Прикосновение худенькой ручки наполнило сердце Мариллы радостным теплом. Может, это был порыв материнской любви, которой судьба обделила ее. Это непривычное чувство слегка обеспокоило Мариллу, и она поспешила сделать Энн очередное наставление:

— Если ты будешь хорошей девочкой, Энн, ты всегда будешь счастлива.

— Ну, как они тебе нравятся? — спросила Марилла.

Энн стояла посреди своей комнатки и без улыбки глядела на три платья, разложенные у нее на кровати. Одно было из ситца табачного цвета, который Марилла купила еще летом прошлого года у разъездного продавца, решив, что это не маркая и, видимо, прочная материя; второе — из сатина в черно-белую клетку, купленного на зимней распродаже; и третье — из грубой мутно-голубой материи, которую Марилла приобрела на прошлой неделе в Кармоди специально для Энн.

Марилла сама сшила все три платья, и все они были одного фасона: прямой лиф, чуть расклешенная юбка и узкие, в обтяжку, рукава.

— Что ж, — вздохнула Энн, — очень хорошие платья.

— При чем здесь «что ж»! — рассердилась Марилла. — Нет уж, я вижу, они тебе не нравятся. Что в них плохого? Новенькие, чистенькие, аккуратные! Разве нет?

— Да.

— Тогда почему они тебе не нравятся?

— Они… они… не очень красивые, — неохотно выговорила Энн.

— Подумаешь, не очень красивые! — фыркнула Марилла. — Буду я еще тебя наряжать, как же! Я против того, чтобы поощрять в ребенке тщеславие и кокетство — так и запомни. Это хорошие прочные платья на каждый День, безо всяких там тебе складочек и оборочек. И больше этим летом я ничего шить тебе не собираюсь. В табачном и голубом будешь ходить в школу. А сатиновое будешь надевать в церковь и воскресную школу. И, пожалуйста, постарайся их не испачкать и не порвать. После того платьишка, в котором ты приехала из приюта, я бы на твоем месте была благодарна за любую приличную одежду.

Я и благодарна! — воскликнула Энн. — Но я была бы во много раз благодарнее, если бы ты сделала мне рукавчики буфами. Их сейчас все носят. Ох, Марилла, я бы так радовалась, если бы у меня было платье с такими рукавчиками.

— Ничего, обойдешься. У меня нет лишнего материала на буфы. И вообще, я считаю, что они очень глупо выглядят. Нормальный прямой рукав, на мой взгляд, куда лучше.

— А я бы предпочла выглядеть так же глупо, как все, чем быть единственной во всем классе с нормальными прямыми рукавами.

— Ну, от тебя я ничего другого и не ждала. Повесь-ка платья в шкаф, а потом спускайся вниз учить текст для воскресной школы. Завтра ты пойдешь туда — я договорилась с мистером Бэллом, — заявила Марилла и, весьма недовольная, начала спускаться по лестнице.

Энн стояла, стиснув руки, и смотрела на платья.

— А я-то надеялась, что будет хоть одно беленькое платьице с буфами, — горестно прошептала она. — И Богу молилась, но от него-то я помощи особенно и не ждала. Станет Бог морочить себе голову платьями для какой-то сироты. Я знала, что все зависит от Мариллы. Остается только вообразить, что одно из них — из белой кисеи с кружевами и пышными рукавчиками.

На следующее утро у Мариллы разболелась голова, и она отправила Энн в воскресную школу одну.

— Тебе надо будет зайти за миссис Линд, — велела Марилла, — и она определит тебя в нужный класс. Смотри, веди себя как положено. После уроков оставайся на проповедь, миссис Линд покажет тебе, где наша скамья. Вот тебе цент — положишь, когда пойдут с кружкой. Не пялься на людей и не вертись. Когда вернешься домой, я спрошу у тебя урок.

Энн отправилась в церковь в безупречном, с точки зрения Мариллы, наряде: новое платье в черно-белую клетку было ей впору, в отличие от старого саржевого платьица, но так невыгодно подчеркивало худобу и угловатость фигуры. И новая плоская соломенная шляпка тоже вызвала у Энн чувство глубокого разочарования — уж очень она была невыразительна. Энн втайне мечтала о шляпке с ленточками и цветочками. Цветочки, однако, скоро нашлись: на полпути к большой дороге девочка увидела заросли золотистых лютиков и цветущие кусты шиповника. Она тут же свила из них венок и украсила свою скучную шляпку. Что бы там ни думали об этом люди, встречающиеся ей по дороге, Энн значительно повеселела и бежала вприпрыжку, гордо неся на своей рыжей головке желто-розовое великолепие.

Миссис Линд она дома не застала — та уже ушла. Это, однако, нисколько не обескуражило Энн, и она отправилась в церковь одна. У входа стояла толпа девочек в нарядных ярких платьях белого, голубого или розового цветов. Они изумленно уставились на новенькую с причудливым украшением на голове. Девочки, живущие в Эвонли, уже слышали разные странные истории про Энн: миссис Линд сказала, что она вспыльчивая и грубиянка; Джерри Буот, мальчик, который работал у Мэтью по найму, рассказывал, что она все время разговаривает сама с собой или с деревьями и цветами — прямо как полоумная. Девочки смотрели на Энн и перешептывались. Никто не подошел к ней знакомиться ни перед занятиями, ни когда ее усадили в классе, который вела мисс Роджерсон.

Старая дева мисс Роджерсон преподавала в воскресной школе уже двадцать лет. Ее метод обучения был прост до крайности: она прочитывала главу из Евангелия и затем, бросив строгий взгляд на какую-нибудь девочку, задавала ей вопрос из прочитанного. Ее взгляд часто падал на Энн, но Марилла хорошо ее натаскала и та правильно отвечала на все вопросы. Другое дело — хорошо ли она понимала то, о чем сама говорила.

Мисс Роджерсон не понравилась Энн, и вообще ей было очень скучно, к тому же сердце ныло при виде красивых платьиц с буфами. Нет, думала Энн, без рукавов-буфов жизнь просто не имеет смысла.

— Ну и как тебе понравилась воскресная школа? — спросила Марилла, когда девочка пришла домой. Венок к тому времени завял, и Энн выбросила его, так что об этом ее подвиге Марилла пока не знала.

— Нисколько не понравилась. Там все было ужасно.

— Энн, что ты говоришь! — укоризненно воскликнула Марилла.

Девочка со вздохом села в кресло-качалку, поцеловала листик Милашки и помахала рукой цветущему кусту фуксии.