– Нет, не помню.

– Я пошутил. Не подарил. Просто посмотреть хотел, как ты отреагируешь. Ты же на нее надышаться не можешь.

– Я что, на гитаре играю? – обрадовался я.

– Нет, ещё не играешь. Тебе же батя её только месяц назад подарил.

– Стоп. С этого места поподробнее. Ты хочешь сказать, что я тайком от Поли и Эльвиры встречаюсь с отцом. Так?

– От кого тайком?

– От матери с бабушкой.

– А. Да, встречаешься.

– Давно?

– Года два.

– А почему тайком?

– Ну, ты что, бабку свою не знаешь?

– Познакомился сегодня, нормальная вроде тётка.

– Нормальная? Ты в своём уме? – спросил меня Славка, округляя глаза.

– Ты забыл? Я не помню ничего.

– Ой. Прости. Она же Шапокляк.

– В смысле?

– Мы с тобой её так зовём за вредность.

– Понял. Поверь, она не со зла.

– Ужин! – раздался из коридора голос буфетчицы. У меня уже рефлекс выработался на него, как у собаки Павлова.

– Спасибо тебе, Славка, что зашёл, – я протянул ему руку. – Поверь, я очень дорожу нашей дружбой. Друзья детства – это на всю жизнь.

– Эк тебя угораздило, – сочувственно пробормотал Славка, пожал мне руку и пошёл к выходу. Взгляд его, обращенный на меня, чем-то неуловимо напоминал бабушкин. Похоже, он тоже под впечатлением и считает, что у меня чердак потек. Ну да ладно, что ж делать. Привыкнет постепенно. А мне информация как воздух сейчас нужна. Кого мне еще расспрашивать, как не друга.

– Приходи ещё, – попросил его.

– Хорошо, – отозвался Славка, выходя из больницы.

Николаева и товарищей в холле уже не было. Пошаркал в палату.

Сегодня был очень насыщенный день в плане информации. Но источник бед Пашки Ивлева так и не проявился. Судя по тому, что рассказал Славка, Тимур и его команда доставляли, конечно, пацанам неприятности, но на повод для суицида никак не тянули.

Новая версия, показавшаяся мне перспективной, называлась «Батя».

Дошаркал до палаты. Ужин уже стоял на тумбочке. Иван допивал чай. Сытый домашней едой Митрич к больничной еде даже не притронулся.

Так, что тут у нас на ужин? Чай, коржик и пюрешечка с подливкой. А мясо где? Нету мяса? Наверное, здесь так положено. Хлеб? Вот, аж два куска.

Я поел быстро, но без удовольствия. В коржике, на мой вкус, было слишком много соды. Пюрешку картофельную трудно испортить, но подливка местному повару явно сегодня не удалась.

– Вань, а ты знаешь что-нибудь про моего отца? – сел я на своей койке лицом к соседу.

– Слышал что-то, – ответил милиционер лениво.

– Что?

– Зачем тебе?

– Версию проверяю.

– Какую? – сразу сел в кровати Иван.

Я наклонил к нему голову поближе и спросил:

– А ты знал, что я два года тайком от своих с отцом встречаюсь?

За спиной что-то упало. Мы резко обернулись.

В дверях палаты стояла моя мать. У ее ног лежала авоська, по всей видимости, с моим ужином.

Четверг, 11.02.71 г. Святославская городская больница.

Она смотрела на меня, как на предателя. Я встал, поднял авоську. Проверил, не разбилось ли там чего. Дал ей время осмыслить происходящее. Взглянул мельком на Ивана, он старательно прятал глаза.

Затем взял мать за локоть и молча повёл её в холл к подоконнику.

– Для меня это такая же неожиданность, – начал я издалека. Она молчала. – Тема отца у нас табу?

Она нехотя кивнула.

– Почему?

– Потому что предателей не прощают! – пафосно заявила она.

– Что он сделал? Кого предал? – спросил я как можно нейтральней.

– Меня. Инну. Тебя.

– Мне хотелось бы узнать, что между вами произошло, – я взял её сзади за руку чуть выше локтя. Запрещённый цыганский прием. Человек от этого волю теряет.

– Он бросил нас! – сказала возмущенно мать и замолчала. Я решил, что он ушёл к другой женщине. Но матушка продолжила – Уехал изыскателем в Якутию.

– Ну, это не бросил! – постарался как можно мягче возразить ей. – Это, уехал в длительную командировку.

– Слишком длительную! А потом там и остался!

– В Якутии? Он и сейчас там живёт?

– Не знаю.

– Почему ты не поехала за ним?

– Куда?! В Якутию?

– Ну, не знаю. Там же, наверняка, есть какие-то посёлки. Люди же там как-то живут.

– Понятия не имею, как они там живут!

– То есть, ты даже не попробовала к нему поехать? Даже летом?

– А должна была?

– Ну, не знаю, – наивно-невинно начал я. – Как там говорят: муж – иголочка, жена – ниточка. Куда иголочка, туда и ниточка.

– Мама сказала, туда ехать девять тысяч километров, зима восемь месяцев в году. Там маленький поселок, до ближайшего города четыреста километров, вода в реке, туалет на улице.

– Мама сказала, – пробормотал я. Всё понятно. – И ты испугалась.

– А не должна была? – спросила она с вызовом.

– Ты же не одна там была бы.

– Конечно! С маленькими детьми.

– Я про мужа вообще-то.

Поля замолчала. Расстроилась. Провёл ладонью по её плечу и сказал:

– Ладно. Не расстраивайся так. Что сделано, то сделано.

Разбор полётов по поводу табу на встречи с отцом пока отложим. И чувствую, что это не с матерью надо обсуждать.

– Спасибо, что пришла. Ты хорошая мать. Я это сразу почувствовал, – сказал ей искренне и обнял её.

– Ты очень странно разговариваешь, – сказала матушка, немного испуганно глядя на меня. – Изменился ты очень, Паша.

Мысленно чертыхнулся. Надо как-то все же контролировать себя, не забывать, что здесь я пацан совсем. А то как бы реально родных не перепугать. Упекут еще в психушку подлечиться на всякий случай.

Пожал плечами и улыбнулся матушке, чтобы как-то сгладить неловкость.

Мать немного успокоилась и вскоре, попрощавшись, ушла. А я побрел к себе в палату. Какие же тапки эти все-таки неудобные!

Иван где-то раздобыл свежую газету и читал Митричу вслух новости. Увидев меня, он спросил:

– Ну, что?

– Нормально, – ответил ему, и Иван продолжил читать газету.

Там речь шла о правилах приема стеклотары в магазинах и приемных пунктах. Иван с Митричем на полном серьезе и с большой заинтересованностью обсуждали этот вопрос. У меня поначалу эта ситуация вызвала небольшой ступор и улыбку, но потом начал вспоминать, что стеклотара была вполне себе такой важной статьей дохода в Советском Союзе. Бутылки сдавали все и денег за них можно было выручить вполне прилично. Мне, кстати, как школьнику, эта тема тоже должна быть близка. Это ведь реальная возможность зарабатывать карманные деньги.

В статье говорилось, что стеклотара должна приниматься в магазинах и приемных пунктах бесперебойно и в неограниченном количестве. Именно этот пункт в первую очередь вызвал возмущение у Митрича.

– Не принимают они ничего, – проворчал он обиженно. – Я принёс, меня послали.

– Здесь говорится, что должны принять, – ответил ему Иван. – Пишут, что раньше только специальные пункты принимали, а сейчас в любом магазине должны забирать.

Потом, еще что-то прочитав, он добавил:

– Тут еще пишут, что многие магазины не принимают пока стеклотару, потому что не соблюдаются гигиенические требования при ее сдаче. Бутылки должны быть чисто вымыты и надлежащим образом подготовлены. А еще во многих магазинах пока нет места для организации приема стеклотары. А еще нет общих правил приема.

– Может, ты не вымыл бутылки? – предположил я. – Вот тебя и послали.

– Тихо, – прервал меня Иван. – Тут ещё пишут, что тара должна быть без этикеток. Митрич, этикетки снимал?

– Ничего я не снимал.

– Тогда сам виноват, – сделал вывод Иван и продолжил чтение.

– Вот, жулики, – воскликнул Митрич.

– Ну, их тоже можно понять, – возразил ему Иван, – правила есть правила. Сказано – чистые бутылки без этикеток, значит надо соблюдать. Кто ж их в магазине отмывать за нас будет.

Митрич на это только вздохнул и обиженно засопел. По его лицу было видно, что в целом он, конечно, все понимает, но как говорится «осадочек остался».