В голосе появились радостные нотки.

— Погоди-ка! — Она ему сейчас испортит праздник, только надо прийти в себя. — Я сейчас.

Аида умылась ледяной водой, а вернувшись в комнату, первым делом набросилась на остывший пирог. Глотала его большими кусками, запивая холодным чаем, и при этом пыталась поддерживать разговор.

— Мама сказала, что ты хочешь меня срочно видеть, — неохотно начал Родион.

Она никак не может привыкнуть к его безбородому лицу. Рыжая бородка делала его похожим на фараона. Аида раньше любовалась этим выразительным, одухотворенным лицом. Теперь оно стало каким-то повседневным, обывательским, чуть одутловатым, с наметившимся вторым подбородком. А все эта недорезанная поэтесса! Она заставила брата сбрить бородку, которая ему очень шла и скрывала… Впрочем, этого уже ничем не скроешь! Родион меняется на глазах. Из фараона превращается в какое-то паразитическое насекомое. Так, по крайней мере, ей кажется.

— А ты как думаешь? Приехал — и ни словом не обмолвился.

— Ты не спрашивала.

— Я не хочу при чужих обсуждать наши дела.

— Аленушка — не чужая, она скоро станет моей женой. И потом мы с ней вместе продавали квартиру.

— И есть успех?

— Разумеется.

— Что-то слишком быстро. Ты действовал через агентство?

— Я похож на идиота? Квартиру купил сосед.

— Какой сосед? — встрепенулась Аида.

— Пожилой дядька с красной рожей…

— Не помню такого.

— Ты знала всех соседей? — Родион усмехнулся, но она вдруг почувствовала, что за этой усмешкой скрывается страх. Кого он боится? Неужели ее? Не может быть. — Он живет наверху. Сделает дырку в полу, пристроит лестницу, и будет у него двухэтажная квартира.

— Обо мне никто не спрашивал?

— Много о себе воображаешь, сестренка.

— Хорошо, — вздохнула она. Его фальшивая игра теперь для нее была очевидна, но Аида не понимала, для чего и для кого он так старается. — Сколько выручил денег?

— Десять тысяч.

— Всего? Она стоила в три раза дороже!

— После кризиса цены упали, — невозмутимо констатировал Родион.

— Где деньги?

Он выдержал паузу, а потом выпалил на одном дыхании:

— Я полагал, что ты подаришь их нам на свадьбу.

— Это мои деньги, Родион, и мне решать, что с ними делать, — ее душил гнев, но она не давала ему вырваться наружу, а только тяжело дышала и смотрела все время в одну точку, на продырявленный носок его тапочки. Даже такая мелочь, как тапочки, куплены на ее деньги. И босячка тоже пользуется ими! — Если ты решил жениться, то сначала подумай о жилье и пропитании для своей будущей жены. На мою помощь больше не рассчитывай. Достаточно того, что твоя мама находится полностью на моем содержании.

— Аидка, я тебя не узнаю…

— Я тебя — тоже.

— Это твое окончательное решение?

— Тебе тридцать один год, Родя. Пора начинать самостоятельную жизнь. Посмотри на своего друга Марка. Как видишь, некоторые обходятся без богатых сестренок.

— Хватит читать мне нотации! — вскрикнул он. — Меня с пеленок учат жизни! Отец, мама, школа, институт… Ты бродяжничала семь лет, так? Тебя учила жизни сама жизнь. В этом, конечно, твое преимущество. Но зачем ты объявилась? Зачем вызвала меня в Екатеринбург? Зачем отправила в Питер? Зачем поселила меня в этой роскоши? Зачем сейчас выставляешь на улицу? Объясни, где логика твоих поступков?

— Я мечтала о большой, дружной семье. Вот и вся логика. Никого я так не любила, как прабабушку и тебя. Я хотела, чтобы вы всегда находились рядом. Наверно, глупо, потому что из осколков не склеить вазы. Во всяком случае, я дала тебе шанс. Ведь мужчина должен быть опорой семье, не так ли? Спроси об этом у Патимат. Я ждала долго, почти два года, но ты все явственнее превращался в нахлебника. Ты, может, думаешь, что деньги мне сыплются с неба? — Она посмотрела ему в глаза. — Ты действительно так думаешь?

Родион молчал. По его лицу пробежала судорога.

— Знаешь, — сказал он, — а я не отдам тебе этих денег.

Аида снова почувствовала, что за его словами кроется страх. И не просто страх, а страх первобытный, страх самосохранения.

— Значит, ты у меня их украдешь?

— Возьму взаймы. Нам ведь надо как-то жить. Снять квартиру, чем-то питаться… Потом я верну. Честное слово, верну.

— Потом у вас пойдут дети, и ты будешь приходить ко мне и клянчить. Без конца клянчить. — В ее интонации звучало презрение к нему, некогда любимому брату.

— Перестань! — махнул он рукой. — В нашей больнице много семейных врачей, и все они как-то живут.

— Они умеют жить. Они не тратят две зарплаты разом на какую-нибудь книжицу в кожаном переплете. Они не влезают в долги в надежде, что сестра рано или поздно заплатит по векселям.

— Прямо какая-то сцена из Островского! — попытался пошутить он. — Самый актуальный сейчас писатель. Все возвращается на круги своя. Так вот живешь и думаешь, что жизнь твоя — вещь уникальная, целомудренная, никем никогда не пройденная, а оказывается, всего-навсего играешь в старой пьесе Островского, да еще время от времени забываешь роль и не помнишь дальнейших коллизий…

— Нет, Родя, я совсем из другой пьесы…

— Что это, Аидка? — Он наконец заметил, что она держит в руке какой-то предмет.

— Это, Родя, пистолет «Макаров» с глушителем. Он заряжен.

— Неужели ты выстрелишь в меня? Ты способна убить?

— Почему нет? Ведь ты способен украсть.

— И что потом? Ведь тебя посадят?

— Как ты наивен, брат! В соседней комнате спит твоя невеста. Все будет выглядеть так, будто она свела счеты с жизнью, а перед этим прикончила своего жениха. Следствие разберется в мотивах. — Аида дала ему время прийти в себя, а потом спокойным тоном приказала: — Отдай мои деньги!

Пока она пересчитывала сумму, вырученную от продажи екатеринбургской квартиры, Родион по-детски тер кулаками глаза и приговаривал: «Какое ты чудовище! Какое ты чудовище!»

— Я — чудовище? — усмехнулась она. — Может быть.

— Ну, хочешь я на колени встану перед тобой? — И он бросился к ее ногам, уже не скрывая слез.

— Пошел вон! — пнула она его ногой в грудь. — Я рисковала жизнью ради этих денег. Почему я должна взять их и подарить тебе? Это все равно, что выбросить на ветер! А мне еще предстоит заботиться о твоей матери! О ней ты совсем не думаешь!

— Моя мать готова бедствовать ради моего благополучия!

— Она, может быть, и готова, да я ей не позволю бедствовать. И запомни, чтобы с завтрашнего дня ноги здесь не было твоей невесты! Встречайтесь где угодно, только не в моей квартире!

Чего она хотела этим добиться? Что он тут же выбросит из головы эту дуру и станет прежним Родькой, любящим братом? Или наоборот, проявит характер, пойдет в свою комнату, соберет вещички и вместе с поэтессой отправится строить новую, светлую жизнь? Но характер — это как раз то, что у Родиона напрочь отсутствовало. Он уснул на груди у возлюбленной в слезах отчаяния.

— Меня достали твои прихоти. Вчера мы обедали в ирландском пабе, сегодня ужинаем в китайском ресторане. — Мужчина средних лет с брюшком, на котором едва застегивался пиджак, говорил спокойно, с вымученной улыбкой на лице. — Месяц назад ты была блондинкой, а сейчас ты брюнетка. А куда исчез твой акцент, а? Еще одна прихоть?

— Месяц назад ты говорил по-другому, Вах. Месяц назад ты заикался на каждом слове и обливался вонючим потом. От тебя воняло, как от протухшей селедки…

— Что я тебе сделал, Инга? Почему ты так агрессивно сегодня настроена? Ведь это ты меня пригласила сюда, и мы вроде неплохо сидим.

Он не мог не чувствовать холода ее голубых глаз, которые раньше ему почему-то казались зелеными.

— Ты сидишь в этом ресторане благодаря мне, — с ухмылкой заявила девушка. — Донатас обложил тебя со всех сторон. Он угадывал на два хода вперед все твои поползновения. Тебе не удалось откупиться от него питерскими квартирами. Мы перекрыли тебе воздух, и тогда пришлось раскошелиться всерьез. Теперь твой бизнес — наш бизнес.