— Извини меня, Чарли. Пожалуйста, извини. Я не…

— Ты хотела!

— Это всего лишь игра!

— Игра! Ты называешь это игрой, игрой, игрой! — И слезы хлынули еще сильнее.

Наконец он успокоился и теперь лежал рядом с ней, рядом с теплым телом сестры, матери, подруги, возлюбленной. Его сердце, еще недавно едва не выскочившее из груди, билось ровно и спокойно. Кровь не пульсировала в запястьях. Грудь не сжимало обручем.

— О, Бет, Бет, — простонал он.

— Чарли, — она извинялась, не открывая глаз.

— Никогда больше такого не делай.

— Не буду.

— Обещаешь никогда больше такого не делать? — Он икнул.

— Обещаю, клянусь.

— Ты уходила, Бет, то была не ты!

— Обещаю, Чарли, клянусь.

— Хорошо.

— Я прощена, Чарли?

Он долго лежал, прежде чем кивнул, словно ему пришлось всесторонне обдумать принятое решение.

— Прощена.

— Жаль, что все так вышло, Чарли. Давай спать. Можно мне выключить свет?

Нет ответа.

— Мне выключить свет, Чарли?

— Н-нет.

— Если мы хотим спать, Чарли, нам надо выключить свет.

— Пусть еще погорит, — ответил он, не раскрывая глаз.

— Ладно, — она прижалась к нему. — Пусть погорит.

Он шумно вдохнул и внезапно задрожал всем телом. Дрожь не отпускала его добрых пять минут. Все это время она обнимала, гладила, целовала его, и в конце концов он затих.

Часом позже она подумала, что он заснул, встала, выключила все лампы, кроме одной, в ванной, на случай если он проснется и захочет, чтобы горела хотя бы одна. Когда она вновь залезла в постель, он шевельнулся. До нее донесся его голос, испуганный, потерянный: «О, Бет, я так тебя любил».

Она тут же заметила ошибку.

— Поправляю. Ты так меня любишь.

— Я так тебя люблю, — эхом отозвался он.

Еще час она смотрела в потолок, прежде чем заснула.

На следующее утро он намазал маслом гренок и посмотрел на нее. Она сосредоточенно жевала бекон. Поймала его взгляд, улыбнулась.

— Бет.

— Что?

Как сказать? Внутри у него что-то похолодело. Спальня в это утро казалась меньше, темнее. Бекон подгорел. Гренок обуглился. У кофе появился странный, неприятный привкус. Она сидела такая бледная. А биение его сердца напоминали удары уставшего кулака о запертую дверь.

— Я… — начал он. — Мы…

Как ему сказать, что он боится? Что внезапно он почувствовал начало конца. Того самого конца, после которого не будет никого и ничего, во всем мире.

— Ничего.

Пять минут спустя она спросила, глядя на остатки яичницы:

— Чарли, хочешь вечером сыграть еще раз? Только теперь я буду лежать в кровати, а ты прятаться, прыгать и кричать: «Хвать!»?

Он ответил не сразу — перехватило дыхание.

— Нет.

Он не хотел знакомиться с этой частью своего «я».

Слезы навернулись у него на глазах.

— О, нет.

Перевел с английского Дмитрий Вебер

Спайдер РОБИНСОН

НЕ ПРОПАДАЙ

Я засек его за пять парсеков. Он несся на громадном астероиде — массой в сотню метрических тонн, — оседлав его, словно дикого жеребца, отламывал глыбы и швырял их в звезды, и он ревел.

Я расположился на периферии его территории и спокойно ждал, пока меня заметят. Я не сомневался, что ему стало известно о моем присутствии задолго до того, как я обнаружил его, но он предпочел не замечать меня несколько недель, пока мой свет не достиг его.

Ожидая, я изучал его. Что меня сразу удивило, так это его внешность. В конце концов, я понял, что к чему: он взял за основу оригинал, форму тела, присущую нашим предкам! Я присмотрелся повнимательнее, и выяснилось, что это единственное тело, в котором он существовал.

Разумеется, полностью сбалансированное, непроницаемое для космической пустоты и с надежной защитой головы. Но выглядел он так, словно в те времена, когда изобрели Баланс, он был слишком юн, чтобы пройти этот процесс. Должно быть, он был одним из самых старых среди Старейшин.

Но к чему держаться за столь нелепое тело? Предки наши жили на довольно-таки больших планетах, но и там оно было не из лучших. Даже для нормальной среды обитания оно совершенно не годилось. Я заметил, что оригинальные органы чувств приспособили для космических условий, но они имели ограниченный радиус восприятия и располагались очень неудачно. А само тело — сплошные углы и кривые, да еще наличие мертвой зоны! Инженерия никудышная, все четыре конечности имели минимальную подвижность. Большинство суставов одномерные, по существу, простые петли.

Что удивляло, так это гипертрофированные мышцы. Когда он поворачивался спиной к своей звезде, брошенная им сорокакилограммовая глыба достигала скорости отрыва, но ему тем не менее удавалось удерживать зажатый могучими бедрами астероид на прежнем курсе. Кому нужна такая сила в открытом космосе?

Но уж совсем потрясло меня другое: обнаружилось, что разум его закупорен.

Абсолютно закупорен. Я не мог считать ни одной мысли, а я очень хороший считыватель. Должно быть, он не подключался к Связи, а за три тысячи прожитых мной лет я с такими сталкивался только четыре раза. Он предпочитал мучиться в одиночестве, как и большинство наших предков, потому что знал о Связи, но не желал иметь с ней ничего общего.

На его теле крепились какие-то предметы, древние, хотя и выглядели как новенькие. Несколько дней ушло у меня на то, чтобы понять, что это инструменты. И уж потом я осознал, что это оружие. Чтобы идентифицировать их, пришлось нырнуть в самые глубины памяти.

К тому времени он соблаговолил обратить на меня свое внимание. Сосредоточился на мне и проревел, игнорируя связанную мою часть и обращаясь непосредственно к личностной:

— УБИРАЙСЯ!

— Но почему? — задал я резонный вопрос.

— УБИРАЙСЯ НЕМЕДЛЕННО ИЛИ Я ПОКОНЧУ С ТОБОЙ!

Я преисполнился интересом.

— В самом деле? Но зачем вам это нужно?

— О-О-О… ДА Я-Я-Я-Я…

Пауза длилась несколько часов.

— Я уйду, — молвил наконец я, — если вы скажете, почему вы этого добиваетесь.

С крика он перешел на ровный тон.

— Тебе известно, кто я?

Я рассмеялся.

— Откуда? Ваш разум закупорен.

— Я — последний воитель.

— Воитель? Подождите, подождите… — «Воитель». Вот уж воистину древнее слово. Воитель… Ну, конечно. — Вы убиваете и уничтожаете. Сознательно. Как странно. И вы собираетесь уничтожить меня?

— Надо будет — уничтожу, — мрачно ответил он.

— Как мне вас разубедить? Я еще не так стар, чтобы умереть навсегда, да и за мной числится один серьезный должок.

— Тебе не хватает смелости смотаться отсюда? Или мозгов?

— Я попытаюсь убежать, если возникнет такая необходимость. Но, скорее всего, у меня ничего не получится.

— Ага. Ты меня боишься.

— Бояться… нет. Я осознаю угрозу, которую вы из себя представляете. Повторюсь: как мне уговорить вас не уничтожать меня? Могу я вам что-нибудь предложить взамен? К примеру, доступ к Связи?

Его ответ последовал без малейшей заминки.

— Если бы я подозревал, что ты намерен подключить меня к связи, я обеспечил бы тебе бесконечно долгую и мучительную смерть.

Я хотел было выразить изумление, потом передумал.

— Так что я могу тогда для вас сделать?

Он рассмеялся.

— Только одно. Организуй мне славную драку. Найди достойного противника. Если он или она окажутся равными мне по силе, я отпущу тебя целым и невредимым. Если одержат надо мной верх, я отдам все, чем владею, и посвящу свою смерть тебе.

— Что-то я не очень вас понимаю.

— Я — последний воитель.