И боже сохрани, как худо!

Я приведу пример тому из дальних стран.

          Кто Обезьян видал, те знают,

     Как жадно всё они перенимают.

     Так в Африке, где много Обезьян,

          Их стая целая сидела

По сучьям, по ветвям на дереве густом

     И на ловца украдкою глядела,

Как по траве в сетях катался он кругом.

Подруга каждая тут тихо толк подругу,

          И шепчут все друг другу:

     «Смотрите-ка на удальца;

Затеям у него так, право, нет конца:

          То кувыркнётся,

          То развернётся,

          То весь в комок

          Он так сберётся,

     Что не видать ни рук, ни ног.

     Уж мы ль на всё не мастерицы,

А этого у нас искусства не видать!

          Красавицы-сестрицы!

     Не худо бы нам это перепить.

Он, кажется, себя довольно позабавил;

     Авось уйдёт, тогда мы тотчас…» Глядь,

Он подлинно ушёл и сети им оставил.

«Что ж», говорят они: «и время нам терять?

          Пойдём-ка попытаться!»

     Красавицы сошли. Для дорогих гостей

     Разостлано внизу премножество сетей

Ну в них они кувыркаться, кататься,

          И кутаться, и завиваться;

     Кричат, визжат – веселье хоть куда!

          Да вот беда,

Когда пришло из сети выдираться!

          Хозяин между тем стерёг

И, видя, что пора, идёт к гостям с мешками,

          Они, чтоб наутёк,

     Да уж никто распутаться не мог:

          И всех их побрали руками.

Синица

     Синица на море пустилась;

          Она хвалилась,

     Что хочет море сжечь.

Расславилась тотчас о том по свету речь.

Страх обнял жителей Нептуновой столицы^[12];

          Летят стадами птицы;

А звери из лесов сбегаются смотреть,

Как будет Океан, и жарко ли гореть.

И даже, говорят, на слух молвы крылатой,

     Охотники таскаться по пирам

Из первых с ложками явились к берегам,

     Чтоб похлебать ухи такой богатой,

Какой-де откупщик^[13] и самый тароватый^[14]

     Не давывал секретарям.

Толпятся: чуду всяк заранее дивится,

Молчит и, на море глаза уставя, ждёт;

     Лишь изредка иной шепнёт:

«Вот закипит, вот тотчас загорится!»

     Не тут-то: море не горит.

     Кипит ли хоть? – и не кипит.

И чем же кончились затеи величавы?

Синица со стыдом в-свояси уплыла;

     Наделала Синица славы,

          А море не зажгла.

     Примолвить к речи здесь годится,

Но ничьего не трогая лица:

     Что делом, не сведя конца,

     Не надобно хвалиться.

Мартышка и Очки

Мартышка к старости слаба глазами стала;

          А у людей она слыхала,

     Что это зло ещё не так большой руки:

          Лишь стоит завести Очки.

Очков с полдюжины себе она достала;

          Вертит Очками так и сяк:

То к темю их прижмёт, то их на хвост

                                нанижет,

     То их понюхает, то их полижет;

          Очки не действуют никак.

«Тьфу пропасть!» говорит она: «и тот дурак,

          Кто слушает людских всех врак:

          Всё про Очки лишь мне налгали;

          А проку на́ волос нет в них».

     Мартышка тут с досады и с печали

          О камень так хватила их,

          Что только брызги засверкали.

     К несчастью, то ж бывает у людей:

Как ни полезна вещь, – цены не зная ей,

Невежда про неё свой толк всё к худу клонит;

     А ежели невежда познатней,

          Так он её ещё и гонит.

Орёл и куры

Желая светлым днём вполне налюбоваться,

          Орёл поднебесью летал

               И там гулял,

          Где молнии родятся.

Спустившись, наконец, из облачных вышин,

Царь-птица отдыхать садится на овин^[15].

Хоть это для Орла насесток незавидный,

     Но у Царей свои причуды есть:

Быть может, он хотел овину сделать честь,

     Иль не было вблизи, ему по чину сесть,

     Ни дуба, ни скалы гранитной;

Не знаю, что за мысль, но только что Орёл