Джулия… Любимая моя! Что бы я без тебя делал! Ты присмотришь за Лукрецией, да? Ты ведь такая искушенная женщина!

– Особенно искушенная по части обмана мужей, не так ли?

– Это был не обман. Бедный Орсино, он сам этого хотел – очень хотел.

Они расхохотались, и Джулия заверила Александра, что будет присматривать за Лукрецией как за родной сестрой, потому что любит ее как сестру.

После чего Джулия перешла к другой теме. Она очень хотела, чтобы Папа подобрал хорошего жениха и для малышки Лауры – пусть вся Италия узнает, что Папа признает девочку своей дочерью!