— Спасибо за предупреждение, — с улыбкой поблагодарил писатель. — Однако на полках немало и моих книг. Фантастика сейчас нарасхват. Сергей Максимыч, признайтесь! Вы, небось, тоже поклонник этого жанра? Должны, должны его любить. Воображение у вас так и бьет фонтаном!

— Не угадали, — вздохнул Степанов. — Я замшелый реалист. Мне подавай стопроцентные факты! Так что с воображением у меня полные нелады. Скуден.

— Не прибедняйтесь! — Маркизов шутливо погрозил полковнику пальцем. — Прежде чем выследить и арестовать снежного человека йети его следовало во-о-бра-зить!.. Признаться, мы — писатели-фантасты с трепетом следим за каждым вашим шагом. Бывает, придумаешь что-нибудь этакое совершенно фантастическое, и тут же тебя прошибает холодный пот: а вдруг, пока ты выводил последнюю строчку, полковник Степанов уже обнаружил, что э т о за существо на самом деле, задержал и доставил на Петровку!

— Мои успехи весьма преувеличены, — с горечью усмехнулся Степанов. — Йети в тот же день сбежал из камеры предварительного заключения. И пропал, словно его не было. Попробуй теперь докажи, что он существует, если у него не успели снять отпечатки пальцев. А ящер Несси и вовсе оказался самозванцем.

— Значит, вы не так опасны, как вас малюют. — Маркизов с облегчением вздохнул.

Во взгляде его, брошенном на Степанова, появилось некоторое пренебрежение.

«И этот попался! Его тоже, как и многих, ввело в заблуждение грубое крестьянское лицо моего шефа», — отметил Телков в уме.

— Но мы отвлеклись. Моя коллекция перед вами. Угощайтесь! — сказал он будто бы с иронией, но в словах его прозвучала плохо скрытое тщеславие. Он гордился собранием копий.

Телков повернул голову и, не удержавшись, вскрикнул:

— Это она!

Перед ним висел тот самый портрет дамы, вылитой его Люси, который он видел в Третьяковке, следуя на задание в репинский зал.

— Да, это мадам Струйская, — с нежностью произнес Маркизов. — Воспетая великим Пушкиным. «Ее глаза — как два тумана… Ее глаза — как два обмана…» — прочитал он, блаженно прикрыв глаза.

«Прямо о Люсе. Особенно, когда она тобой недовольна, но пока это держит в себе», — поразился Телков.

— Сии замечательные строки принадлежат другому поэту, Николаю Заболоцкому, — рассеянно возразил Степанов, разглядывая картины.

— А вы утверждали, мол, вас не следует опасаться. Вон как вы меня припечатали, — с кислой улыбкой упрекнул Маркизов.

— Случайное совпадение, — пробормотал полковник, не отрываясь от своего занятия. — Шел осмотр места преступления, уж не помню где, пока техники снимали отпечатки, я открыл лежавшую на подоконнике книгу, разумеется, обмотав кисть руки носовым платком. Это был томик Заболоцкого. Открыл наугад и попал именно на стихотворение, посвященное Александре Петровне Струйской, урожденной Озеровой… Копия выполнена превосходно. Есть и другие — не отличишь от оригинала… А может, они — оригиналы? А, Юрий Вадимыч? — будто не придавая значения своим словам, по-прежнему увлеченно созерцая картины, пробасил Степанов.

— Оригиналы, дорогой Сергей Максимыч, в своих родных музеях, где им положено быть, — назидательно ответил Маркизов. — Впрочем, вам несложно проверить.

— Уже проверили, — как о чем-то неважном и скучном вскользь известил полковник и вернулся к главной теме, сказав с легким укором: — Но в вашем собрании, вы уж не обижайтесь, больше откровенной халтуры.

Великолепные копии и впрямь перемежались с топорной работой. Среди неудачных Телков обнаружил и «Охотников» Перова. А рядом блистал портрет Мусоргского, такой же, как в репинском зале, — халат, распухший красноватый нос…

— Хорошая копия тоже стоит денег. И потому каждый заказ зависел от содержания моего кошелька. На данный момент. А хотелось обрести копию, хоть ты тресни. Я — фанатик! Вот и приходится обращаться к мазунам не шибко даровитым, — посетовал Маркизов.

— Зато те, кто сделал для вас лучшие копии, достойны наивысшей похвалы. Какое мастерство! Какое проникновение в замысел великого автора! — восторженно произнес полковник, изумив своего ученика этим взрывом эмоций. — Юрий Вадимыч, нельзя ли получить их координаты? А вдруг и нам захочется завести нечто такое же прекрасное… Что вы об этом думаете, лейтенант?

— Товарищ полковник, я думаю заказать такую же Струйскую! — доложил Телков. — Как только накоплю деньжат.

— К сожалению, ничем не могу помочь. — Маркизов виновато развел руками. — Все копии, что вам понравились, написаны одной кистью. Этот мастер и сам очень известный художник. Народный, лауреат и прочее, прочее… А копирование великих — его тайная страсть, ставшая манией. Он хочет себе доказать, что их гениальная живопись по плечу и ему. Что он ровня им, олимпийцам. Ну, а я бессовестно пользуюсь этим. Например, говорю, подзуживаю: «Мол, слабо вам повторить автопортрет Рафаэля? Уж этот, мол, гигант вам не по зубам». И Рафаэль вот он, любуйтесь! Но я дал слово, что его не выдам, и наше сотрудничество останется между нами.

— Но мы никому не скажем! — от всей души пообещал Телков. — Тут, понимаете, такая история…

Степанов многозначительно кашлянул, удержав тем самым своего не в меру горячего помощника от опрометчивого шага.

— Лейтенант, данное слово — святое слово, — напомнил полковник. — А наши рутинные дела, кроме нас с вами, никого не интересуют… Но мы, кажется, отняли у хозяина много времени. Поблагодарим его за экскурсию и пойдем ловить преступников в другом месте, — закончил он шутливо.

— Откуда им здесь взяться?! Здесь царит красота, — сказал Маркизов, как бы извиняясь за свою квартиру. — Поэтому не задерживаю, не предлагаю кофеек или что-нибудь покрепче. А вдруг в это время кто-то кого-то ограбит или хуже того, отправит на тот свет?! Преступность действительно не дремлет! — И первым, как бы подавая пример, устремился к выходу.

И Телков вновь подивился его легкой походке. Огромный Маркизов пролетел над паркетом, словно пушинка.

У порога квартиры полковник задержался и будто ненароком спросил:

— Юрий Вадимыч, вам ничего не говорит фамилия Душкин?

— А может, он вам знаком под кличкой Клизма? — встрял Телков по собственной инициативе.

— Лично я знаю единственную клизму. Ту, что висит в моей ванной, — сострил писатель, на взгляд Телкова, крайне примитивно.

«А еще фантаст», — осуждающее подумал лейтенант.

И вообще он был обижен на коллекционера. Когда они вышли на улицу, он так и сказал:

— Товарищ полковник, Маркизов был очень рад нашему уходу. Аж вознесся на седьмое небо! У вас это не вызывает подозрений?

— Может, мы ему надоели. Или он печется всерьез о покое сограждан. И потому рад, что мы снова заступаем на свой пост, — рассеянно улыбнулся Степанов, занятый чем-то другим.

«Значит, никаких зацепок! — с досадой подумал Телков. — Наверно, их не будет, пока в этом деле ни появится труп».

Его мысли перебил голос полковника.

— Кстати, а как с фантазией у вас, лейтенант? Хватает? — ни к селу ни к городу поинтересовался шеф, как это умеет делать только он.

— Не жалуюсь, товарищ полковник, — скромно, подавив в себе желание похвастаться, ответил Телков. — Сегодня, например, ночью лежу и думаю: хорошо бы выиграть в лотерею и купить холодильник. Старый уже течет.

— Пожалуй, над фантазией вам еще следует поработать, — посоветовал Степанов.

Пока молодой оперативник вникал в совет начальства, в кармане у того заиграла музыка. Степанов с неудовольствием извлек из кармана мобильный телефон, он считал это удобство слишком преувеличенным. Вот и сейчас ему пришлось говорить в тесном окружении людей. К этому времени они катили в битком набитом троллейбусе, и пассажиры ловили каждое его слово, чуть ли не лезли ушами в аппарат. Один глуховатый нахал даже попросил: «Сергей Максимыч, повторите, что он сказал».

А звонил его заместитель. Подполковник Лаптев с полускрытым злорадством извещал, что наружка потеряла Душкина из виду. Поздно вечером он вошел на стадион «Красная Пресня», ныне «Асмарал», и там точно сгинул в темноте. Мол, иного и нечего было ждать при таком-то руководстве, намекал звонивший.