Василий Андреевич Жуковский

Василий Андреевич Жуковский

Агасфер

  Он нес свой крест тяжелый на Голгофу;

   Он, всемогущий, вседержитель, был

   Как человек измучен; пот и кровь

   По бледному его лицу бежали;

   Под бременем своим он часто падал,

   Вставал с усилием, переводил

   Дыхание, потом, шагов немного

   Переступив, под ношей снова падал,

   И наконец, с померкшими от мук

   Очами, он хотел остановиться

   У Агасферовых дверей, дабы,

   К ним прислонившись, перевесть на миг

   Дыханье. Агасфер стоял тогда

   В дверях. Его он оттолкнул от них

   Безжалостно. С глубоким состраданьем

   К несчастному, столь чуждому любви,

   И сетуя о том, что должен был

   Над ним изречь как бог свой приговор,

   Он поднял скорбный взгляд на Агасфера

   И тихо произнес: "Ты будешь жить,

   Пока я не приду",– и удалился.

   И наконец он пал под ношею совсем

   Без силы. Крест тогда был возложен

   На плечи Симона из Киринеи.

   И скоро он исчез вдали, и вся толпа

   Исчезла вслед за ним; все замолчало

   На улице ужасно опустелой.

   Народ вокруг Голгофы за стенами

   Ерусалимскими столпился. Город

   Стал тих, как гроб. Один, оцепенелый,

   В дверях своих недвижим Агасфер

   Стоял. И долго он стоял, не зная,

   Что с ним случилося, чьи были те

   Слова, которых каждый звук свинцовой

   Буквой в мозг его был вдавлен, и там

   Сидел неисторжим, не слышен уху,

   Но страшно слышен в глубине души.

   Вот наконец, вокруг себя обведши,

   Как полусонный, очи, он со страхом

   Заметил, что на Мории над храмом

   Чернели тучи с запада, с востока,

   И с севера, и с юга, в одну густую

   Слиявшиеся тьму. Туда упер он

   Испуганное око; вдруг крест-накрест

   Там молнией разрезалася тьма,

   Гром грянул, чудный отзыв в глубине

   Святилища ответствовал ему,

   Как будто там разорвалась завеса.

   Ерусалим затрепетал, и весь

   Незапно потемнел, лишенный солнца;

   И в этой тьме земля дрожала под ногами;

   Из глубины ее был голос, было

   Теченье в воздухе бесплотных слышно;

   Во мраке образы восставших

   Из гроба, вдруг ясясь, смотрели

   Живым в глаза. Толпами от Голгофы

   Бежал народ, был слышен шум

   Бегущих; но ужасно каждый про себя

   Молчал. Тут Агасфер, в смертельном

   страхе,

   Очнувшись, неоглядкой побежал

   Вслед за толпою от своих дверей,

   Не зная сам куда, и в ней исчез.

   Тем временем утих Ерусалим.

   Во мгле громадой безобразной зданья

   Чернели. Жители все затворились

   В своих домах, и все тяжелым сном

   Заснуло. И вот над этой темной бездной

   От туч, их затмевавших, небеса,

   Уж полные звездами ночи, стали чисты:

   В их глубине была невыразима

   Неизглаголанная тишина,

   И слуху сердца слышалося там,

   Как от звезды к звезде перелетали

   Их стражи – ангелы, с невыразимой

   Гармонией блаженной, чудной вести. Прямо

   Над Элеонскою горой звезда

   Денницы подымалась.

   Агасфер,

   Всю ночь по улицам Ерусалима

   Бродив, терзаемый тоской и страхом,

   Вдруг очутился за стенами града

   Перед Голгофой. На горе пустой,

   На чистом небе, ярко три креста

   Чернели. У подошвы темной

   Горы был вход в пещеру, и великим камнем

   Он был задвинут; невдали, как две

   Недвижимые тени, в сокрушенье

   Две женщины сидели, устремив

   Глаза – одна на камень гроба, а другая

   На небеса. Увидя их, и камень,

   И на горе кресты, затрепетал

   Всем телом Агасфер; почудилось ему,

   Что грозный камень на него идет,

   Чтоб задавить, и, как безумный,

   Он побежал ко граду от Голгофы.

   Есть остров; он скалою одинокой

   Подъемлется из бездны океана;

   Вокруг него все пусто: беспредельность

   Вод и беспредельность неба.

   Когда вода тиха, а небеса

   Безоблачны, он кажется тогда

   В сиянье дня уединенно-мрачным