– Хорошо… – Барон склонил голову к плечу. – Что вы теперь хотите делать? Чем займете, так сказать, свой досуг?

– Все очень просто, – напрямую ответил дель Гуэлла. – Когда вражеской армии наносят поражение и она отступает с поля боя, можно, конечно, дать ей вернуться на зимние квартиры, пополнить число солдат и конское поголовье, отдохнуть и набраться сил. И в этом случае, возможно, в ближайшем будущем вы вновь столкнетесь с ней. А можно пустить в погоню конницу, теребить отступающие колонны фланговыми ударами и наскоками, отрезать полки и роты, уничтожая их по отдельности, и в конце концов развеять ее в пыль, не оставив даже вспоминания. Вы улавливаете мою мысль?

– Думаю, да.

– Стоит продолжать?

– А позвольте, господин т’Исельн, я продолжу за вас!

– Не смею возражать.

– Сасандре нанесен серьезный удар. Правящие круги Аксамалы уничтожены, а тот, кто остался в живых, вынужден скрываться. Управление провинциями нарушено, и они тут же потребовали свободы и независимости. Армия лишена единого командования, разрознена, генералы пребывают в растерянности. Торговля в хаосе. Жрецы, оставшись без Верховного совета, не в силах более властвовать над умами и душами людей, формировать мораль. Так?

Дель Гуэлла кивнул.

– Тогда продолжаем… Сасандра подобна потрепанной, отступающей армии. Она отрезана от обозов и потеряла командиров. Но она может еще собраться с силами. До сих пор еще находятся люди, преданные имперской идее, готовые бескорыстно бороться за все, что так дорого их сердцам и так противно нам…

– Совершенно верно, – подтвердил т’Исельн. – Возможно, вы не слышали об этом в тельбийской глубинке или на дорогах Гобланы, но в Аксамале потихоньку возрождается настоящая власть. Даже среди вольнодумцев сыскались люди, способные править твердой рукой. Кто бы мог подумать?

– Значит, поверженную Империю нужно добить. Не дать ей подняться с колен, а, напротив, обрушить в тлен и прах.

– В самую точку! – вскликнул дель Гуэлла. – Я думаю, тут мы с вами сходимся.

– Конечно. Осталось предложить способ, каким этого лучше всего добиться.

– Ну, начало вы уже положили. Кланы дроу, опустошающие северные пределы Империи, – довольно удачный ход.

– Благодарю, – довольно прищурился барон. – Хорошо бы еще поднять кентавров в Степи.

– Само собой. А еще заслать гонцов на остров Халида. Впрочем, пираты и сами сообразят что к чему. Им подсказка не нужна. Но у меня есть идея получше.

– Слушаю вас, господин т’Исельн, – Фальм как-то незаметно начал вести беседу на равных, как со старым и надежным союзником.

– Все довольно просто. Хорошо бы стравить провинции. Почему бы Барну не начать войну с Аруном? Или с Гобланой? А Табале с Литией?

– А Вельзе с Уннарой? – подхватил Фальм.

– Совершенно верно! А Тьялу хорошо бы стравить с альвами из Долины.

– Хм! – Барон дернул себя за ус. – Я даже знаю, как мы это сделаем. Но начнем, пожалуй, все-таки с Барна.

Дель Гуэлла не возражал. Да и что возразишь, если встретил такого единомышленника?

Разведчик вороньей стаи вылетел из ясеневой рощи, поднялся повыше в тугих потоках воздуха и, распластав крылья, поплыл над излучиной реки. Без малого сорок лет он прожил здесь, в безлюдных землях на севере Гобланы, у самых отрогов Туманных гор. Он видел всякое. И знал приметы, свидетельствующие об обильном угощении. Крики ярости и боли, свист оперенных стрел, тугое щелканье тетивы о кожаный нарукавник, жалобное ржание, с каким падают на землю смертельно раненные кони…

Сегодня после полудня от реки доносились звуки ожесточенного боя. Недолгого, но яростного. Кто бы там ни победил, а остаток добычи всегда достанется воронам. Хотя в последний месяц стая не голодала. У дороги, заполненной беженцами, всегда найдется чем поживиться.

Вот и узкий мостик – как раз одной телеге проехать. Неподалеку торчала на возвышении сторожка, где раньше ночевали вояки, собирающие мостовую подать в имперскую казну. Теперь кто-то наполовину разобрал бревенчатый сруб, раскидал по дворику соломенную крышу.

Ага… Ясно кто.

Мост обороняли.

Жалкая горстка людей – не больше двадцати бойцов – встала на пути спустившихся с гор дроу. Теперь человеческие тела, утыканные стрелами, валялись у самодельной засеки, перегораживающей выезд с моста. Около десятка щитоносцев, вперемешку с арбалетчиками, замерли в некотором отдалении: на склоне пригорка, между сторожкой и берегом безымянной речки.

Среди неподвижных тел бродили победители. Размалеванные карлики, украшенные причудливыми прическами и диковинными головными уборами. Ворону было глубоко наплевать, кто в этой войне прав, а кто виноват, но зато он отлично уяснил – там, где появляются остроухие, жди добычи.

Разведчик опустился на остов сторожки, сложил крылья, вытянул шею, словно кланяясь благодетелям. Если бы победу одержали люди, он бы не рискнул приблизиться, опасаясь камня или стрелы. Никто из дроу не убивал зверей или птиц просто так. Только для еды или нуждаясь в мехе, перьях, жилах, кости.

Угрюмый карлик с залитой кровью щекой искоса зыркнул на ворона и поворчал что-то под нос, а потом со злостью пнул труп, раскинувший перед ним руки-ноги. Наклонился, выдернул торчащую между нашитыми на кожаную куртку стальными пластинами стрелу, осмотрел наконечник, опять пробормотал непонятную фразу на своем наречии. Махнул рукой и отправился дальше.

Причины недовольства остроухих были понятны даже птице. Несмотря на более чем десятикратный численный перевес, переправа далась им большой кровью. Подступы к мосту на левом берегу усеивали трупы дроу. Да и на самих бревнах лежало не меньше двух десятков карликов.

Ворон негромко каркнул, призывая своих приблизиться. Опыт подсказывал, что церемониться с телами поверженных врагов здесь никто не будет. Выцарапают оружие из мертвых рук – все-таки хорошая сталь у горцев на вес золота – и отправятся дальше: убивать, грабить, жечь поселения. А тела оставят на поживу птицам и диким котам.

Скорей бы уже…

Разведчик хлопнул крыльями в нетерпении, неуклюже перепрыгнул боком по деревянному венцу, склоняя голову набок. Его внимание привлек какой-то посторонний звук, не знакомый до сих пор. Ворон перелетел на конек покосившегося сарая, который по причине ветхости не тронули защитники моста, сооружавшие укрепление.

С юга по раскисшей от дождей, разбитой копытами, сапогами и колесами дороге приближался отряд странных существ, созданных словно бы по насмешке Триединого. На конские туловища странная прихоть водрузила человеческие торсы. Гнедые, мышастые, саврасые конские спины блестели от влаги, широкие копыта уверенно впечатывались в грязь. Человеческие части тел тоже покрывала шерсть – короткая, гладкая. Только на головах топорщились лохматые гривы, спадающие на плечи. Сами плечи были широки и бугрились мускулами, свидетельствующими о недюжинной силе. В руках «конелюди» сжимали короткие копья с широкими наконечниками и круглые щиты не больше локтя в поперечнике. Причем одно копье каждый нес в правой руке, изготовившись к бою, а два запасных пристроил в кожаных петлях, закрепленных на внутренней стороне щита.

Откуда ворон мог знать кентавров? Сыновья Великой Степи редко забирались так далеко на север. Только очень большая нужда могла погнать их через земли, заселенные людьми, большинство из которых не скрывало враждебного отношения к нелюдям.

Возглавляли отряд кентавров два воина. Один – вороно-пегий, с проседью в черной бороде. На голове он с достоинством нес орлиное перо, заткнутое за расшитую блестящим бисером ленту. С первого взгляда понятно – вождь. Рядом с ним, отстав не больше чем на пол-локтя, рысил второй конечеловек. Буланый. Ростом пониже предводителя. Скуластый, покрытый плохо зажившими рубцами.

Ворон тяжело подпрыгнул и уже в воздухе расправил крылья. Чутье подсказало ему – соваться к добыче пока рано.