При свете или без… Всплывает вопрос из игры.

Без разницы.

Отчетливо ее ответ.

Фемида машет мечом, чтобы отогнать Дьявола, который мгновенно дозу ревности подкидывает на свою чашу. Перевешивает. Чертовы доводы и аккуратно сложенные в порядке возрастания цели взрываются и превращаются в ворох бессмыслицы.

Странички из уголовного кодекса разлетаются в воображении. Сто пятая как бельмо.

Внутренний Отелло ухмыляется и плечи расправляет.

Глупо пытаюсь найти хоть какое-то “ты не так все понял”, а нифига не получается.

Растираю до боли пальцы. Туда направляю энергию. Умею приструнить чувства, сумею и ревность посадить на цепь, но черт… Он друг. И она это знает.

С силой бью по обшивке несколько раз.

Капец я вляпался. Второй раз. На мне клеймо или проклятье, видимо. Западать на тех, с кем окажусь в суде по разные стороны баррикад.

Дверь в подъезде открывается. Я вижу Романа. Выходит спокойный, расслабленный.

Это конец. Соперничества я не потерплю. И не потому, что боюсь проиграть. Девушка, которая мечется между двумя, мне не нужна. Я или один, или без меня.

Поставил точку. Значит, поставил точку.

Он отъезжает.

Я снова смотрю на ее окна. Саша провожает Рому взглядом.

Так даже лучше. Я выезжаю следом.

Знаю, что она меня видит. Знает, что я все знаю.

Провожаю машину Ромы из окна. Может, надо было вызвать ему такси все-таки… Все шло нормально, потом зачем-то он посмотрел на свою руку с капельницей и чуть не ушел в астрал. Хорошо, что была готова к этому.

За него надо конкретно кому-то взяться. А то занимается всем, только не своим здоровьем.

Как только Рома скрывается за углом, мимо моих окон следом проезжает еще одна знакомая машина. Такую в моем дворе я видела только у Юры.

Сжимаю подоконник и задерживаю дыхание. Зачем он приезжал? Почему не зашел? Все же скучает или приезжал за Ромой? Я даже не знаю, могу ли я ему писать или позвонить. Узнать, что хотел. Не понимаю его.

Почему три дня назад можно было меня увезти за город, а сейчас даже позвонить нельзя. Почему говорит, что нам нельзя встречаться, а приезжает в мой двор. Почему нельзя придумать, где можно встретиться так, что никто не узнает? Почему мне так плохо без него, а он может обрубить и не думать о нас. Почему у него все так просто, а мне сложно это принять.

Когда его машина также скрывается за углом, я выдыхаю. На холодном окне тут же образуется круглое, запотевшее пятно. Я на автомате поднимаю руку и, как в детстве, рисую пальцем сердечко.

На подоконник запрыгивает Ахилл, смотрит на окно. Я быстрым движением стираю рисунок.

— Пошли спать, Ахилл, — киваю коту.

Проверяю еще раз телефон. Надеюсь, что он напишет сам, но от Юры молчание. Что он там делает? О чем думает? Надеюсь, что знает, как помочь отцу.

Невыносимо одной в неведении. Я кручусь, не могу улечься. Неспокойно как-то. Ахилл ложится рядом, утыкается носом в бок, греет и не дает душе обледенеть. А я хочу к Юре. Хочу в наши выходные вернуться.

Рома: “Я дома”

Саша: “Молодец, что не забыл”

Я попросила написать, как заедет. Подмывает спросить про Юру, но не могу. Мы никому не раскрывали наши отношения. Можно-нельзя? Валера и Егор знают, что нас связывает дело в суде, но про отношения могут только догадываться. Я и Онеже не сказала имя.

Мы же вроде как расстались. Вроде как и нет ничего сейчас. Или есть, но про это нельзя никому говорить.

В полусне маюсь. Сердце как будто чувствует неладное. Но с кем, не понимаю. Все что-то хотят от меня, жужжат, болтают, учат, а я не понимаю, зачем это.

Разбитая и невыспавшаяся еду на работу. Представляю, как могла бы ехать с Юрой. Как целовались бы на парковке перед клиникой, как встретились бы в обед, как провели вместе вечер и ночь. Как могло быть все по-другому.

Переодеваюсь в форму и слышу жужжание мобильного в сумке.

Незнакомый номер. Дрожь накрывает тело изнутри.

Отвечать не хочется, но проскальзывает надежда, что это Юра хочет так поговорить. Я тут же поднимаю и отвечаю.

— Александра, здравствуйте. Это Макаренко Евгений Валерьевич, адвокат вашего отца.

Все, что тревожило еще со вчерашнего вечера, потоком выливается сейчас.

— Что случилось? — Голос дрожит, отхожу к окну, чтобы никто в коридоре не услышал разговор.

— Александра, ваш отец…

— Что с папой? — перебиваю его. Только бы жив. Только жив…

По щекам неконтролируемо текут слезы.

— Александра, ваш отец задержан. Сейчас находится под стражей.

— Как? За что?

Юра?

— Его задержали в аэропорту, он хотел покинуть страну.

— Зачем?

— Сказал, что ему надо было выехать по работе.

Он планировал это, поэтому документы тогда принес. Думал обо мне, заботился, чтобы я ни в чем не нуждалась. Но как так попался?!

— Я сейчас приеду.

— Саша, вас не пустят к нему.

Вся жизнь рушится, как будто кто-то подталкивает в спину, как костяшку домино, а я не могу обернуться и понять. Потому что уже лежу придавленная.

— Пустят!

— Саша, если что-то понадобится, я вам скажу.

— Я должна его увидеть.

— Это бесполезно.

— Посмотрим еще.

Вытираю запястьем слезы и отключаюсь. Вызываю такси, переодеваюсь быстро форму и убираю в шкафчик.

В холле замечаю заведующего и иду к нему.

— Доброе утро, могу я отпроситься на пару часов? Мне надо срочно к отцу.

— А к тридцати больным в отделении тебе на надо?

— Я быстро, это очень срочно. Там есть вторая медсестра, она подменит.

— Позже съездишь. После обхода.

— Пожалуйста, отпустите. Я обещаю отработать вечером. На ночь останусь.

— Ты нужна тут до обеда, потом посмотрим.

Я оборачиваюсь на администратора, она пожимает сочувственно плечами.

— Иди, работай, — зав кивает на наш коридор.

Я стою на месте, думаю, варианты ищу.

Его кто-то отвлекает, они углубляются в разговор. Я не понимаю, что творю, но пячусь назад, пока не упираюсь спиной в дверь. Оборачиваюсь на улицу, там такси уже подъехало и развернулось.

Быстро открываю дверь и сбегаю из клиники. Я никогда так не поступала, никогда не оставляла рабочее место, никогда не нарушала правила.

Да и плевать. Папа в тюрьме. Мне надо к нему. Увидеть его. Понять, зачем это сделал. Я же сказала, что Юра придумает что-нибудь. Зачем? Ну, зачем он все испортил?

Точка в отношениях превращается в дыру. Туда засасывает, как в трясину. Я хватаюсь за все возможности и набираю Домбровского.

Он сбрасывает.

На телефоне звонок с неизвестного номера. Отвечаю.

— Ты звонила? — Узнаю голос Домбровского. Слава Богу, он перезвонил. Будь рядом, я бы сейчас бросилась к нему, обняла и поцеловала. Зарядилась бы его уверенностью, что все будет хорошо. Что это ошибка.

— Юра, что с папой? Ты знаешь?

— Да, мне доложили.

— Я могу его увидеть?

— Нет.

— Мне надо. Я хочу увидеть папу, мне надо знать, что с ним все в порядке. Пожалуйста, сделай что-нибудь.

— К нему нельзя, Саш. Только адвокат. –

— Почему он это сделал, Юр?

— Он подставил сам себя. Вероятно, ты не права. Он виновен. Знает это, поэтому решил сбежать.

— Он не мог меня обмануть… Я не поверю.

— Мне жаль. Если кто-то сам не признается, что подставил его, твой отец сядет в тюрьму. Теперь нет ни одного повода верить ему.

— Есть! Ты же сам говорил, что есть!

— Это были слова, факты и его поступки подтверждают преступные действия.

Бросаю трубку.

Иди ты к черту, Домбровский. Рискнуть и поверить — это не для тебя. По законам своим живешь. Только они обесчеловечили тебя. Как я могла не заметить этого? Может, маска как раз была в те выходные?

Потому что легче носить ее несколько дней, чем жить в ней постоянно. Ты срастаешься и становишься тем, кем не был раньше.